Возвратившись к себе, он застал Коко за странным занятием: кот качался на картине. – Прекрати! – рявкнул Квиллер. Он подошел к картине в стиле поп-арт и снял ее с гвоздя. Отодвинул металлическую дверцу и заглянул в отверстие. Он увидел, что Дэн запихивает в одну из маленьких печей какие-то вещи. Затем Дэн завел будильник и улегся спать. Квиллер медленно оторвался от глазка. Он узнал эти вещи. Шестнадцать В среду Квиллер пропустил завтрак. У себя в комнате он приготовил растворимый кофе и занялся статьей о клубе «Только толстяки». Коко сидел на письменном столе и как умел помогал хозяину: терся о кнопку табулятора и отставлял свой хвост так, чтобы он застревал под валиком, когда Квиллер переводил строку. «На еженедельном обеде в клубе „Только толстяки“, – печатал журналист, – развлечение само по себе важнее Еды». В дверь постучали, вошел Роберт Маус. – Могу я нарушить ваше уединение в святая святых? – спросил адвокат, слегка наклоняясь, но не в обычном грациозном полупоклоне, а с видом человека, совершенно павшего духом. – У меня есть к вам дело, которое я хотел бы обсудить. – Конечно. Я слышал, у вас было незапланированное путешествие по стране. Вы выглядите уставшим. – Да, это так. Но причина в другом. Дело в том, что… Вернувшись, я нашел дом в состоянии… хаоса. – Вы присядете? – Спасибо. Коты, прижавшись друг к другу, угрюмо наблюдали за гостем с обеденного стола. – Я полагаю, – сказал адвокат, – что это и есть два знаменитых кота-гастронома. – Да, большой – это Коко, а поменьше – Юм-Юм. Когда вы приехали? – Вчера вечером. И столкнулся со многими недоразумениями, которые я постараюсь перечислить, если это будет в моих силах. На открытие выставки приглашены триста человек, а мы остались без слуги. У миссис Мэрон аллергический ринит. Теннисный клуб – наш сосед на западе – подал жалобу по поводу зловонного дыма из наших труб. Старшие компаньоны «Тихэндл, Хенсблоу, Бэррис, Маус и Касл» уведомляют меня, что из-за вашей статьи во вчерашней газете крупные клиенты изменили отношение к нашей фирме. – Извините, если я… – Это не ваша вина. Однако… Позвольте мне сказать еще одну вещь. Многоуважаемая мисс Руп пожаловалась на возмутительное поведение в этом доме… Минутку, прошу вас, – сказал Маус, когда Квиллер попытался его прервать. – Нам всем хорошо известно, что леди, о которой идет речь, является, можно сказать, сплетницей. Но мы должны быть благосклонными к жалобщице по известным причинам… – Можно и без преамбулы, – сказал Квиллер. – Что у нее за претензии? Маус прочистил горло: – Одну особу женского пола, проживающую здесь, видели в номере шесть в позднее время en négligé[23]. Вторую особу женского пола видели, когда в поздний час она покидала номер шесть в состоянии алкогольного опьянения. Квиллер подул в усы: – Надеюсь, вы не считаете, что я должен удостоить эти сплетни объяснением? – От вас не требуется и даже не ожидается объяснений, – сказал Маус. – Однако позвольте мне определить позицию. Фирма, с которой я имею честь быть связанным, чрезвычайно консервативна. В году от Рождества Христова тысяча девятьсот тринадцатом один из членов фирмы, позже известной как «Тихэндл, Тихэндл и Уайтбред», был исключен из нее за преступление, состоявшее в том, что он выпил на приеме три бокала пунша. Таким образом, я нахожу обязательным избегать даже упоминания о неподобающем поведении в моем доме. Любой намек на такое поведение, достигнув ушей моих коллег, вызовет в фирме, мягко говоря, замешательство. И лишит меня, по всей вероятности, моей доли. Сам факт, что я владелец дома, где сдаются комнаты с пансионом, накладывает на меня пятно. – Я полагаю, – сказал Квиллер, – что под крышей вашего дома случаются события и гораздо серьезнее, чем те, которые вы изволили охарактеризовать как «неподобающее поведение». И если бы вы… – Избавьте меня от подробностей. Когда пройдет суматоха сегодняшнего дня, я… Зазвонил телефон. – Извините, – сказал Квиллер. Он подошел к столу и поднял трубку: – Да… чем могу быть полезен?.. Превысил? Что вы имеете в виду? – Он открыл ящик стола, достал свою чековую книжку и, держа трубку между щекой и плечом, нашел текущий баланс. – Тысяча семьсот пятьдесят? Неправильно. Я выписал чек на семьсот пятьдесят! Семьсот пятьдесят долларов… Удивительно. Какая там подпись?.. Обе подписи достаточно читаемы? Как выглядит первая?.. Тогда это подделка. И кто-то воспользовался этой суммой… Спасибо, что позвонили мне. Я проверю у себя… Нет, я не думаю, чтобы тут возникли какие-нибудь проблемы. Я вам позвоню. Квиллер повернулся к гостю, но адвокат уже ушел, закрыв за собой дверь. Журналист сел, чтобы обдумать свой следующий шаг. В подписи на чеке отсутствовали столь характерные для Джой неправильности. Очевидная подделка… В четыре часа сумрачный Большой зал был освещен лишь рассеянным светом из высоких окон. Лучи падали на драгоценные предметы на пьедестале в центре. В этом драматическом свете живая глазурь сверкала, притягивала, гипнотизировала. По залу были расставлены грациозные произведения Джой: миски, горшки, вазы, кувшины – испещренные серыми и серо-зелеными пятнами, необработанные и одновременно гладкие, как полурастаявший лед. Кроме того, экспонировались старые работы Дэна: грубые, примитивной формы, в черно-коричневых и синих тонах, украшенные лепешками из глины, напоминавшими сильно подгоревшие бисквиты. Под балконами, по обе стороны зала, стояли столы, уставленные корзинами льда, стаканами для шампанского и подносами с закусками. Прислуживали ученики художественной школы, неуклюжие в своих белых халатах не по росту. Квиллер прошел через зал, встречая обычную публику вернисажей: тут были расхаживавшие с ученым видом владельцы музеев; высокомерные директора картинных галерей, не спешившие выражать свои суждения, коллекционеры, шушукавшиеся группами, преподаватели, объяснявшие что-то друг другу; различные художники и мастера, пришедшие выпить шампанского на халяву; Джек Смит, художественный критик «Прибоя», выглядевший гробовщиком, страдающим от хронического гастрита; старушка-репортер из «Утренней зыби», заносившая в блокнот, во что одеты гости. Был здесь и Дэн Грэм – как всегда, какой-то облезлый, но светившийся от тщеславия, хотя и пытавшийся скрыть его под маской скромности; глаза у него так и бегали в ожидании комплиментов, и он хмурился всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал о миссис Грэм. – Увы, – говорил он, – она работала как лошадь, и чуть было не надорвалась, поэтому я отправил ее на отдых во Флориду. Я не хочу ее потерять. – Должно быть, гончарное дело процветает, – сказал Квиллер Грэму, – если вы могли себе позволить угощение вроде этого. Дэн криво усмехнулся: – Я получил шикарный заказ от одного ресторана в Лос-Анджелесе и большой аванс. Вот и пошел на издержки. Маус обеспечивает угощение. – Он кивнул в сторону столов с закуской, куда миссис Мэрон подносила новые блюда с крабами, бутербродами с ветчиной, булочками с сыром, сэндвичами с огурцами, фаршированными грибами, розетками с различной начинкой. Квиллер поискал глазами Джека Смита. – Что ты думаешь о живой глазури Дэна? – Я просто не нахожу слов. Он сделал невозможное, – сказал критик с мраморным от удивления лицом. – Как он этого достиг? Как получил этот великолепный красный цвет? Я видел его изделия на общей выставке прошлой зимой. Они имели вид керамических труб для водостока. Что я и сказал. Ему это не понравилось, но это было так. Он многого достиг с тех пор. Все дело, конечно, в глазури. По форме они ужасно примитивны. Эти бесформенные кувшины! Сделанные при помощи скалки… Вот если бы он положил свою глазурь на ее кувшины. Я собираюсь это предложить в моей статье. Квиллер поймал на себе взгляд девушки в огромных очках. Он подошел к ней. – Права я была, что пришла сюда, мистер Квиллер? – спросила она застенчиво. – Вы сказали, чтобы я подождала сорок восемь часов… – Что-нибудь от Уильяма? Она отрицательно покачала головой. – Вы проверили ваш счет? – Его не трогали, только банк добавил двадцать шесть процентов. – Тогда дайте знать в полицию. И не беспокойтесь. Вы хотите что-нибудь выпить или съесть? – Нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду домой. Квиллер проводил ее до двери и показал, где останавливается автобус. Возвратившись, он прошелся по залу и с удивлением увидел братьев Пенниманов. «Сиамские близнецы», как их называли некоторые дерзкие горожане, редко посещали мероприятия ниже по статусу, чем выставка французского постимпрессионизма. Пока гости оказывали им почтение, к которому обязывало их богатство и имя, братья внимали с видом озадаченных кретинов – с выражением, не сходившим с их лиц на художественных выставках. Они, как однажды сказали Квиллеру, давали на «Утреннюю зыбь» деньги, а вот мозги… Он проник в толпу, окружившую «сиамских близнецов», и способом, известным только опытным журналистам, увел их в сторону от просителей и прихлебал. – Как вам нравится шоу? – спросил он. Бейзил Пенниман, у которого левый глаз слегка косил, взглянул на брата Бейли. – Интересно, – сказал Бейли. – Вы видели когда-нибудь такую глазурь? Теперь Бейли перебросил мячик разговора Бейзилу, вопросительно посмотрев на него. – Очень интересно, – сказал Бейзил. – Я надеюсь, наша беседа не для печати? – спросил Бейли, внезапно насторожившись. – Нет, я не занимаюсь искусством, – сказал Квиллер, – просто живу здесь. Это ваш отец построил это здание? Братья осторожно подтвердили. – Должно быть, в таком старом здании много секретов, – вызывающе сказал Квиллер. Ответа не последовало, но он заметил какое-то скрытое движение. – Прежде чем покинуть город, миссис Грэм оставила мне документы, касающиеся раннего периода мастерской. Я их еще не читал, но полагаю, они стали бы прекрасным материалом для статьи. Нашим читателям нравится исторический материал, особенно если он сопряжен с любопытными деталями частной жизни. Бейзил с тревогой посмотрел на Бейли. Бейли покраснел: