Морган задержала дыхание, ныряя, и поплыла на таинственный зов. Воздух, набранный в легкие, иссяк за минуту. Но даже задыхающаяся, напуганная глубиной озера и острыми зубами, мелькающими в темноте, она не собиралась поворачивать назад. Маленькая ручка запуталась в водорослях, вслепую ища конец древка. Рывок! Черный сгусток вытек в воду, как чернила, и Нимуэ вдохнула полной грудью. Улыбнулась. Теперь пришел черед запутаться ее руке – в волосах Морган, перебирая их, приглаживая. «Здравствуй, mor’rigain, старый друг. Ты выглядишь иначе. А циклы жизни все идут… С рыжей шевелюрой ты была гораздо краше!» Вспышка. Водоворот. Озарение. В каре-зеленых глазах – отражение минувших дней: огненные колесницы, запряженные гнедыми лошадьми, летящие копья и темные фоморы, высадившиеся на берега древней Ирландии. Железный век и битва при Маг Туиред. Восемь даров, как восемь величайших чудес, защитивших их и изменивших примитивное представление о колдовстве. Кельтские боги, множество королей и всего одна царица. Общие корни – общая история. Две родственные души, встретившиеся спустя тысячи лет на дне Шамплейн, где уже никто не был собою, но где возвращались воспоминания. Скоро она снова забудет об этом – о своей сути, о доме, о Нимуэ и о том, как сильно скучала по ней, – но успеет доплыть обратно во что бы то ни стало. Она должна помочь друзьям и вернуть зрение одному из них, даже если это будет последнее Великое Благо, на которое хватит ее сил, почерпнутых из далекого прошлого. – Ах! Я еще никогда не вырывалась из оков видений так яростно и отчаянно. Стряхнув их с себя и оттолкнув довольно щебечущую Нимуэ, я завалилась на бок, пытаясь отползти от нее на безопасное расстояние. – Какого черта?! – воскликнула я. – Подожди… Это было настоящее, прошлое или будущее? И в какой последовательности? В той же, в какой ты показала? Или нет?.. Уголки губ Нимуэ разъехались до самых ушей. Каждый зуб напоминал стеклышко, обточенное приливом, а наружу выглядывал раздвоенный лиловый язык. Стоит однажды увидеть ее улыбку вблизи, и видеть ее снова уже никогда не захочется. – Это было не то, за чем я пришла к тебе, – сказала я, поняв, что вразумительного объяснения мне не дождаться. – Я хотела узнать, что случилось с Морган… – И ты узнала. Даже больше, чем следовало. От ее булькающего голоса меня перекосило. Я решила попытаться вновь расспросить ее, но пришедшая волна перечеркнула мои планы, рывком выбросив Нимуэ на берег. Она вскочила на меня, обвив тугим хвостом ноги и обездвижив. Серповидные когти прошлись по моим запястьям и забрались под свитер. Кожа у Нимуэ была липкой и пупырчатой, как осьминожьи щупальца, да и пахла она соответствующе. – Никогда больше не изливай свою отравленную кровь в мое священное озеро, – прорычала она мне в лицо. – Или мое озеро изольется в тебя! Затем Нимуэ встряхнула своей жемчужной шляпкой и скрылась в воде как ни в чем не бывало. Я упала на песок и попыталась отдышаться, задрав рукава кофты, чтобы увидеть свои смоляные вены. Нимуэ была права: в них текла отравленная кровь, и я чуть было не отравила ее саму. Она имела полное право злиться. Посмотрев вслед радужным брызгам, поднимающимся вдалеке, я встала и, подчинив себе ватные ноги, поспешила обратно к дому, пока со мной не случилось что-нибудь еще. Когда я вошла, меня все еще била крупная дрожь. Мысли метались в голове, как аквариумные рыбки, а фрагменты видений вспыхивали то тут, то там: образы, символы, смазанные лица. Все это нужно было расставить по местам – понять, что за чем следует и как я могу извлечь из этого пользу. Или предотвратить. Гидеон и Ферн, сплетенные вместе – и руками, и ногами. Коул, заперший меня в каменной тюрьме. Озерная вода, заливающаяся в легкие. Самосуд на берегу моего (или уже не моего?) ковена. Ведьма, которая не является ведьмой в привычном понимании этого слова, так похожая на… – Эй, Одри? Ты готова? Лично я да. Я передернулась и стряхнула с себя наваждение вместе с песком, забившимся в сапоги. Смотря, как я прыгаю на одной ноге, вытряхивая его, Коул застегнул рюкзак. – Ты вся мокрая… и пахнешь, как фаршированный окунь, которого Сэм вчера готовил. Чем ты занималась? – Рыбачила, – отшутилась я и выхватила из рук Коула свой девчачий рюкзак со стразами, надеясь поскорее замять эту тему. Чтобы внятно рассказать то, что показала мне Нимуэ, потребуется как минимум полбутылки текилы. – Переоденусь где-нибудь по дороге. Поехали уже! Не могу здесь больше находиться. Коула это озадачило, но спорить он не стал. Открыв дверь, он придержал ее для меня. – Эй, ты справишься, – сказала я Коулу, когда мы сели в машину и просидели так несколько минут, но он так и не тронулся с места. Будто не зная, куда деть руки, Коул без конца дергал ключ зажигания и коробку передач, оттягивая неизбежное. – Всего несколько месяцев прошло… Ты не мог так быстро разучиться водить. – Дело не в этом, – признался он, когда я, ловко переодевшись в чистое платье на задних сиденьях, перелезла к нему вперед через рычаг. – Вдруг темнота вернется? Представь, если это случится прямо за рулем. Кто знает, исцелила меня Морган навсегда или только на время? – Коул замолчал, прикусив язык на полуслове, и быстро завел мотор, пресекая все мои подбадривания. – Ладно, ты права. Это глупо. Так куда именно ты хочешь поехать? Я с подозрением сощурилась, по-прежнему надеясь оказать Коулу всю поддержку, на которую была способна, но он больше не нуждался в ней. Происшествие с Гидеоном не просто разрушило Коула до основания, заставив неделю сидеть в прострации, – оно закалило его. И – парадоксально – мне это не нравилось. Коул больше не желал показывать свою слабость даже наедине. Чешуя, которой он оброс, становилась непробиваемой. Защищая его, она нечаянно могла ранить кого-то другого. Например, меня. Тряхнув головой, я сконцентрировалась на сладком уик-энде, развернув бумажную карту с разноцветными пометками. – Итак, первый пункт в нашем маршруте – кафе с банановыми пончиками у причала! Помнишь их? Я могла съесть пять штук за один присест. А затем… Что насчет кино? Слышала, недавно вышел какой-то мультфильм о сумасшедшей семейке монстров. Это будет очень иронично, – ухмыльнулась я. – Голосую за пончики, но не за кино, – сказал Коул, включив проигрыватель с тихой песней Бритни Спирс, когда мы наконец-то выехали из-под натянутого брезента, служащего гаражом. – Почему? – Твое лицо и так было во тьме слишком долго. Хочу видеть его столько, сколько могу. Румянец ущипнул меня за щеки, и я потерла их, успев отвыкнуть от этого ощущения. Перевернув карту другой стороной, я пожала плечами: – Значит, выбираем хорошо освещенные места. Есть еще вариант с боулингом и океанариумом. Поужинать можно в ресторане индийской кухни на Роуд-сквер, а затем… Коул повеселел, обсуждая со мной планы на вечер, и я пообещала себе не заводить разговор о Гидеоне до тех пор, пока он не будет готов. Сегодня должны быть только мы вдвоем – и ничего лишнего. – Смотри, это Synchiropus splendidus, – сказала я. Мы все-таки выбрали океанариум. Палец ткнулся в толстое стекло, за которым нерасторопно плавали разноцветные коралловые рыбы. Синий, фиолетовый, оранжевый и зеленый смешивались на их чешуе в причудливые узоры – пятна, полосы, даже ромбы. – В народе их зовут мандаринками. А вон там голубой хирург, или хипатус. В специальных кармашках они прячут шипы, смазанные ядовитой слизью, и могут серьезно искромсать тебе ноги, если ты встанешь у них на пути. Это должно быть адски больно. – Откуда ты столько знаешь о рыбах? – Исаак познакомился с мамой в Нью-Йоркском океанариуме, – ответила я, провожая взглядом акулу, слившуюся с водорослями. – Он много рассказывал о том дне. Я почувствовала, как меж моих пальцев скользят пальцы Коула, соединяя наши руки замком. Его ладонь была в два раза шире, и обе мои руки могли легко уместиться в ней. В этом было больше смысла, чем во всем, что происходило в мире в тот момент. Мы просто стояли плечом к плечу перед стеклом, отгораживающим нас от уголка таинственного синего океана, и мгновение застыло, как фотография. Я мысленно поместила ее в золотую рамку и положила в нагрудный карман, чтобы навсегда сберечь в памяти. – Гастрономический шовинизм, – возмутилась я в ресторане, куда мы забрели спустя пару часов. Официант поставил передо мной крабовый салат, а перед Коулом – сочный перечный стейк. Одновременно закатив глаза, мы обменялись тарелками: Коул забрал свой салат, а я – свое мясо. – Надо было все-таки идти в то кафе на причале, – промычал Коул с набитым ртом, хрустя зелеными листьями, и я поддержала его трелью вилки о бортик соусницы. Мне жутко не хотелось портить Коулу аппетит, но, когда нам принесли десерт – чудесные блинчики с клубникой и сыром маскарпоне, – момент настал. Коул был еще достаточно сосредоточен, чтобы вникнуть в суть разговора, но в меру расслаблен, чтобы его вынести. – Коул, я хотела… – Нет, Одри, – неожиданно остановил он меня взмахом руки, уткнувшись в молочный коктейль. – Что бы ты ни хотела мне сказать, уверен, это может подождать до завтра. Пожалуйста. Я не могла спорить. Коул вымученно улыбнулся и пересел ко мне на диван, чтобы обнять. Точнее, чтобы я обняла его. Когда на часах было уже десять, а мы вдоволь насмеялись и обсудили все беззаботные глупости на свете, не оставив от стейка и блинчиков ни крошки, пришло время просить счет. Свидание подходило к своему логическому завершению. – Чревоугодие – тот грех, за который я попаду в ад, – простонала я, вывалившись из-за стола и покатившись к машине в обнимку с черничным пирогом, который мы прихватили на будущее. Ноги гудели от дня прогулок: после океанариума мы намотали почти десять миль по берегу Шамплейн, бродя со стаканчиками кофе в руках в душевной тишине. Измотанная, я прижала к себе пирог и быстро задремала, стоило Коулу тронуться с места. Сквозь веки вспыхивали огни неоновых вывесок и фонарных столбов. Тихое ворчание радиоведущего действовало убаюкивающе. В какой-то момент темнота вокруг сгустилась, и все звуки стали тише, а мой сон – крепче. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я поняла, что машина давно не двигается. – Мы приехали? – Я встрепенулась, судорожно вытирая слюни с подбородка, когда вдруг поймала себя на мысли, что сиденье джипа чересчур мягкое, а меня обнимает теплый кокон махровой ткани, совсем не похожий на пальто Коула. Я резко села, стараясь не поддаваться панике. Постепенно глаза привыкли, и в ночи я смогла различить угловатую мебель тех времен, когда полосатые диваны и жалюзи еще были в моде. Яркие плакаты на стенах, воздушный змей под потолком и стопка допотопных дисков Бритни Спирс. Я определенно знала, где нахожусь. Поднявшись и подойдя к окну, чтобы убедиться, я поежилась при виде шпиля белокаменной церкви вдали и конюшни, объятой огнями садовых ламп. На небе прорезались первые полосы рассвета, а ржание лошадей было слышно так же хорошо, как мое собственное сердцебиение. Синий джип был припаркован у самого крыльца. Я даже не почувствовала, как Коул вытащил меня из него и донес до постели. Зато прекрасно чувствовалась тревога, витающая в воздухе, которая меня и разбудила. Ею были пропитаны скрипящие половицы, и она же витала в воздухе, точно пыль, от которой щекотало в носу. – Одри! – удивленно встрепенулся Коул при виде меня, замерев посреди кухни с чайником в руке. – Почему ты не спишь? – А почему я должна спать? – сощурилась я. – Ну… Потому что сейчас только пять утра. – Извини, просто я не припоминаю, что должна была проснуться на ферме Гидеона. Я думала, мы переночуем в твоей старой квартире в Берлингтоне… Коул выдержал драматичную паузу, по-прежнему держа на весу чайник. – Я приехал сюда, чтобы понять. – Понять что? – Почему он так поступил. – Ты ведь знаешь почему… Я говорила… – Потому что хотел защитить меня? Вернуть мне зрение, заключив сделку с Ферн? Это не причина! – заговорил Коул, сверкнув на меня глазами, и вернул чайник на плиту, хорошенько громыхнув им. – Не надо его оправдывать, Одри. Эти дни ты только и делаешь, что пытаешься выгородить Гидеона… – Да, потому что я бы сделала то же самое для тебя! Ты не обязан прощать, Коул, но ты должен принять его выбор. Он замолчал и сел на кухонную тумбу. Под его глазами пролегли синяки от бессонной ночи: чем бы он ни занимался, пока я спала, это порядком измотало его. Я быстро обвела взглядом кухню: подвесные сковородки блестели, начищенные до того, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Все приборы, коврики и полотенца были на своих местах, как в последний раз, когда я была здесь. Только на столе, застеленном ажурной скатертью, стояла ваза с засохшим букетом ромашек – единственный признак запустения. В остальном дом был идеально чистым – никаких намеков на погром или драку. Очевидно, Гидеон хорошенько прибрался перед отъездом. – Знаешь, он всю жизнь защищал меня, – прошептал Коул, глядя на настенную фотографию, где он, еще совсем маленький, висел на спине у брата. Оба стояли по пояс в луже, безумно счастливые настолько, насколько сейчас Коулу было больно. – Мое первое воспоминание – как он растирает шишку у меня на лбу, потому что я не послушался и подставился под железные качели в зоопарке. Будь мы с ним ближе… Если бы я не отталкивал его… Возможно, тогда он бы все мне рассказал. Но вместо этого я просто отсылал его как можно дальше от себя, сбежал, оставив одного. Я бросил свою семью, Одри, а теперь он бросил меня. Потому что я худший младший брат на свете. Голос Коула звучал совершенно бесцветно, как в те времена, когда его охотничий инстинкт был просто синдромом Аспергера, а сам Коул – чудаковатым детективом полиции. Мне оставалось только гадать, сколько боли в нем накопилось. Чуть всковырни – и она польется рекой.