– Семьсот пятьдесят. – Семьсот пятьдесят! Призовые деньги? Квиллер кивнул. – Вот это да! Ты дал ей наличными? – Я выписал чек. – Останови выплату, Квилл. – Они ей могут быть очень нужны, где бы она ни была. С другой стороны, – сказал он медленно, – она могла убежать с другим мужчиной. Или… что-то могло с ней случиться. – Случиться? С чего это ты взял? Райкер знал о прозрениях Квиллера. Они бывали либо абсолютно верны, либо совершенно беспочвенны. – Прошлой ночью я слышал крик – женский крик. И вскоре после этого из гаража выехала машина. – Квиллер нервно потер усы. Райкеру был знаком этот жест. Он означал, что его друг напал на след очередного преступления, маленького или большого, реального или воображаемого. Работа Квиллера в полиции в молодые годы развила у него шестое чувство – нюх на преступления. Чего Райкер не знал – и чему бы никогда не поверил, – так это информации о чрезвычайной чувствительности огромных усов Квиллера. Прозрения обычно вызывали покалывание в верхней губе, и когда это случалось, Джим никогда не ошибался. – У тебя есть какие-нибудь теории? – спросил Райкер. Квиллер покачал головой. Он ничего не сказал о числе, которое напечатал Коко, хотя от воспоминания о нем у него дыбом встали волосы. – Я сказал Дэну, что слышал крик, и он объяснил мне причину. Оказывается, волосы Джой попали в колесо. – В какое колесо? – Гончарного круга. Они используют его для изготовления кувшинов. Дэн говорит: она закричала, и он пришел на помощь. Но я не знаю, верить этому или нет. – По-моему, у нас нет причин для беспокойства. Она, возможно, направляется сейчас в Чикаго к своей тетке, если старушка еще жива. Квиллер не оставлял своего: – За ужином Джой нападала на всех. Что-то с ней было не то. – Кто еще живет в этом странном заведении? – Роберт Маус, юрист, он же владелец дома. Он не может ничего сказать ни по какому поводу, даже по поводу погоды, не взвесив предварительно все «за» и «против», не выяснив законности сказанного и налоговых преимуществ. Джентльмен с большим чувством собственного достоинства. Но вот как интересно развиваются события: сегодня утром он ходит с подбитым глазом… Потом есть еще Макс Сорэл, владелец ресторана «Телячьи нежности». Он смотрит на женщин с интересом, и как раз его машина выехала из гаража вскоре после того, как я услышал крик. – А ты уверен, что он был в машине? – спросил Райкер. – За рулем могла быть и Джой. – Если там была Джой, то после она подтолкнула автомобиль сзади и отправила его обратно: сегодня утром машина снова стояла в гараже. Дэн предположил, что она уехала на автобусе. Если это так, она выбрала отличное время – шел сильный дождь. – Кто еще живет в доме? – Три женщины и мальчик-слуга, излишне любопытный, но симпатичный. – Квиллер оперся локтем о стол и пригладил усы. Он припомнил, как Джой говорила ему о «невинном» шантаже, и решил не упоминать о нем. – У тебя слишком разгулялась фантазия, Квилл. С Джой ничего не случилось, вот увидишь. – Если бы я был так уверен в этом. – Ну, мне надо перекусить и идти в редакцию. Ко мне в два часа пожалует некий господин со своими юмористическими сценками. – Он подозвал официантку: – Бобовый суп, пожалуйста, фрикадельки с вермишелью, салат с рокфором и принесите, пожалуйста, еще масла. – А вам что? – спросила она Квиллера. – Снова творог? – Я ужасно проголодался, и пустой пищей, как творог, не отделаешься. – Хотите чизбургер с поджаркой? Макароны с сыром? Ветчину с горошком? – Нет, я возьму вареное яйцо, – решил он. – И весь сельдерей, который остался на кухне. На пережевывание уйдет больше калорий, чем я от него получу. – Где ты сегодня ужинаешь? – спросил Райкер. – Я пригласил Мауса поужинать со мной в «Толедских тостах», и это будет для меня большим испытанием. Я слышал, там отменная кухня – лучшая в городе. – Это ресторан, где каждые пять минут подают новые салфетки. Мы праздновали там с Рози годовщину свадьбы, и официанты вывели меня из себя. После того как они принесли семнадцатую чистую пепельницу, я начал стряхивать пепел под стол. Во второй половине дня Квиллер пошел в библиотеку за книгой о французской кухне. Он прихватил и книгу по керамике, сам не зная зачем. В винном отделе он купил бутылку шерри и красного вина, на случай если кто-нибудь заявится к нему в гости. В магазине для домашних животных обзавелся щеткой и наконец зашел в супермаркет за едой для котов. Ведомый неудовлетворенным аппетитом и недостатком денег, он не проявил в этот раз особенной щедрости. «Кошки безобразно разбалованы, – сказал он себе. – Омары, красная рыба, мясо цыпленка! Другие коты едят кошачью пищу, пора и моим жить как все». Он купил баночку «Кошачьей радости», «Паштет для киски» и огромную коробку рыбного сухого корма. Когда Квиллер пришел домой, Коко и Юм-Юм высились на подоконнике, подобные двум статуям. Вместо того чтобы приветствовать его радостными криками, они сидели совершенно неподвижно и смотрели сквозь хозяина, как будто его и не было. – Кушать подано! – объявил он, выложив на тарелку порцию «Паштета для киски» – так, центов на десять, – и поставил миску на пол. Коты и усами не повели. – Попробуйте! На этикетке написано, что это вкусно! Они словно оглохли. Даже ухом не шевельнули. Квиллер взял Коко и поместил его перед тарелкой с паштетом. Коко стоял, расставив лапы, с ужасом глядя на ярко-розовые, весьма недурно выглядевшие кусочки на тарелке. Потом его передернуло, и он пошел на прежнее место. Вечером Квиллер рассказал об этом Роберту Маусу. – Я уверен, что они прочитали этикетку с ценой, – сказал он. – Но, я думаю, они начнут есть, когда изрядно проголодаются. Маус помедлил несколько секунд. – Беарнский соус, возможно, сделает еду вкуснее, – предположил он, – или мелко натертый сыр. Они встретились в холле здания, откуда в неведомые глубины уходил эскалатор, доставивший их в подвал. Подземный ресторан состоял из нескольких пещероподобных комнат – длинных, узких, со сводами из мрачного кирпича. До того как в городе была введена в пользование новая система канализации, здесь проходил очистной канал. Адвоката с почтением приветствовали, и обоих гостей провели к столу, накрытому белейшей скатертью. Семь стаканов для вина и четырнадцать серебряных ложек и вилок сверкали возле каждого места. Два официанта положили на колени гостям салфетки, источавшие легкий аромат апельсина. Старший официант принес меню в тисненной золотом флорентийской коже, а два мальчика наполнили водой бокалы. Повелительным жестом Роберт Маус приказал унести воду. – Мы пьем только воду из бутылок, – сказал он. – И хотели бы поговорить с кельнером, заведующим вином. Кельнер прибыл, его украшали цепи и ключи, и он принял подобающий случаю важный вид. Маус выбрал шампанское. Потом они с Квиллером углубились в чтение меню, которое было чуть меньше воскресного выпуска «Прибоя». Чего там только не было: от крепких напитков до poulet marengo[16] и от авокадо с рыбным филе под острым соусом до соте из кабачков с голландским сыром. – Должен заметить по ходу дела, – сказал адвокат с грустью, – что покойная миссис Маус, обедая здесь, неизменно заказывала отбивное филе. Квиллер не знал, что Маус вдовец. – Разве ваша жена не разделяла вашей страсти к элитной кухне? Подумав и вздохнув, Маус ответил: – По совести сказать, нет. Она однажды использовала мою сковороду для омлета, мне тяжело это произнести, для приготовления ливера и огурцов. Квиллер выразил понимание и сочувствие. – Я предлагаю начать, с вашего позволения, мистер Квиллер, с французского супа с пальчиками – так это называли у нас в семье. Миссис Маус была педикюршей и, к несчастью, имела привычку обсуждать особенности своей работы во время еды. Подали луковый суп, посыпанный тертым сыром. Квиллер мужественно ограничился только тремя ложками. – Как вы стали обладателем гончарной мастерской? – поинтересовался он. Маус тщательно обдумал ответ. – Я владею ею по праву наследования, – начал он издалека. – Моя жена получила здание в наследство от дяди, Хью Пеннимана, покровителя искусств и, в частности, коллекционера керамики. Именно он превратил здание в Центр искусств, просуществовавший главным образом на средства основателя вплоть до кончины последнего. Затем, согласно завещанию, здание перешло в собственность двух его сыновей, которые, однако, сочтя расходы на его содержание чересчур для себя обременительными, на вполне законных основаниях отказались от права наследования в пользу моей вполне законной же супруги, после смерти которой владельцем здания и стал я. – Очевидно, в завещании… – Да, старик завещал, чтобы здание продолжало служить изящным искусствам, – условие, означавшее для его будущего хозяина финансовый крах, по мнению кузины моей жены. И она была в чем-то права: у художников нет ни гроша за душой. Таким образом, я решил сдавать комнаты знатокам хорошей кухни (искусство готовить пищу в глазах гурманов тоже искусство). И еще я решил возобновить работу в гончарной мастерской, которая, по моим расчетам, должна оправдать себя в финансовом плане, в плане налогов так сказать. Это перечисление было прервано прибытием угрей в зеленом соусе. – У вас здесь, говорят, кого-то утопили, и это скандальное происшествие имеет какое-то отношение к мастерской, – заметил Квиллер. – Когда это случилось? Адвокат тяжко и с раздражением вздохнул: – Этот несчастный случай, смею вас уверить, очень старая история. И все-таки время от времени ваша газета – которой я мало восхищаюсь, простите за прямоту, – ваша газета раскапывает какой-нибудь эпизод этой печальной истории и печатает его под отталкивающим заголовком, очевидно в угоду читателям самого низкого морального уровня. Надеюсь, теперь, когда владельцем Центра искусств стал я, публикации подобного рода прекратятся. Если вы повлияете в этом отношении, я буду вам очень благодарен. – Между прочим, – сказал Квиллер, – по-моему, не стоит запирать двери между мастерской и другими комнатами. Пожарный контроль не одобрит этого.