– Иногда они заходили не в тот магазин, и Кобб понял, в чем дело. Но вот самая невероятная часть истории: когда Кобб требовал часть прибыли Бена, их разговор был записан на пленку! Коко вовремя нажал на кнопку портативного магнитофона! – Фантастическое совпадение! – Фантастическое? Пожалуй! Но если бы ты лучше знала Коко, ты бы так не удивлялась. Должно быть, беседа произошла в воскресенье утром, когда Айрис пошла в церковь, а я – в закусочную. – Коко, ты герой! – сказала Мэри коту, который вольготно раскинулся на кровати. – И ты получишь за это награду: консервированную утку!.. – Она повернулась к Квиллеру: – Я взяла на себя смелость заказать ужин. Его принесут из ресторана «Толедо». Надеюсь, тебе нравятся рокфеллеровские устрицы, консервированная утка, шатобриан и французская клубника? – О да. Но котам хватит на сегодня калорийной пищи: они только что съели целую банку копченых устриц, и, боюсь, им будет плохо. – Журналист задумчиво посмотрел на Коко и добавил: – Один секрет мы так никогда и не узнаем. Как случилось, что герб Макинтошей соскользнул с камина в нужный момент? Когда Бен схватил кочергу, намереваясь вышибить мне мозги, этот кусок железа вырубил его не хуже каратиста. Квиллер взглянул на Коко со смесью сомнения и восхищения, и кот перевернулся на спину и стал вылизывать светлую шерсть на животе. Зазвонил телефон. – Наверное, наш репортер из полицейского участка, – сказал Квиллер. – Я просил позвонить, когда что-нибудь станет известно. Хромая, он подошел к аппарату: – Да, Лодж. Что-то новое?.. Так я и думал… Как он узнал?.. У него все было схвачено, а?.. Да, я знаком с ним… Нет, не буду. Повесив трубку, журналист не стал говорить Мэри, что отдел по борьбе с наркотиками следил за Хламтауном уже три месяца глазами тайного агента по имени Холлис Прантц. Не сразу он сказал и о том, что Бен во всем сознался. Ужин прибыл из самого дорогого ресторана города – что-то в кастрюльках с подогревом, кое-что под серебряными крышками, остальное – на кубиках льда; и Мэри достала свои подарки – целый ящик баночек с консервированными омарами для котов и два шотландских медных подсвечника для Квиллера. – У меня тоже есть для тебя сюрприз, – сообщил он девушке. – Но сначала тебе придется услышать горькую правду. Смерть Энди не была случайной. Он стал первой жертвой Бена. – Но почему? Почему? – Бен боялся, что Энди его заложит. И Энди, и Кобб знали об источнике доходов Николаса. Наш друг актер боялся потерять то, что ценил больше всего на свете, – зрителей. Даже если ему приходилось покупать их аплодисменты. – А бедного бродяжку на улице – тоже Бен? – Нет, тут полиция оказалась права. Это действительно был несчастный случай: смерть от перепоя. Мэри перевела дыхание. – Но что теперь будет? Его станут судить! И я должна выступить свидетелем! – Не тревожься, – успокоил ее журналист. – Ты можешь больше не скрываться. В последние два дня я встречался с начальством «Прибоя», людьми из мэрии, с твоим отцом. Я подбросил им одну идею… – Моим отцом?! – Кстати, неплохой человек. В результате город решил организовать Комитет по сохранению достопримечательностей. Идея выдвинута «Прибоем», а банк твоего отца будет осуществлять финансирование. Он согласился стать почетным председателем Комитета. Но руководить программой будешь ты. – Я?! – Да, ты! Пора тебе с толком использовать знания и энтузиазм. И еще кое-что: вынос вещей из брошенных домов узаконят. Понадобится только разрешение и… – Квилл, и ты все это делаешь для Хламтауна? – Нет, в основном для тебя, – ответил он. – Если в Хламтауне будет все благополучно, думаю, что и странные ночные звонки прекратятся. Кто-то хотел испугать тебя – испугать и выжить из района. По-моему, я знаю кто, но чем меньше сказано, тем лучше. Восхищенное и благодарное лицо Мэри было самым лучшим подарком – лучшим, гораздо лучшим, чем медные подсвечники, лучшим (чуть-чуть), чем премия в тысячу долларов, в получении которой Квиллер уже не сомневался. Однако радость его была недолгой. Глаза девушки затуманились, она судорожно сглотнула. – Если бы здесь был Энди! – всхлипнула Мэри. – Как бы он… – Коко! – рявкнул Квиллер. – Прочь от стены! Коко стоял на кровати и точил когти о стену, тщательно оклеенную Энди. – Кот работает над этой проклятой стеной с тех самых пор, как мы сюда переселились, – сказал журналист. – Уже отодрал несколько уголков. Мэри взглянула на стену, пытаясь сдержать плач. Вдруг она резко поднялась и подошла к кровати. Коко отскочил. – Квилл, – сказала она, – здесь что-то еще. – Она потянула за один завернувшийся уголок, и страничка «Дон Кихота» начала отклеиваться. Квиллер подковылял к стене. – Тут, под страницами! – воскликнула Мэри. – Зелень! – Деньги! Под отклеенной страницей оказалось три стодолларовых банкноты. Квиллер оторвал страницу из Сэмюэля Пеписа и нашел еще три. – Откуда это у Энди? – вскрикнула Мэри. – Он не зарабатывал столько! Вся прибыль уходила на антиквариат. – Она оторвала еще одну страницу. – Да вся стена оклеена деньгами! Как Энди… – Может, у него был еще какой-то доход? – предположил Квиллер. – Как ты думаешь, может, он занимался букмекерством, как и Папа Попопополус? – Не верю, – сказала Мэри. – Энди был таким… Он был таким… Зачем ему прятать деньги? От кого? – Обычно, – объяснил журналист, дипломатично откашливаясь, – так скрывают доходы от налоговой инспекции. Он сказал это так нежно, как только мог, но Мэри разразилась плачем. Он обнял ее и стал успокаивать, и она хотела, чтобы ее успокоили. Никто из них не заметил Коко, который бесшумно поднялся на кровать-лебедь. Встав на задние лапы, он потерся мордочкой о дерево, вытянул шею, прижался к дверному косяку, почесался о выключатель – и комната погрузилась в темноту. Двое не замечали, как над столом с рождественской уткой парят бледные привидения. Кот, который зверел от красного Один Джим Квиллер плюхнулся в кресло ресторана пресс-клуба; длинные, бессильно повисшие усы подчеркивали унылость позы и упрямое выражение лица. Причиной его депрессии были не десять центов, которые он заплатил за выпивку, не тусклое освещение в баре, не унылое покрытие стен, не запах рыбы, приготовленной три дня назад, или несвежего пива, отдающего плесенью тюремного погреба. Квиллера выбили из колеи куда более важные вещи. Обладатель приза газеты «Дневной прибой» и самый большой среди ее сотрудников поклонник бифштексов и яблочных пирогов с ужасом читал меню, напечатанное на желтовато-зеленоватом листке. Редактор публицистического отдела «Прибоя» Арчи Райкер спросил: – Что мы будем есть? Сегодня в меню картофельные оладьи. А Квиллер все смотрел в желтовато-зеленоватый листок, поправляя на носу новые очки и как будто не веря тому, что читал. Одд Банзен, фотограф «Прибоя», закурил сигарету. – Я закажу гороховый суп с ребрышками и мясное рагу. Но сперва хорошо бы двойной мартини. Квиллер молча дочитал список блюд и начал с начала, твердя про себя: никакого картофеля, никакого хлеба, никакой сметаны в супе, ничего жареного… Райкер – как у солидного заведующего отделом, у него и вид был солидный – сказал: – Я возьму что-нибудь легкое. Ну, положим, цыпленка, пельмени и салат из капусты со сметаной. А ты, Квилл? Квиллер нервно заерзал на стуле и с кислой улыбкой взглянул на своих коллег: – Я, пожалуй, возьму творог и половинку редиски. – Ты, должно быть, заболел, – хмыкнул Банзен. – Доктор Бин сказал, что мне нужно сбросить тридцать фунтов. – Да, ты достиг интересного возраста, – весело заметил фотограф. Он был моложе, стройнее и позволял себе иронизировать. Квиллер, как бы защищаясь, поправил усы с уже заметной сединой. Он снял очки и аккуратно положил их в нагрудный карман.