– Я уже давно знаю, что кто-то снабжает врага информацией. Я даже подозревала своего жениха, – она делает знак Верону, который стоит чуть позади нее, уставившись в пол. – Но он предал тебя, даже когда ты думала, что он помогает тебе предать меня. А теперь, полагаю, мне придется решить, что делать с вами двумя… Леди Крамп протискивается вперед. – Казнь, миледи. Кровавое жертвоприношение на арене, чтобы очистить Цитадель от их предательства и положить начало вашему правлению, – она не смотрит на меня, но в ее голосе слышится злорадство. – Чтобы отпраздновать коронацию настоящей королевы. – Отличная идея. Мой жених просил подарить ему Адерин в качестве свадебного подарка, но как бы мне ни хотелось видеть ее рабыней, это лучше. Все согласны? Дворяне вокруг нее с разной степенью энтузиазма дают свое согласие. – Хорошо, – Таллис выпрямляется. – Адерин из дома Сигнус Атратис, формально защитница Атратиса, и Люсьен из дома Коракс Ансерис, настоящим вы осуждены судом ваших товарищей за измену мне, законной королеве, и приговорены к смертной казни. Гербы ваших домов будут вычеркнуты. Имена ваших домов будут опозорены, – она перегибается через балкон, стиснув зубы. – Твое правление, Адерин, каким бы оно ни было, будет вычеркнуто из записей. Как если бы тебя никогда не существовало. Словно ты погибла во время нападения, которое убило твою мать, как и следовало. На рассвете мы с Вероном поженимся. Поэтому вас казнят завтра утром, во время подготовки к нашей коронации. Уберите их с моих глаз. Нас с Люсьеном ведут обратно в подземелья. Через несколько минут я уже в плену у тьмы, из которой он помог мне выбраться совсем недавно. По крайней мере, поскольку все остальные камеры заняты, Люсьен со мной. Он кладет руки мне на плечи и дрожит. – Мне так жаль, – бормочет он. – Я подвел вас. – Нет. Это моя вина. Я должна была остановить ее. Я должна была спасти королевство. Но я отказалась почти от всего, что мне действительно было дорого, и я видела, как умирали те, кого я любила, и все еще умирают. Возможно, леди Крамп была права. Я никогда не была настоящей королевой. – Вы ошибаетесь, Адерин, – ярость в голосе Люсьена удивляет меня. – Вы должны видеть себя такой, какой вас видят другие: храброй, умной, доброй… прирожденной быть предводительницей. Моя жизнь не имеет значения. Но я должен был… я должен был спасти вашу. Вы королева, в которой нуждается Соланум. Вы всегда были нужны. После того как вы с Ароном поженились, я не должен был мешать… Я чувствую что-то вроде капель дождя на своей руке и осторожно поднимаю руку, чтобы смахнуть его слезы. – Не плачьте, Люсьен. Еще есть надежда. Арон спасет нас, если сможет. – Нет. Нападение на Цитадель не будет успешным. Стены слишком хорошо укреплены. – Все еще есть надежда, – повторяю я, пытаясь заставить себя поверить в эту ложь, легкую банальность, чтобы притупить страх, который угрожает парализовать меня. Пытаюсь вселить хоть какую-то надежду в Люсьена, не выдавая плана Арона. Он и Валентин знают запланированную дату коронации Таллис. Конечно, тоннель должен быть почти готов. Конечно, наши силы должны быть почти на месте… – Интересно, сколько у нас времени, – бормочет Люсьен. – Я не знаю. Но если у меня осталось всего несколько часов, я рада, что провожу их с вами. Его хватка на моих плечах усиливается. – Вы все еще… Возможно ли, что вы все еще любите меня после всего, через что я заставил вас пройти? Я прижимаю руку к его сердцу, чувствуя быстрый ритм его крови. – Я пыталась ненавидеть вас. Я заставляла себя думать о том, что вы сказали, о том, что вы сделали, о том, как ваш нож прижимался к моему горлу, – он стонет, и я поднимаю обе руки вверх и беру его лицо в ладони. – Но это не помогло. Все это время… Я никогда не переставала любить вас. И никогда не перестану. – О, Адерин… – он притягивает меня в свои объятия, крепко обнимает, шепчет мое имя и покрывает мое лицо поцелуями. – Я позволил себе немного на это надеяться, когда вы захотели взять меня за руку той ночью в Эйрии. Но это казалось таким невозможным… Вы преследовали меня во сне и наяву, но я думал, что потерял вас. Я обнимаю его за шею, прижимаясь к нему. – Вы мне тоже снились. Мне снилась ночь, которую мы провели вместе. Когда Зигфрид предположил, что вы с Таллис стали любовниками… – Никогда. Я не смог бы этого сделать. Даже ради спасения собственной шкуры. Я немного отстраняюсь от него, колеблясь. Но мое будущее хранит в себе ужас и мало что еще. Я почти наверняка умру через несколько часов. Времени на сомнения не осталось. Или сожаления. – Снимите мантию и расстелите ее на полу, – я слышу слабый вздох Люсьена, но он отпускает меня, и я чувствую движение воздуха, когда он расстилает ткань на грязной соломе камеры. Его рука находит мои. Он ведет меня, пока я не встаю на колени. Я расстегиваю свою мантию, накрываю ею нас, как одеялом, и ложусь рядом с ним. – Адерин… моя единственная любовь. – Когда он скользит рукой вниз по изгибу моей талии и обнимает меня за спину, я поднимаю свой подбородок к его губам и теряю себя – свой страх, свою боль – в его объятиях. Глава девятнадцатая – На ноги, – стражник в тяжелых перчатках хватает Люсьена за руку и поднимает. Другой нацеливает копье ему в грудь, а третий приставляет острие меча к моей груди. – Адерин… – Люсьен пытается повернуться ко мне, поскольку его руки грубо скованы за спиной, но стражник, держащий его, дергает его вперед, и они вдвоем выгоняют его из камеры. – Подождите… – толчок третьего стражника заставляет меня замолчать. Люсьен ушел. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова. Входит еще один стражник. – Приведите ее. Я закутываюсь в мантию и встаю на ноги, прежде чем стражник успевает схватить меня. Он хмыкает, указывая на дверь. Я иду между своими тюремщиками по длинным коридорам подземелий. Пол подо мной, кажется, постепенно поднимается вверх, но я понятия не имею, где нахожусь в этом лабиринте тоннелей и комнат, пока мы не оказываемся в помещении с окнами, и я моргаю от яркого дневного света. Мы рядом с ареной. Стражники останавливаются, и один из них открывает дверь. Я делаю глубокий вдох, сжимаю кулаки, стараясь унять дрожь в ногах, готовясь к любым пыткам, которые могут меня ожидать, и переступаю порог. Вокруг меня клубится облако ароматного розового пара. Он поднимается из ванны, стоящей в центре комнаты. Рядом с ней стоят две горничные в сером, обе в перчатках. Стражник толкает меня вперед. – Вали дальше. Одна из горничных подходит к стражнику и мотает головой. – Вас здесь не должно быть, – она упирает руки в бока. – Это неправильно. Вам лучше уйти, а то я все расскажу госпоже Петри. Госпожа Петри была – и остается, я полагаю, – экономкой Цитадели. Я встречалась с ней только один раз: строгая женщина, которая не терпит никаких отклонений от своих правил. Я не очень удивлена, что угроза горничной сработала. Стражник ворчит и ругается, но идет ждать снаружи со своим напарником. Как только дверь закрывается, одна из служанок делает реверанс. – Ваше Величество… мы не хотели. Но они угрожали нам, и… и… – она бросает взгляд на другую, младшую девочку – ей едва ли больше пятнадцати, – которая шмыгает носом и трет глаза. На ее руке большое пятно обожженной, покрытой волдырями кожи. Кто-то из дворян схватил ее. – Все в порядке, пожалуйста, не плачь, – я оглядываю комнату, но не вижу ничего, кроме ванны, стопки полотенец и чего-то, похожего на платье на спинке стула. Окна, как и во всех комнатах для бескрылых, маленькие, зарешеченные и слишком высоко расположены, чтобы из них что-либо можно было увидеть. – Что я должна делать? – Вы должны принять ванну, Ваше Величество. А потом оденетесь, и затем… Младшая горничная начинает всхлипывать. – Присмотри за ней. Я и сама могу помыться. Сняв мантию, я опускаюсь в горячую воду, морщась, когда она жжет мою все еще больную кожу. Ванна маленькая, и вода доходит мне только до пояса – наверное, чтобы мне было труднее, если я попытаюсь утопиться, – но есть мыло и кувшин, чтобы ополоснуть волосы. То, что от них осталось. Я не тороплюсь. Но горничные ждут с полотенцами, то и дело поглядывая на дверь, и, в конце концов, я не могу больше тянуть. Я беру полотенце и выхожу. – Что мне надеть? Старшая горничная берет платье со стула. Оно красное. Как платье, которое было на мне, когда умер мой отец, как платье, которое Зигфрид заставил меня надеть на банкет в честь дня жениха. Тогда я поклялась, что больше никогда не надену красное. Платье сшито из тонкого шелка. Без рукавов, с вырезом, открывающим всю мою спину и шрамы, которые я всегда старалась – когда не трансформировалась – скрыть. Юбка длинная, но разрезана до бедер с обеих сторон, так что, когда я шагаю, видно мои ноги. Я понимаю. Я одета так по той же причине, по которой мне отрезали волосы. Мало того, что я должна быть принесена в жертву. Таллис хочет лишить меня достоинства. Слишком скоро дверь открывается, и я возвращаюсь к своим стражникам. Они косятся на меня. Тот, что в тяжелых перчатках, заламывает мне руки за спину и связывает их. Они выводят меня на залитую солнцем арену. Первое, что я замечаю, это сеть кабелей, натянутых между Цитаделью и отвесной зубчатой стеной напротив, и между высокими заборами, которые образуют две другие границы арены, создавая решетку, которая закрывает от нас небо. Даже если бы я смогла каким-то образом освободиться от наручников на запястьях и трансформироваться, я не смогла бы улететь. И если кто-то попытается помочь нам извне, они не смогут до нас добраться. Небо огорожено веревками. Бескрылые обитатели Цитадели толпятся молча вдоль внешней стороны ограды. Позади них стоят стражники с обнаженными мечами. Я вижу два каменных столба, с которых, как обычно, свисают кандалы и цепи, только теперь у основания каждого столба лежат кучи хвороста. Значит, мы должны сгореть. На краю арены есть платформа, которой раньше не было. Стражники ведут меня к передней части платформы; отсюда я вижу, что большинство придворных Таллис стоят на балконе, который нависает над ареной. Сама Таллис сидит в кресле на платформе. Я полагаю: она переживает, что веревочная сеть будет мешать ей смотреть на наши страдания. На ней платье из серебристого атласа с длинным шлейфом, который струится вокруг ее ног, а на голове – хотя коронация еще не состоялась – древняя Корона Когтей, ее круг острых каменных когтей блестит на солнце. Около дюжины стражников окружают ее, все в тяжелых кожаных перчатках, которые позволяют им прикоснуться к нам, хотя бы ненадолго, все вооружены мечами или топорами – вместе с несколькими дворянами. Верон, тоже одетый в серебристый атлас, – один из них. Люсьен стоит на коленях на траве перед помостом. На нем нет ничего, кроме темно-красных брюк, а руки связаны за спиной, как и у меня. Он смотрит, как стражник толкает меня на колени рядом с ним. – Адерин… – Молчать, – рявкает Таллис. Один из стражников, стоящих поблизости, разворачивает хлыст и хлещет Люсьена по спине. Люсьен мычит от удара, но не кричит. Таллис встает.