– Вы женитесь на ней. Конечно, вы должны знать. Он замолкает. Вздыхает. – Давайте, – он протягивает мне руку. – Вы должны встать. Пожалуйста, не усложняйте ситуацию, Адерин. Я колеблюсь. Думаю о том, чтобы сразиться с ним: выцарапать ему глаза или схватить ножницы, которые он держит в руке, и вонзить их ему в сердце. Но что толку от этого? Даже если он будет лежать мертвый на полу камеры, я все равно буду заперта здесь. Я поднимаюсь на ноги. Верон приподнимает мои волосы с плеч, берет пальцами несколько первых прядей и отрезает их на уровне моей челюсти. Пока он работает, в комнате стоит тишина, если не считать мягкого щелчка ножниц. Это всего лишь волосы. Но я не могу остановить слезы, которые катятся по моим щекам. – Вот… можете снова сесть. Когда я возвращаюсь в свой угол, Верон начинает собирать пряди темных волос в сумку. Я полагаю, он должен доказать ей, что выполнил поручение. Когда все кончается, он смотрит на меня сверху вниз. – Вы должны были согласиться пойти со мной, Адерин. Я мог бы защитить вас. К этому времени вы уже были бы надежно спрятаны на Тесалисе. Как только я женюсь, как только все это закончится и у меня снова будет моя родина, я отвезу вас в Селонию и дам вам там дом. Я мог бы навещать вас… – он наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в лицо. – У меня сердце разрывается, когда я вижу вас в таком состоянии. – Я понимаю. Вы пришли навестить меня и ожидали, что я покажу вам, насколько я благодарна вам за то, что вы спасли мне жизнь, – я подтягиваю ноги ближе к телу, прижимая их к себе. – У вас нет сердца. Вы сказали, что мы можем вам доверять. – Вы не понимаете, – он понижает голос. – Я сделал все, что мог. Скрывал, что мог. Но после того, как вы убили Зигфрида… Было трудно убедить Таллис, что я их не предавал. Я должен защищать свой народ. У нее слишком много моих родичей, запертых в здешних башнях. И она поклялась помочь мне вернуть Селонию, как только мы будем коронованы… – Она использует вас, Верон. Как только она заберет у вас все, что сможет, она убьет вас. И если она поможет вам вернуть Селонию, то только для того, чтобы забрать и ее, – я закрываю глаза и отворачиваюсь от него. – Убирайтесь. Он встает. – Через минуту я вас покину. Но, пожалуйста, скажите мне, где мой брат. Вы отправили его в Тесалис после смерти Зигфрида? – Сначала скажите мне, сколько я здесь пробыла и сколько осталось до коронации Таллис. Он отвечает не сразу. Я жду. – Руквуд принес вас сюда почти три дня назад. Моя свадьба с Таллис состоится на рассвете через четыре дня. Наша коронация состоится сразу после. Три дня. И что же сказал Валентин? Минимум пять дней, чтобы расчистить тоннель. А потом еще больше времени, чтобы расставить людей, готовых к атаке, на позиции. – Мой брат? – напоминает Верон. – Он в Эйрии, с Ароном. Или, по крайней мере, был. Я видел, как они оба сражались у нижних ворот. Не знаю, выжили ли они. Верон произносит что-то по-селонийски – вероятно, проклятие – и размахивается, чтобы ударить кулаком по стене камеры. – Вы не позволите ему уйти? – Он отказался уходить. Они с Ароном любят друг друга. Валентин был там, когда мы узнали о вашем запланированном браке. Он сказал нам, что не узнает вас. Верон снова ругается, выплевывая на меня свою ярость, поднимая кулак, и я поднимаю руку, чтобы отразить удар. Но удар на меня не рушится. Когда я снова смотрю, Верон стоит, опустив голову и закрыв лицо рукой. Он шмыгает носом и опускает руку. – У меня нет выбора, Адерин. Я не могу изменить курс. Не сейчас. – Тогда нам больше нечего сказать друг другу. Верон задерживается на мгновение, ковыряя мох, растущий на стене. Хватает факел и уходит. Тьма, мягкая и удушливая, как земля, снова хоронит меня. Верон больше не навещает меня, но навещает Таллис. С ней служанка, бескрылая девушка, несет большой ушат, полный сухих листьев. Агарика; я узнаю этот запах и точно знаю, на что он способен. Я наблюдала, как Зигфрид использовал крошечные колючки листьев, полные кислотного яда, чтобы покончить с убийцей моей матери. Я видела повреждения, нанесенные коже Люсьена, когда он был заключен здесь. Я отступаю в угол своей камеры. Когда служанка ставит ушат и расстегивает кандалы на моей лодыжке, Таллис улыбается мне. – Сними плащ, Адерин, и ложись на пол. Я плотнее закутываюсь в плащ. – Нет. Она вздыхает. – Ты такая предсказуемая, – без предупреждения она поворачивается и сжимает обеими руками голову горничной. Девушка потрясенно ахает. – Может, мне сжечь ей уши? Запах паленых волос наполняет камеру. Я спешу выполнить приказ Таллис, когда девушка начинает кричать. – Пожалуйста, отпусти ее! Таллис отпускает служанку, и та опускается на пол, раскачиваясь взад-вперед и тихо плача. – Хорошо. Окажешь мне хоть малейшее сопротивление, Адерин, и я снова причиню ей боль, – она натягивает пару тяжелых кожаных перчаток, зачерпывает горсть листьев агарики и рассыпает их по мне. Моя кожа начинает зудеть, а затем жалить, когда крошечные колючки агарики высвобождают свою кислоту. – А теперь расскажи мне, что именно ты сделала с моим братом. Я стискиваю зубы. – Мы отрубили ему голову. – Нет, нет. Начни раньше, – она добавляет еще листьев к небольшому сугробу на моем торсе. – Начни с того момента, когда он приземлился. Боль нарастает, но я стараюсь сосредоточиться, надеясь, что чем быстрее расскажу, тем быстрее все закончится. – Он приземлился и преобразился, они побежали к нам, и… и… – я глотаю воздух и вонзаю ногти в щели между камнями мостовой. – Сначала он сражался с остальными, а потом… а потом… – но даже когда я бормочу свою историю, Таллис продолжает опрокидывать на меня еще больше листьев, пока моя кожа не начинает гореть, и я корчусь от боли, и ей приходится снова угрожать служанке, чтобы удержать меня. До тех пор, пока я не смогу больше этого выносить. Я запрокидываю голову и кричу. Таллис смеется. – Теперь можешь вставать. Я забираюсь обратно в угол камеры, хватаю грязный плащ и набрасываю его на плечи. – Почему?.. – от этой муки у меня перехватывает дыхание. – Потому что могу. Я же сказала, что заставлю тебя заплатить, Адерин. Но ты только частично описала смерть моего брата. Мы продолжим спустя некоторое время. Интересно, будет болеть больше или меньше на покрытой шрамами коже твоей спины? – она мотает головой в сторону горничной. – Пойдем. Если только не хочешь остаться здесь. Я осталась одна, съежившись и плача, и не в силах ничего сделать, чтобы помочь себе. Боль постепенно утихает, но Таллис верна своему слову. Она возвращается снова и снова, и каждый раз с ней бескрылый человек, чтобы заставить меня повиноваться, и каждый раз она заставляет меня начать рассказ о засаде и смерти ее брата, и я никогда не заканчиваю. Я вся покрыта крошечными красными рубцами и волдырями, которые жгут мою кожу, как горячий пепел. Я больше не прикована, но это не помогает. Я не могу думать, не могу спать, вообще не могу отдыхать. Когда дверь моей камеры снова открывается, я пугаюсь. Это страх, который испытывают бескрылые все время, когда они рядом с нами? Интересно, сколько раз я смогу выдержать наказание Таллис, прежде чем буду молить о смерти. Но фигура, вставляющая факел в подставку, не Таллис. Когда мои глаза привыкают к свету, я понимаю, что это Люсьен. Он несет ведро и узелок в камеру и закрывает за собой дверь. Мои грудь и живот сжимаются при мысли о новой пытке, причиненной тем, кого я когда-то любила. Я провожу языком по потрескавшимся губам. – Она послала вас мучить меня? – Нет. Нет, моя дорогая Адерин. – Не называйте меня так. Не смейте. – Пожалуйста, я пришел, чтобы помочь вам, – он протягивает ко мне руки. Я отталкиваю их. – Лжец. Не прикасайтесь ко мне. Он отпрянул. – Но разве вы не помните? Я пришел в Эйрию после того, как Зигфрид отравил вас… – Лжец! Это был сон. Я разговаривала во сне, и кто-то рассказал вам. Вы просто пытаетесь обмануть меня. Оставьте меня в покое. – Нет, Адерин. Это было наяву. Единственный момент реальности во всем этом долгом кошмаре. С тех пор как меня изгнали, я брожу сквозь тени, только наполовину очнувшись. Только наполовину живой, – он проводит пальцами по волосам жестом, который я так хорошо помню. Но это всего лишь игра. Должно быть. Неужели после всего, что он сделал, он всерьез рассчитывает, что я ему поверю? – Я знаю, что совершала ошибки. Но я не идиотка. Первый совет, который вы мне дали, – никому не доверять. В каком возможном мире я стала бы доверять вам сейчас? – я брыкаюсь, отталкивая его от себя. – Клянусь Жар-птицей, Люсьен… Неужели вы думаете, что я забыла, что случилось в Хэтчлендсе, когда вы приставили нож к моему горлу? Или в тронном зале всего несколько дней назад, когда вы ударили меня так сильно, что…