Квиллер вернулся домой пораньше, чтобы переодеться и покормить кошек. По дороге он зашел в магазин за свежим мясом. Своим кошачьим чутьем звери почувствовали его приближение еще до того, как он поднялся по лестнице. Ожидая его, они сидели, уставившись на дверь, – два пушистых комка, палевые с темно-коричневыми лапками, аккуратно поджатыми под туловище. Черные ушки были настороже, и две пары голубых глаз вопросительно смотрели на входящего. – Привет! Я сегодня рано. Смотрите, что я вам принес. Кошки сразу поднялись. – Йау! – произнес Коко грудным баритоном. – Ммм, – пропела Юм-Юм своим восторженным сопрано. Она вспрыгнула на большой словарь и начала радостно драть когтями его обложку, а Коко, демонстрируя способность к воспарениям, взлетел на стол и наступил на табулятор пишущей машинки, чем вызвал движение каретки. Досталось каждой кошке: Квиллер прошелся тяжелой рукой по шелковой спине Коко и нежно погладил более светлую Юм-Юм. – Как ты, моя дорогая? – Он говорил с Юм-Юм с такой нежностью, что ему бы не поверили в редакции – такого обращения не видела от него ни одна женщина. – Сегодня на ужин куриная печенка, – сказал он. Коко выразил одобрение, выставив на пишущей машинке левое поле. Он обладал недюжинными способностями в области механики: умел обращаться с выключателями, сам открывал двери, но больше всего его привлекала пишущая машинка с огромным количеством клавиш, рычажков и переключателей. Квиллер рассказал в свое время об этом ветеринару, и тот заметил: – Животные проходят разные стадии интереса, как дети. Кстати, сколько им лет? – Не знаю. Они уже были взрослые, когда попали ко мне. – Коко приблизительно года три-четыре. Он хорошо выглядит и кажется очень умным. Квиллер не стал спорить, хотя кот не просто «казался умным», но обладал феноменальными способностями. Однажды Квиллер распутал преступление, которое поставило в тупик полицию, и только его самые близкие друзья знали, что это была в основном заслуга Коко. Квиллер нарезал для кошек печенку, разогрел ее в небольшом количестве бульона и разложил деликатес на тарелки так, как любил это делать: в центре – немного бульона, а вокруг по краям – маленькие кусочки мяса. «Счастливцы», – подумал он. Они могли есть всё без страха потолстеть. Под гладкой палевой шерстью у них было худое мускулистое тело. Они двигались легко и грациозно, и в то же время в ногах чувствовалась сила. В мгновение ока они без всякого напряжения взлетали на холодильник. Квиллер некоторое время наблюдал за ними, а потом обратился к новому заданию. Он сел за пишущую машинку, чтобы составить список ресторанов. Он всегда держал наготове в машинке чистый лист бумаги – прием, которым пользуются писатели, чтобы легче было приступать к работе, но, когда он машинально взглянул на бумагу, пальцы его замерли над клавишами. Квиллер надел новые очки и взглянул повнимательнее на одну-единственную букву, напечатанную вверху страницы. – Я так и знал, что ты рано или поздно научишься обращаться с машинкой, – сказал он, обернувшись через плечо. Из кухни последовал ответ – Коко одновременно проглотил кусок и попытался ответить хозяину. Это была большая буква «Т». Машинка была в верхнем регистре – видимо, Коко наступил на переключатель регистров левой лапкой, а правой на букву. Квиллер припечатал к «Т», оставленной Коко, «оледские тосты», а затем столбцом: «Телячьи нежности», «На любителя» в отеле «Стилтон» и несколько названий придорожных заведений, национальных ресторанов и подземных бистро. Затем он переоделся для обеда, скинув твидовый пиджак, красный шотландский галстук, серую рубашку и брюки цвета придорожной пыли – то, в чем обычно появлялся в «Дневном прибое». Одеваясь, он взглянул на себя в зеркало и не слишком обрадовался отражению: лицо располнело, мускулы вялые, там, где должны были быть мышцы, кожа обвисла складками. С некоторой надеждой, но совсем не уверенно он ступил на весы, ржавые, с грузом на одной стороне и рычагом на другой. Рычаг со скрипом пошел вверх. Квиллер задержал дыхание и передвинул противовесы по рычагу, добавляя четверть фунта, полфунта, затем один, два, три, пока рычаг не пришел в равновесие. Он съел на завтрак только грейпфрут, во время ланча удовольствовался творогом, и вот он на три фунта тяжелее, чем был утром. Он перепугался. Испуг сменился разочарованием, затем злостью. – Черт побери, – пробормотал он. – Я не хочу разжиреть из-за этого мерзкого задания. – Йау! – сказал Коко, как бы подбадривая его. Квиллер сошел с весов и снова критически посмотрел на себя в зеркало. Он почувствовал прилив уверенности, как будто разряд прошел через его дряблую плоть. Он расправил грудь, втянул живот и ощутил прилив новых сил. – Я напишу эту колонку, – объявил он кошкам. – И я буду придерживаться диеты, чего бы мне это ни стоило. – Йау-йау, – сказал Коко. – Три фунта! Я не могу в это поверить! – Квиллер не заметил, что, когда он встал на весы, Коко положил на подставку передние лапы. Два Переодеваясь к обеду, Джим Квиллер чувствовал свой возраст. Он теперь читает в очках; в усах и густых волосах проклюнулась седина, а полнота – еще одно напоминание о сорока шести. Но еще до окончания вечера он снова ощутил себя молодым. Он взял такси до Ривер-роуд, где находилась резиденция Роберта Мауса, – за пределами оживленного торгового центра, ресторана «Морской приют» Джо Файка с его бесчисленными автостоянками, за катком и складом пиломатериалов. Между пристанью и теннисным клубом стояло огромное здание из камня. Квиллер видел его и раньше и думал, что оно было центром отправления какого-нибудь мистического культа. Оно стояло вдали от шоссе, независимое, загадочное, за железной оградой. Перед зданием зеленела лужайка. Само здание напоминало египетский храм, который разрушили, а потом в спешке восстановили. Массивные двери обрамлялись колоннами, которые не иначе как привезли с Нила. Но другие архитектурные элементы здания были совершенно в ином стиле: высокие трубы каминов, большие фабричные окна на верхнем этаже, с одной стороны – пристроенный гараж, второй, в более современном стиле, – с другой, бесконечные пожарные лестницы, выступы и карнизы, которые совершенно не сочетались друг с другом. Квиллер взялся за дверное кольцо. От удара кольца по двери послышалось эхо. Он смиренно ждал. Его желудок сокращался от голода. Наконец дверь на скрипучих петлях отворилась. Следующие полчаса он почти ничего не соображал. Сперва его приветствовал стройный молодой человек с нагловатым выражением глаз и смешными – длинными, курчавыми – бакенбардами. Несмотря на то что на нем была форменная одежда слуги, в руке он держал наполовину выпитый бокал шампанского и сигарету. И он улыбался, как Чеширский кот. – Добро пожаловать, – сказал он. – Вы, должно быть, тот репортер из газеты. Квиллер зашел в затемненное помещение, которое было прихожей. – Микки-Маус на кухне, – сказал молодой человек. – Я Уильям. – Он переложил сигарету, чтобы пожать гостю руку. Квиллер поздоровался с приветливым молодым человеком – то ли привратником, то ли управляющим. – Просто Уильям? – спросил он. – Уильям Вителло. Квиллер быстро взглянул на его лицо: – Вителло! Я поклялся бы, что вы ирландец. – Моя мама ирландка, но папа итальянец. Вся моя семья – такая смесь, – объяснил Уильям с широкой улыбкой. – Проходите. Все уже в Большом зале. Я вас представлю. Они вошли в гигантский зал, настолько темный, что многочисленные лампы в торшерах и подсвечниках едва освещали его; в полумраке Квиллер различил балкон, поддерживаемый египетскими колоннами, и широкую лестницу, охраняемую сфинксами. Пол и стены были выложены керамической плиткой шоколадного цвета, и голоса, отражаясь от гладких поверхностей, резонировали и жутко искажались. – Обиталище привидений, я бы так сказал, – заметил Квиллер. – Вы еще ничего тут не знаете, – обронил Уильям, – это загадочное место. В самом центре зала был накрыт обеденный стол, но гости пили коктейль под нависавшим балконом, где нашли уютный уголок. – Шампанского или шерри? – спросил Уильям. – Хочу вам сказать, шерри сегодня просто убийственное. – Спиртное можно пропустить, – сказал Квиллер, доставая из кармана табак и трубку в надежде, что табак заглушит голод. – Сегодня у нас малый сбор. Большинство гостей и живут здесь. Хотите познакомиться с кем-нибудь из девочек? – Уильям направил взгляд Квиллера на двух брюнеток. – Живут здесь? Что это за заведение ваша «Мышеловка»? Уильям даже подпрыгнул от восторга. – Как, вы не знаете?! Это что-то вроде гостиницы. Центр искусств. Мастерские на веранде, большая гончарная мастерская в задней части здания. Она была еще до того, как Микки-Маус купил этот дом. Я тоже здесь обитаю благодаря его покровительству. Я занимаюсь в художественной школе и получаю комнату и пропитание за то, что выполняю определенные служебные обязанности и достаточно тяжелую, надо заметить, работу. – Стрижка газонов явно не входит в ваши обязанности, – заметил Квиллер и качнул головой в сторону заросшей лужайки. Уильям еще раз усмехнулся и похлопал репортера по спине: – Идемте, я познакомлю вас с Хикси и Розмари. Только будьте осторожны с Хикси – она жаждет выйти замуж. Женщины стояли около буфета. Розмари Уайтинг, симпатичная женщина неопределенных лет, держалась очень скромно. Хикси Райс была моложе, полнее, громче, и у нее были более длинные ресницы. Хикси была чрезвычайно занята шампанским и бутербродами с анчоусами, в то же время она непрерывно говорила высоким голосом: – Я просто млею от шоколада, от шоколадного масла, печенья с шоколадом, пирога с орехами и шоколадом и пралине – от всего, что сделано из шоколада, трех чашек сахара и фунта масла. – Она остановилась, чтобы положить в рот устрицу, завернутую в кусок бекона. Хикси занимала собой большое пространство. Ее тело выпирало там, где позволяло тесно прилегающее оранжевое платье. Волосы, похожие на шоколадное суфле, обрамляли полное с ямочками лицо. – Хотите икры? – спросила Квиллера Розмари. Он глубоко вздохнул и решительно отказался. – Она богата витамином D, – добавила она. – Нет, спасибо, – ответил он. – Масло – это конек Микки-Мауса, – сказал Уильям. – Единственный раз, когда он потерял самообладание, – это когда мы устроили маленький завтрак и закончились наши последние три фунта масла. Он был в панике. – К несчастью, животные жиры… – начала было Розмари тихим голосом, но ее прервала Хикси: – Я ем много потому, что нервничаю. Но лучше уж я буду толстой и веселой, чем худой и нервной.