– Я похудел на семь фунтов, – похвастался Квиллер, не зная, что три из них – заслуга Коко. – Где твои сумасшедшие коты? Прячутся? – Спят на полке за книгами. Банзен опустился в большой шезлонг, водрузив ноги на оттоманку, зажег сигару и взял бокал с чем-то весьма спиртосодержащим. – Вот если бы босс увидел меня сейчас! – Чуть погодя придется и потрудиться, – сказал Квиллер, приблизившись к отверстию и потрогав металлическую пластинку. – Что у тебя на уме? – Говори потише, – попросил Квиллер, – если возможно. – Я что, слишком громко говорю? – Да, есть немного. – Так что мы будем делать? Не томи ожиданием. Журналист сел и закурил трубку. – Твоя задача – изображать, будто ты делаешь снимки к статье о хозяине мастерской. – Но без пленки в фотоаппарате? – Мы можем сделать один-два кадра, но необходимо, чтобы фотоаппарат щелкал все время. И еще. Я хочу найти предлог завести Коко в мастерскую, но нежелательно, чтобы предложение исходило от меня. – Он пригладил усы мундштуком. Банзен узнал этот жест: – Не может быть! Опять преступление! – Потише, – сказал, нахмурившись, Квиллер. – Пока ты готовишься снимать, я пошарю по комнате, поэтому ты должен изо всех сил тянуть время. – Правильно сделал, что взял меня, – сказал Банзен, – я могу устанавливать треножник гораздо медленнее, чем любой другой фотограф. Позже, за табльдотом, фотограф понравился всем. Банзен умел развлечь общество, врываясь в разговор со своим громким голосом, бравируя юношеской манерой, слегка устаревшими остротами, веселя женщин и подшучивая над мужчинами. Розмари улыбалась ему, Хикси хохотала, даже Шарлот Руп и та была очарована, когда он назвал ее куколкой. Макс Сорэл пригласил его с женой отобедать в его ресторане. Дэна пока не было. Первое готовила Розмари. Она встала во главе стола и разлила по тарелкам холодный суп из кефира, огурцов, укропа и изюма, который приготовила за шестьдесят секунд. – Лучшего супа я в жизни не едал, – объявил Банзен. Дэна Грэма, опоздавшего к обеду, приветствовали холодно, только фотограф вскочил и протянул руку. Керамист весь так и светился от едва сдерживаемого самодовольства. Он постригся, и его поношенная одежда выглядела сегодня как-то лучше, чем обычно. Макс Сорэл приготовил телятину маренго, которую подали вместе с картофелем, поджаренным миссис Мэрон, спаржей и сладким перцем. Потом Шарлот Руп рассказывала всем, как приготовить салат. – Нужно осторожно подсушить зелень на льняном полотенце, – поучала она, – очень важно листья не повредить. Режьте их осторожно… А теперь оформление. Я добавляю немного дижонской горчицы и чабреца. Потом смешиваю все вместе. Осторожно! Сорок раз. Поменьше приправ, побольше перемешивать – вот в чем секрет. – Лучшего салата я в жизни не пробовал! – объявил Банзен. – Салат нужно делать с любовью, – отозвалась мисс Руп, поблагодарив кивком за комплимент. Десерт из вишен приготовила Хикси. – Ничего особенного, – сказала она. – Сложите вишни в блюдо. Возьмите кусочек масла и смажьте им стенки. Капните коньяку. Оп! Я налила слишком много. А потом… поджигаете. Voilà![20] Из блюда полыхнуло синее пламя, и воцарилась завораживающая тишина. Даже Одд Банзен онемел. Когда пламя стало гаснуть, Квиллеру показалось, будто что-то затрещало. Он посмотрел на Хикси и увидел, что ее высоченная взбитая прическа вдруг съежилась. Он вскочил, сорвал пиджак и кинул ей на голову. Женщины завизжали. Сорэл и Банзен кинулись на помощь, перевернув стулья. С расширенными от страха глазами, онемевшая, Хикси вылезла из-под пиджака, ощупывая, что осталось от ее прически. – Волосы сухие, как солома, – сказала она. – Думаю, я налила на них слишком много лака. – Пошли, Банзен, – сказал Квиллер, – нам пора за работу. Дэн, вы готовы? – Подождите минутку, – сказал гончар, направляясь во главу стола. – Я плохой повар… я ничего не приготовил… Разрешите, я спою вам песню. Все снова сели и без всякого удовольствия выслушали Дэна, певшего дрожащим тенором о красотах озера Лох-Ломонд. Квиллер видел, как у поющего от волнения ходит кадык, и ощутил острое чувство неловкости и даже вины за то, что они с Банзеном намерены вскоре предпринять. Песня закончилась, и все из вежливости зааплодировали, только Банзен вскочил на стул и закричал: – Браво! – и тут же тихо спросил Квиллера: – Ну, как у меня получается? Когда все расходились от стола, продолжая обсуждать спасение Хикси, Квиллер помог фотографу перенести оборудование из машины наверх. – И зачем вам столько аппаратуры? – удивился гончар. – Большому кораблю – большое плавание, – бросил Банзен, возясь со своим хозяйством. – Вот что мы думаем, – объяснил Дэну Квиллер, – мы сделаем сначала серию фотографий, демонстрирующих, как вы работаете над кувшином, а потом еще несколько снимков – вы с готовыми работами. – Погодите, – прервал его фотограф. – Это не пойдет. Кому вы нужны в газете в обнимку с кувшином? Кто захочет смотреть на одинокого старика? – Он дружески ткнул Дэна под ребра. – Нам нужна огненная блондинка, чтобы все было как надо. У вас там наверху есть девушки? – Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал гончар, – вам непременно надо такое-разэтакое. Но моя старуха уехала. – Ну тогда как насчет домашних животных? У вас есть кошки? Собаки? Попугаи? Боа? Самое лучшее, что мы могли бы сделать, так это поместить вас в газете с удавом. – У нас был кот, – как бы извиняясь, сказал Дэн. – Почему бы нам не взять одного из негодников Квиллера? – предложил фотограф с внезапным энтузиазмом. – Мы посадим его в большой кувшин так, чтобы оттуда торчала одна голова, а Дэна поставим сзади. Тогда вас точно поместят на первой странице. Четырнадцать Коко в своей голубой шлейке и на длинном поводке, ведомый Квиллером, вошел в мастерскую с таким видом, будто уже бывал здесь раньше. Он не остановился, подозрительно принюхиваясь, на пороге, и не пополз на животе, как это обычно делал в незнакомых местах. – Давайте начнем со снимка Дэна за гончарным кругом, – предложил Квиллер. – Если честно, ребята, я специализируюсь по плиточной керамике, – сказал Дэн. – Но если это то, что вам нужно… – Он взял кусок глины и сел за гончарный круг. – Убери из кадра кота, – распорядился Квиллер. – Снимем последовательно все стадии создания кувшина. – Это у вас вряд ли хорошо получится, – сказал гончар, – у меня поврежден большой палец. – Глина начала крутиться, поднимаясь под его влажными руками, потом опускаясь, образуя объем, расползаясь в покатую горку, потом под давлением левого большого пальца в середине ее образовалась выемка, и наконец горка превратилась в миску. Все это время Банзен щелкал фотоаппаратом, подбегая то с одной стороны, то с другой и выкрикивая инструкции. – Наклонитесь… Взгляните вверх… Поднимите подбородок… Не смотрите в объектив. И все это время Коко исследовал помещение, нюхая ступки и пестики, сита, черпаки, ковши и воронки. Особый интерес он проявил почему-то к весам. – Самое главное здесь – глазурь, – объяснял Дэн. – У меня получилась холодная глазурь, коли понимаете, о чем речь. – Заглянем-ка в чулан для глины, – решительно сказал Квиллер. – Может быть, там найдется что снять. Дэн дернулся: – Да там нет ничего, кроме оборудования, которое мы уже давно не используем. Ему лет пятьдесят-шестьдесят. – Я хочу посмотреть, – настаивал Банзен. – Никогда нельзя сказать, где получатся самые хорошие кадры, а пленки у меня много. В чулане для глины было холодно и сыро. Квиллер задавал умные вопросы о глиномешалке, об устройстве, при помощи которого дробят глину, о фильтрах и, держа руку на поводке, ни на миг не спускал глаз с Коко. Кота привлекло отверстие в полу. – Что там внизу? – спросил Квиллер. – Ничего. Просто лестница в подвал, – ответил гончар.