– Пианет рассказал мне. Мне очень жаль. Я шмыгаю носом и вытираю слезу. – Не могу поверить, что ее больше нет. С тех пор как мне исполнилось двенадцать, мы едва ли провели день порознь… – на мгновение я задерживаю дыхание, отстраняясь от бездны горя, зияющей передо мной. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Пожалуйста. – Конечно. Я думал о доминионах. Нам придется переселить два из них, когда все это закончится. Бритис и Олорис. – Я буду рада избавиться от Патруса. Разве у лорда Ковакса нет владений в Бритисе? Возможно, мы сможем передать этот доминион его семье. Арон кивает. – Они определенно доказывают, что заслуживают этого. А лорд Бран превосходит Патруса во всех отношениях. Умный, храбрый, красивый… – он печально улыбается. – Мне бы очень хотелось влюбиться в него, но думаю, что между тобой и Валентином моя жизнь и так достаточно сложна. – А Валентин знает, что его брат не вернулся? Арон скрещивает ноги и постукивает пальцами по обложке книги. – Я коротко с ним поговорил. Он не знает, почему Верон ушел и где он. Хотя, думаю, можно предположить, что он вернулся в Цитадель, – он смотрит на меня. – Ты ему доверяешь? Я пожимаю плечами. – Возможно, Таллис имеет над ним какую-то дополнительную власть; полагаю, она могла бы взять под стражу кого-то из его людей. Но он сдержал свое слово. Он привел Зигфрида в долину, – последнее, о чем просил меня Верон перед отъездом, – это довериться ему. Несмотря на его исчезновение, часть меня все еще хочет ему верить. Арон встает. – Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы присоединиться к вечеринке? – Да. Дай мне одеться, и я пойду за тобой. Празднование продолжается до самой ночи; каждый нуждается в отдыхе после стольких дней неопределенности и беспокойства, после стольких страданий. Меня просят снова и снова пересказывать историю моей схватки с Зигфридом. Но моя рана и горе догоняют меня. Я оставляю Арона наслаждаться импровизированным танцем и иду спать. Но не для отдыха. Мне снится казнь Зигфрида. Или не Зигфрид: в половине случаев голова, лежащая у моих ног, темноволосая, а не белокурая. Я поднимаю ее, и на меня смотрят мертвые глаза Люсьена. Я не удивлена, что на следующее утро не чувствую себя отдохнувшей, но я ожидала, что нога будет болеть не так сильно. Вместо этого мне становится еще хуже. Я снова посылаю за докторами. Назначается другая мазь вместе с эликсиром, и рана перевязывается заново. Новое лекарство приносит некоторое облегчение. Я пытаюсь вернуться к нормальной жизни. Мы с Ароном и нашими советниками начинаем планировать штурм Цитадели, как только из Ланкорфиса и Дакии будут присланы новые силы. Это кажется очевидным следующим шагом, хотя мы все сжимаемся при мысли о количестве крови, которая неизбежно будет пролита. Арон предлагает Валентину уехать, присоединиться к остальным своим соотечественникам на острове, который обустроили под базу. Меня не удивляет, что Валентин отказывается. Он смотрит на Арона с такой теплотой в глазах, что Арон с тревогой смотрит на меня, думая, не делает ли меня несчастной явная привязанность, возникшая между ними. Он уверяет меня, когда мы остаемся наедине, что наши брачные клятвы все еще священны, что после поцелуя, которым они обменялись на нижних уровнях Цитадели, его отношения с Валентином не пересекали границ дружбы. Но я говорю ему, что мне было бы все равно, если бы это было так. Я рада за них обоих. Рада, что они нашли хоть какое-то утешение в эти безутешные дни. Но мой собственный комфорт недолговечен. Через четыре дня после моего возвращения в Эйрию, четыре беспокойные ночи спустя, воспаление не только вернулось, но и распространилось дальше. Я не могу правильно согнуть колено. Вызывают еще врачей. Они поджимают губы и довольно бодро разговаривают со мной. И только когда я слышу, как Арон допрашивает их за дверью моей комнаты, я слышу слова «яд». Отравленный клинок. Теперь я понимаю последние слова Зигфрида, сказанные мне перед казнью: и – Ты думаешь, что победила, но это не так. Смерть идет за тобой… Еще несколько часов я нахожусь в ясном сознании. К вечеру меня охватывает лихорадка. Я начинаю терять счет времени, дрейфуя в море зелий и дурных снов. Иногда я дрожу от холода, ноги мерзнут, а зубы стучат так сильно, что я не могу говорить. Иногда я горю, обливаюсь потом, губы трескаются и пересыхают. Они переводят меня в большую комнату высоко в Эйрии, с широким окном, чтобы я могла дышать ветром с гор. Но я не чувствую себя комфортно. Совсем. Боль в ноге становится такой сильной, что мне хочется впиться ногтями в кожу, вырвать рану, которая мучает меня, если бы только я могла добраться до нее через бинты. Со мной всегда кто-то есть. Некоторые из моих посетителей живые. Нисса, или Кора, или Валентин, или Арон. Некоторые из них мертвые. Одетта. Летия. Моя мать. Кто бы ни был со мной, я прошу их пообещать, что они не позволят врачам отрезать мне ногу – несмотря на мучения. От моей способности преображаться зависит судьба нашей монархии: выстоит она или падет. И я боюсь, что не смогу летать с одной ногой. Все обещают. Но я не уверена, что могу им доверять. Я не знаю, настоящие ли они. Зигфрид приходит злорадствовать, сидит в углу комнаты и ухмыляется мне в виде мертвой головы. Мой мозг распадается, а тело терпит неудачу. Я улавливаю обрывки разговора. Иногда я понимаю, хотя больше не могу сформулировать слова, чтобы ответить. Однажды днем или ночью – я не знаю, когда именно, – Арон сидит со мной, держа меня за руку, когда стражник приносит ему новость: корабли, плывущие вниз по реке Дакрис, приближаются к Серебряным горам. «Покаянные, – вот что я хочу сказать. – Может быть, Покаянные наконец-то пришли нам на помощь. Отправьте кого-нибудь узнать», – но мои губы не могут произнести ни слова. Яд Зигфрида лишил меня языка. Я могу только стонать. Арон отсылает стражника, находит где-то прохладную влажную тряпку и кладет мне на лоб. – Моя бедная Адерин, врачи готовят новую настойку на основе различных трав, которая, как они надеются, принесет некоторое облегчение. Ты понимаешь меня? – Когда я смотрю на него, он качает головой и отводит взгляд. – Хотел бы я знать, как тебе помочь. Свет в комнате угасает, и тени пугают меня, но я не могу попросить Арона зажечь еще свечи. Я хочу Летию. Я хочу увидеть ее снова, только в последний раз, прежде чем тьма поглотит меня. Я хочу сказать ей, как сильно я ее люблю. Но я думаю, что для этого уже слишком поздно. Глава шестнадцатая Огонь свечей. Я чувствую его сквозь веки. Огонь свечей и прохладный ветерок, который ласкает мое плечо и заставляет меня слегка дрожать. Я меняю позу и ощущаю тяжесть на своем теле. Одеяла? Или саван? Меня завернули в простыню и положили на погребальный костер в лодку. Потому что думают, что я действительно мертва. Возможно, свет, который я ощущаю, – это пламя, зажженное, чтобы поглотить мое тело… Я задыхаюсь и приподнимаюсь на локте, тошнота скручивает мои внутренности, я слишком напугана, чтобы смотреть. – Адерин… – со мной кто-то есть. Я чувствую, как чья-то рука сжимает мое плечо. – Адерин, успокойся. Возможно, я уже мертва. Или это галлюцинации. Потому что это невозможно, но человек, который говорит со мной – он звучит почти так же, как… Люсьен. Я открываю глаза. Люсьен стоит в комнате, склонившись надо мной. Я пытаюсь отползти от него, позвать на помощь, но слишком слаба – он зажимает мне рот рукой, прежде чем я успеваю издать хоть звук. Кора спит в кресле в углу, но даже не шевелится, когда я обхватываю его руку и пытаюсь вырваться. Мои конечности с таким же успехом могли быть набиты пухом. – Пожалуйста, Адерин, клянусь, я не причиню вам вреда. Я обещаю… – его голос низкий, умоляющий. Я перестаю сопротивляться, слишком измученная, чтобы продолжать. Он убирает руку от моего рта – медленно, на случай, если я попытаюсь закричать, наблюдая за мной все это время, – и обнимает меня за плечи. Прижимает меня к себе, кладет мне за спину еще одну подушку. Внезапная близость – он снова нежно обнимает меня – заставляет меня затаить дыхание. Но Кора все еще не просыпается. Усадив меня на подушки, Люсьен берет чашку со столика рядом с кроватью. – Вот. Я принес вам эликсир. Выпейте, и побыстрее, – он подносит горько пахнущую жидкость к моим губам. Разве он не знает, что яд Зигфрида лишил меня дара речи? Я отрицательно качаю головой. Люсьен опускает чашку. – Послушайте, я сделал все, что мог, чтобы залечить рану на вашей ноге, но вы должны выпить это. Это уймет боль. И я обещаю, что тогда вы сможете отдохнуть. Он говорит о сне или смерти? Он здесь, чтобы избавить меня от страданий? Я крепко сжимаю губы. Люсьен вздыхает. – У вас нет причин доверять мне, я понимаю. У вас есть все основания ненавидеть меня после того, что случилось в Мерле и Цитадели. Но я пытаюсь спасти вас, – он качает головой. – Я мог бы сказать вам правду, но вы мне не поверите. И у меня не так много времени. У вас не так много времени, – он щиплет себя за переносицу и снова вздыхает. – Вы чувствуете себя лучше, не так ли? Я мысленно ощупываю свое тело, размышляя. Нога все еще болит. Сильно. Но это тупая боль, а не та агония, которую я испытывала раньше. Я устала, но я чувствую. Я могу думать. Так, может быть, лихорадка тоже прошла? Если только все это не сон. Какая-то частично ясная прелюдия к смерти, в которой мой мозг и мои чувства сговариваются рассказать мне историю, которую я хочу услышать. Что Люсьен не предал меня. Что он все еще заботится обо мне. Что он любит меня. – Давайте, – Люсьен снова подносит чашку ближе, его темные глаза полны мольбы. – Если не ради себя, то ради королевства. Еще есть надежда. Если это сон, то он предпочтительнее реальности. Я открываю рот, и Люсьен – иллюзия это или нет – помогает мне выпить из чашки. Осушить ее. Когда все кончено, он дает мне немного воды, чтобы очистить рот от привкуса, убирает лишнюю подушку и поправляет одеяло. Разглаживает волосы на подушке, слегка мне улыбаясь. Его пальцы дарят прохладу и нежность моей коже. Мне удается поднять к нему руку. Он берет ее. Закрывает глаза и прижимает ее к темной щетине на щеке. Наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб. Я делаю глубокий вдох. Он пахнет так же, как я помню: живой зеленью, широкими просторами и снегом на горах. – А теперь спите, моя дорогая Адерин.