Таллис проклинает меня и швыряет топор в мою сторону, а я прижимаюсь к стене… Топор пролетает мимо меня, безвредно отскакивая от каменных ступеней. Она смотрит на меня, ее лицо бледное, как луна в тусклом свете. Она поворачивается и бежит к двери наверху лестницы. Вырывается на вершину зубчатой стены и пытается закрыть дверь за собой. Но я слишком близко. Я пробиваюсь сквозь проем. Таллис бежит к двери, ведущей обратно в Цитадель, пытаясь разорвать лиф платья, чтобы преобразиться. – Не в этот раз, ты, дьявольское отродье… – Я бросаюсь вперед, прыгаю на шлейф ее платья и заставляю ее растянуться. Корона Когтей соскальзывает с ее головы и катится по каменной дорожке. Таллис поворачивается и пытается отползти от меня, подтягивается вверх и хватается за низкий парапет, окаймляющий дорожку. Цепляется за железные кольца в камне, те, что удерживают веревочную сеть арены. – Отпусти меня! Отпусти меня! – ее рот кривится в оскале. – Ты предательница своего рода, ты позор, ты… Я прижимаю острие меча к ее подбородку, заставляя ее запрокинуть голову. – Достаточно. – Ты смеешь нападать на свою королеву? – она смеется. – Я могла бы сделать Соланум великим. Он мог бы стать центром империи. Но теперь он падет, как и Селония. И это будет твоя вина. Ты неудачница, Адерин. И ты умрешь неудачницей. Ты и эта бескрылая тварь, за которую ты вышла замуж. Краем глаза я вижу, как ее правая рука вытаскивает из кармана нож… Я делаю шаг назад и опускаю меч по широкой дуге. Лезвие впивается в ее предплечье, рассекая мышцы и кости, а также веревку под ними, пока не царапает камень парапета. Отрубленная конечность падает на пол. Кровь брызжет мне на ноги и начинает струиться ручьями между камнями мостовой. Таллис пошатывается. Воет от боли, цепляясь за культю оставшейся рукой, пока кровь пропитывает ее серебристый корсаж. – Нет! Нет… что ты… что ты наделала? – Я превратила тебя в одну из тех, кого ты ненавидишь, в одну из бескрылых. Скажи мне, моя королева, как ты себя чувствуешь? – я поставила ногу на парапет рядом с ней и приставила меч к ее сердцу, заставляя себя смотреть ей прямо в глаза. – Это было за Одетту и за Арона. А это… за всех бескрылых Соланума и за всех дворян тоже. За всех, кому ты когда-либо причинила боль. За всех нас. Ее глаза расширяются, когда я вонзаю клинок ей в грудь. Когда я вытаскиваю меч, Таллис поскальзывается и падает назад. Долгое мгновение она лежит на сети веревок, тянущихся от парапета, и смотрит на меня. Но в сети образовалась брешь, и она не может за нее зацепиться. Она проваливается сквозь веревки и падает с вершины зубчатой стены вниз, на арену далеко внизу. Ее тело задевает пылающее дерево возле каменной колонны. Пламя подскакивает вверх, когда ее юбки загораются, и она начинает гореть. Она кричит – высокий, пронзительный крик агонии прорезает шум битвы, а после растворяется в реве огня. Таллис мертва. Меч выскальзывает у меня из руки, и я падаю на колени, меня снова и снова тошнит, пока то немногое, что осталось в желудке, не извергается наружу. Я отползаю как можно дальше от стены, подальше от рвоты, крови и отрубленной конечности Таллис. Я сажусь спиной к парапету. Закрываю глаза. Я знаю, что должна вернуться. Или, по крайней мере, искать укрытие на лестнице; внизу все еще бушует бой, а я здесь одна и беззащитна. Но я слишком устала, и мне слишком больно, чтобы я могла двигаться. Если я дышу слишком глубоко, от мучительной боли в раненом плече выворачивает живот. А если я вернусь и обнаружу, что Люсьен мертв, или Арон… Лучше подождать здесь. Кто-нибудь скоро найдет меня, кто-нибудь из моих друзей или врагов. Прямо сейчас, я не думаю, что меня это волнует. – Адерин? – я узнаю этот голос. Но здесь тепло и мягко. Удобно. Я не хочу открывать глаза и возвращаться. Непокорные дворяне, Люсьен и Арон сражаются, или Таллис… Но Таллис мертва. Я помню, как ее тело падало с вершины зубчатой стены, ее серебряные юбки ловили ветер, как широкие белые крылья лебедя. И Люсьен, и Арон… – Адерин, моя дорогая… Арон склонился надо мной, сидя на краю моей кровати. Моя собственная кровать: я снова в королевских покоях. Он вздыхает с облегчением и улыбается мне. – Ты проснулась. – Да, – улыбаюсь я ему в ответ. – Ты жив. Он кивает, слегка нахмурившись. – Со времени битвы прошло четыре дня; сейчас двадцать шестой день лавра. Как много ты помнишь? – Я сражалась с Таллис. Убила ее. А потом… – на мгновение я снова в этом моменте, меня тошнит, руки скользкие от крови, шершавые каменные плиты крепостного вала твердеют под моими ладонями. Я отрицательно качаю головой. – После этого ничего особенного. Где Люсьен? И Летия, и Ланселин? Пожалуйста, скажи мне, что они живы? – С Летией все в порядке, она почти не отходила от тебя последние несколько дней. Ланселин болен, мы нашли его в подземельях, – но он поправляется, особенно после того, как я увидел его и объяснил роль Люсьена во всем этом. А сам Люсьен… Он ранен, но жив… – Ранен? Как? – я начинаю подниматься. – Где он? Арон мягко опускает меня обратно на матрас: – Осторожно, плечо зашито. Рана хорошо заживает, но нельзя делать резких движений. Люсьен вернулся в свою комнату, за ним ухаживают, – он сжимает мою руку. – Он немного изменился. Но он будет жить, Адерин. С ним все будет в порядке. Ты скоро сможешь его увидеть. Я прислушиваюсь; на каминной полке тикают часы, и в открытое окно влетает птичье пение, наполненное свежим летним ароматом. Ни криков, ни стука меча о меч. Мир. – Значит, мы победили? – Да, моя королева, – Арон подносит мою руку к губам и целует. – Мы победили. Надо еще кое-что подчистить. Остатки наемников Таллис бежали на юго-запад; их флот все еще стоит на якоре у Воробьиных островов. Но младший брат Люсьена, который, как оказалось, был заключен в сторожевой башне в Хите, возглавляет отряд из Атратиса, чтобы захватить корабли. А Арден из Дакии, которому вдруг очень захотелось быть полезным, направляет погоню за наемниками по суше. Несколько дворян, которые поддерживали Таллис и Зигфрида, бежали, и Эорман из Фрайанландии – к всеобщему удивлению – предложил им убежище. Я вздыхаю. – Полагаю, в какой-то момент нам придется иметь с ним дело. – В конечном итоге. Но шпионы лорда Пианета донесли мне, что кое-кто из фрианской знати не слишком доволен поведением принца. Возможно, они разберутся с ним за нас. Что же касается дворян, которых мы уже захватили или которые сдались, то они в темницах. Вместе с горсткой бескрылых, которые их поддерживали, – он поднимает бровь. – Придется провести судебный процесс. – Полагаю, что да. И я полагаю, что справедливость восторжествует. Но давай будем милосердны, если сможем. Давай попробуем защитить королевство, не потеряв при этом самих себя. – Я меняю позу, пытаясь найти удобное для плеча положение. – А как насчет тех, что в Эйрии? И… всех остальных? – я нервничаю, когда спрашиваю о Валентине, раз уж на то пошло. – Эйрия опустела. Хотя я думаю, что с этого момента мы будем поддерживать ее в хорошем состоянии, на всякий случай. И Валентин, – он улыбается, радость озаряет его лицо, – Валентин тоже здесь, и невредим, и он герой этого часа благодаря своему тоннелю. – Его улыбка исчезает. – Хотя мы добрались до тебя как раз вовремя. Верон сказал мне… – Верон? – Да, – Арон, должно быть, увидел вопрос в моих глазах, потому что добавил: – Он под домашним арестом, со сломанной ногой. Когда мы пробивались на арену, и Валентин был рядом со мной, я мельком увидел лицо Верона… Ну, скажем так, он очень хотел перейти на другую сторону – снова – и сражаться за нас, – он качает головой и слегка улыбается, – мы должны решить, что с ним делать. Я подозреваю, что казнить его было бы не лучшим решением для моих отношений с его братом, как бы это ни развивалось. – Я полагаю, мы отпустим его и будем надеяться, что он решит работать с теми, кто сейчас правит Селонией, а не против них. Хотя с этого момента я буду очень внимательно следить за ним. – Согласен. Кстати, он рассказал мне о том, что Таллис сделала с тобой. В подземельях, а потом на арене. Когда я думаю о том, что могло бы случиться, если бы мы прибыли на несколько минут позже… – Но ты прибыл вовремя, так что не думай об этом, – я похлопываю его по руке и ободряюще улыбаюсь. По правде говоря, я до сих пор не могу говорить о подземельях или о том, как это едва не закончилось катастрофой. Память слишком свежа. – Сколько мы потеряли? Сколько наших людей погибло? Арон вздыхает и качает головой. – Слишком много. Виржиния из Ланкорфиса погибла при нападении на Эйрию. Леди Финч, лорд Шрайк, Бран Призрачная Стрела… Список продолжается, и к горлу подступает комок. Так много людей, которых я полюбила. И бедная Нисса, потерявшая не только жениха, но и мать. – Лорд Корвакс тяжело болен, – продолжает Арон. – У него случился припадок, когда принесли тело Брана. Связано с сердцем, я полагаю. Но я видел его и сказал ему, что мы почтим лорда Брана как защитника в его последнем полете. И я подумал, что вместо него мы могли бы отдать Бритис его брату Фэйну. – Конечно. А как насчет Покаянных? – Три убитых. Эмет ранен, но выздоравливает. С твоего согласия я назначил Дамарин официальным представителем на острове Гален. Леди Яффл, оставшаяся в живых участница Собрания из Олориса, возражает. – На каком основании? Арон поджимает губы, в его зеленых глазах мелькает насмешка. – Когда я спросил ее об этом, она, кажется, сама не знала… Я улыбаюсь. – Значит, на данный момент война окончена, но у нас все еще есть политика. – О да. Она все еще у нас… Раздается стук в дверь. Арон помогает мне сесть. – Входите. Валентин входит в комнату и кланяется, говоря что-то по-селонийски. – Он говорит: пусть Жар-птица благословит тебя и принесет тебе скорое выздоровление на своих золотых крыльях, – Арон снова ухмыляется и берет Валентина за руку, притягивая его достаточно близко, чтобы поцеловать. – Валентин помогает мне практиковаться в селонийском. – Возможно, когда-нибудь он научит и меня. – Сочту за честь, Ваше Величество. – Пожалуйста, Валентин. Зовите меня Адерин. Или кузина, если хотите. Он снова кланяется, улыбаясь мне. – Хорошо, кузина.