Часть 32 из 66 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Спокойно, – снова и снова повторял он вкрадчивым голосом, пока я вставала и отряхивалась. – Вот так… Это проволока, сейчас сниму.
– Ты вроде говорил, что Кэсс покладистая лошадь! – напомнила я, слишком разозленная и напуганная, чтобы обойтись без упреков.
Коул виновато потупился, обходя Кэсс по кругу и развязывая что-то, блестящее на ее шее.
– Да, спокойная, но только когда ее ничего не душит.
– Что? – не поняла я, переводя дыхание. Сердце билось так сильно, что ныли ребра.
Лошадь облегченно фыркнула, когда Коул стянул с нее мотки проволоки, на которой висели сухие листья и треугольные подвески из латуни. Я недоуменно заморгала, силясь понять, что это вообще такое, но ответом мне стал мелодичный перезвон, раздавшийся с ветвей соседнего клена.
– Эй-эй, угомонись! – Коул бросил проволоку на землю и похлопал вновь занервничавшую Кэсс по шее. – Это всего лишь ветер.
Объясняя очевидное не только лошади, но и мне, Коул отошел, чтобы отодвинуть листву и открыть музыкальную подвеску из металлических колб и минералов. Она задрожала от порыва воздуха и зашлась высоким перезвоном.
– Гидеон называл их ловцами ветра. Он их по всему лесу развесил, чтобы не заблудиться. В одном из таких Кэссиди случайно и запуталась. Должно быть, вчерашним ураганом сломало ветку… Обычно Гидеон не вешает ловцы прямо на дороге. Это указатели. Видишь? – Он ткнул пальцем в золотую стрелу, крутящуюся на леске, но неизменно возвращающуюся острым концом в ту сторону, откуда мы пришли.
«Это ветер…»
Я будто встала под тот самый водопад, до которого мы так и не дошли: меня захлестнуло волной озарения, бодрящего и пронзающего. Тело покрылось гусиной кожей, пока я металась между деревьями, складывая мозаику.
– Одри, ты чего?
– Это ветер! – закричала я, сгоряча сорвав с ветки музыкальную подвеску. – Вот ответ на загадку Ферн! Здесь есть еще такие штуки? – В моих руках ловец больше не качался и не звенел – лишь сверкал на солнце и мерцал, как елочная игрушка.
– Да они по всему лесу…
– Покажи.
Все еще озадаченный, он взял поводья лошадей и повел нас к началу тропы, что начиналась за водопадом. Она шла параллельно той, которой мы пришли, и была в два раза уже. Заросшая высокой травой и бурьяном, тропа явно давно забыла о человеческой поступи.
– Это дорога Гидеона, – пояснил Коул. – А та дорога, по которой шли мы, – моя.
– Вы что, даже лес умудрились разделить пополам, чтобы не встречаться во время прогулок?
Коул сконфузился и нерешительно покачал головой, а потом так же нерешительно кивнул. Цокнув языком, я повесила ловца ветра себе на шею и обхватила руками морду Кэссиди, притянув к себе. Взгляд глаза в глаза – ее янтарная радужка отразила солнце, и зрачки сузились, внимая моему призыву, идущему откуда-то изнутри. «Ничего не бойся. Я просто хочу, чтобы ты меня слушалась, – произнесла я одними губами. – Иди туда, куда нужно».
Кэссиди ударила копытом о землю и незамедлительно склонила голову, позволяя мне взобраться в седло.
– Ну!
Мне даже не потребовалось пускать в ход стремена или поводья, чтобы Кэсси поскакала по тропе Гидеона. Коул едва поспевал за нами, на ходу вскочив на Меркурио и перейдя на галоп. Удержаться на скачущей лошади оказалось непросто, но мое тело словно срослось с ней, подстраиваясь под каждое ее движение и изгиб рельефных мышц. Я чувствовала зверя, которым отчасти была сама, а она чувствовала меня.
Вся дорога действительно была увешена музыкальными подвесками: я следовала за мелодичным пением железа, колокольчиков и кристаллов. Трава щекотала лодыжки, и мы прорывались через лес, следуя от одного ловца к другому, пока вдруг не сошли с тропы.
– Здесь ловца быть не должно, – сказал Коул, притормозив у сваленного дерева, на сучке которого висел маленький поющий талисман. Стрелка указывала прямо в сердце леса, откуда текла симфония, зовущая нас. – Он показывает в другую сторону от фермы… Его повесил не Гидеон.
– Ферн, – поняла я, слегка оттянув поводья. Вскоре заросли стали гуще, а небо над головой, закрытое верхушками кленов, темнее. – Нам точно сюда.
Мы проехали верхом еще полмили, прежде чем лес сделался слишком густым и запутанным, и пришлось спешиться. Ведя Кэсс за собой, я прошла мимо одного ловца ветра, затем второго, а после, ведомая их музыкой, вышла на открытую поляну.
Там висел последний ловец – окровавленное собачье сердце в паутине из красных нитей с амулетами из серебра.
– Он не забрал Бакса с собой, – сглотнул Коул, стоя напротив высокого ясеня, в корнях которого разлагалась черно-серая туша бездыханного пса с остекленевшими глазами. – Он принес его в жертву.
– Здесь они провели обряд посвящения, – прошептала я, осматривая центр поляны и замечая обрывки вещей, забытых на пепелище. – Здесь Гидеон стал атташе Ферн.
Ритуальный клинок атам, догоревшие факелы, бутылка из-под красного вина, клубки пряжи… И «вещь, самая близкая твоему сердцу, на которое отныне лишь ведьма имеет право».
А еще пожелтевший от жара костра пергамент, кощунственно приколоченный гвоздем к древесной коре прямо над несчастной собачьей тушей.
– Что-то не так, – сказала я, сняв листок с уцелевшей частью текста. – Это другое заклинание. Концовку изменили.
«Я привнесла в его клятву пару авторских штрихов».
Коул превозмог себя и, стараясь не опускать глаза на разлагающийся труп лучшего друга Гидеона, смердящий гнилью, подошел поближе.
– Ветер последует к устам твоим, когда станет нечем дышать. И солнце последует за тенью твоей, когда перестанешь видеть. И пламя последует впереди тебя, когда враги захотят навредить. Я же есть и ветер, и солнце, и пламя – я тоже последую за тобой. И звезды будут там, где ты будешь. И я буду как эти звезды. Мой свет – моя охота. Моя охота – охота на врагов твоих, – прошептал он, даже не глядя в текст, прекрасно помня эти слова наизусть.
– Покуда горит твоя звезда, горит и моя, – продолжила я, развернув к нему листок. – Погаснет твоя звезда – погаснет моя. Неразрывно, связано, вечно.
– Хм, – нахмурился Коул. – Концовка и впрямь другая.
Чувство опасности, выворачивающее душу наизнанку и не утихающее с той самой ночи, как в Шамплейн заявилась Ферн, проявилось с новой силой и наконец нашло свое объяснение.
– Вот почему ему пришлось убить Бакса… Нужна была жертва посерьезнее. Это значит, что жизнь Гидеона теперь зависит от жизни Ферн, – выдавила я, оседая под свинцовой тяжестью этого осознания. – Умрет она – умрет и он.
Коул побелел как полотно. Без лишних церемоний вырвал у меня из рук пергамент и пробежался по нему глазами. Затем смял его и швырнул себе под ноги, хорошенько растоптав.
– Идиот! – завопил он так громко, что напугал лошадей, привязанных к соседнему дереву. – Он обрек себя на гибель!
– Вот почему Гидеон это сделал…
– Решил красиво покончить с собой?! Да, я уже понял!
– Нет. – Я замотала головой, выпрямляясь и стараясь правильно подобрать слова.
Видение. Черные ногти, бегущие по выгнутой мужской спине. Шершавые пальцы, рисующие новые шрамы поверх старых. Надежда на взаимность, которую он милосердно дал ей, проглотив собственную ненависть.
– Что происходит, когда ведьма влюбляется в своего атташе? – спросила я, проводя рукой по своим волосам и зажигая метку на наших руках, чтобы это почувствовал и Коул.
– Связь становится двухсторонней, – ответил он, невольно покрывшись мурашками от моего жеста.
– Да… связь становится двухсторонней. В заклинании Гидеона смерть – тоже часть связи.
– Ты хочешь сказать…
Коул осекся на полуслове и вперил невидящий взгляд в лошадей, которым нравилось наше пребывание здесь не больше чем мне. Магия пропитала эту землю: она была в пепле, оставшемся от кострища, в вещах, преподнесенных в дар лесу, в мертвом животном, которое закрепило своей кровью колдовской уговор.
«В тебе больше нет ничего своего».
– Гидеон… в отношениях с Ферн? – Коул наконец набрался сил произнести это вслух и истерично хохотнул, найдя это настолько же нелепым, сколько и гениальным.
– Не думаю, но уверена, что он воспользуется шансом влюбить ее в себя и остановить, если такой подвернется. Тем более… Я кое-что видела, – призналась я. – Сегодня. У озера Нимуэ. Тебе это не понравится…
К счастью или сожалению, но меня перебил вибрирующий телефон Коула. Мы оба вздрогнули от неожиданности, и он молниеносно выхватил его из кармана жилетки.
– Сейчас не лучший момент… – начал он угрюмо, поднеся телефон к уху, но тут же отстранил его, оглушенный криком, раздавшимся на том конце. – Что?.. Ты серьезно? Уф, ладно. Да понял я, понял! Выезжаем. Ты черствая, как корочка хлеба. Нельзя быть такой! – Он бросил трубку и коротко объяснил: – Тюльпана звонила. Сказала, у нас на пороге Аврора, и она требует, чтобы мы немедленно вернулись.
– Аврора? – опешила я. – Она в Шамплейн?.. Черт побери! Нимуэ что, каждого встречного теперь пропускает?! Ладно, поехали.
– Но твои видения…
– Расскажу в машине. Надо спешить – Аврору нельзя заставлять ждать. Когда ей скучно, весь остальной мир становится ее личной песочницей.
После того как мы вернулись на ферму, переоделись, забрались в синий джип и тронулись с места, слова полились из меня потоком. Я пустилась в такие детальные описания пейзажей, событий и лиц, которые пришли ко мне в те мгновения на озере, что сама поразилась своим задаткам графомана. Коул слушал внимательно и ни разу не перебил, даже тогда, когда я принялась максимально тактично передавать ему сцены с участием Гидеона и Ферн. Только побелели его пальцы, сжавшие руль, – в остальном он остался сдержан и непроницаем, съев свою внутреннюю ярость раньше, чем она съела бы его. Стараясь плавно обогнуть непристойные подробности, я перешла к финальной части, которую оставила напоследок, как оставляют самое невкусное на праздничном столе.
– Он убил себя. Там, на пирсе…
– Ты уверена, что Гидеон сам вонзил в себя копье, а не кто-то другой?
– Абсолютно.
В машине повисла гробовая тишина. Всю оставшуюся дорогу Коул молчал, и лишь мелкий дождь барабанил по прозрачному люку авто. Над нами проносились куцые облака, похожие на клоки серой овечьей шерсти. Продень в них пальцы и сваляй себе варежки безрадостных тонов, зато мягкие и пушистые.
– Ты ведь все мне рассказала? – ненавязчиво поинтересовался Коул, паркуя машину возле особняка, который я надеялась не увидеть минимум до понедельника.
– Разумеется, – кивнула я, ничем себя не выдав.
Неприступная башня, сложенная из непропорциональных острых камней века назад. Мой крик, охрипшее горло. Коул – тюремщик, бренчащий ключами по ту сторону. Об этом абсурде я решила просто забыть.
Как только Коул отворил двери дома, прямо с порога потянуло уютом и пряным ужином. Кажется, кто-то готовил утку на кухне, но не было слышно ни тарахтения газовой плиты, ни бряцанья вилок. Первый этаж выглядел необитаемым, не считая Тюльпаны, вышедшей встретить нас. Впервые за этим не последовало остроумных замечаний и колкостей – она хранила молчание, и лицо ее походило на маску.
– Ну? Чего такого хочет Аврора, что это не могло подождать?
– Там, – все, что сказала Тюльпана, ткнув пальцем в сторону гостевого зала, где повсюду сверкало золото, слепя глаза так, что исчезал всякий аппетит. Оттого я и не помнила, когда была там в последний раз.
Заинтригованная, я возглавила наш маленький отряд и вошла в зал первой. Ничего примечательного, за исключением пошлого интерьера, который у мамы никак не доходили руки переделать: потолок, расписанный ликами прекрасных Верховных на манер Боттичелли; викторианские подсвечники, старый рояль из красного дерева и глобус с таким количеством элитного спиртного, что Сэм прослезился, когда впервые его увидел. Сейчас глобус был открыт и наполовину пуст, а вокруг бархатного дивана собралось столько народу, сколько я не видела в одной комнате со дня Остары. И при всем этом стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине, пропитанных тимьяном и лавандой, чтобы отгонять злых духов.
book-ads2