– Если бы только у нас был кто-то, кто бы сыграл для нас. Мне очень понравился наш танец на балу. Пойдемте, – он кланяется и протягивает руку, – не хотите ли потанцевать со мной, хоть и без музыки? Кто знает, представится ли нам еще такая возможность. Быстро меняющееся настроение Верона сбивает меня с толку. Меня это немного тревожит. Интересно, что он на самом деле собирался мне сказать, прежде чем передумал. – Я не в настроении танцевать, Верон. И я уверена, что будут и другие случаи… – Пожалуйста? – он смотрит на меня, все еще протягивая руку. В его голосе слышится отчаяние. Поэтому я киваю. – Хорошо, – сделав формальный реверанс, я беру его за руку. – Что будем танцевать? – Думаю, чакону [3]. Что-нибудь минорное, в соответствии со временами, – Верон начинает тихонько напевать медленную, грустную мелодию, и мы двигаемся в такт танцу. Но моя голова забита другим: мыслями о моем будущем, если я выживу. Я думаю о письме, которое Арон оставил мне с телескопом, о его предположении, кем мы можем стать друг для друга, и о том, захочет ли он этого, учитывая то, как мы ссорились. О Летии и Одетте и о том, вступят ли они в брак и покинут ли Цитадель. Возможно, Верон прав. Возможно, мое будущее – одиночество. Наш танец заканчивается. Не обращая внимания на воображаемого Люсьена, который преследует меня, я встаю на цыпочки и нежно целую Верона в губы, убегая прежде, чем он успевает отреагировать. Я не вижу Верона до тех пор, пока через пару часов мы не собираемся на посадочной платформе с узлами на шеях. Одетта и Пир – уроженец Фениана и член семейства бакланов – стоят чуть в стороне, обсуждая маршрут. Я подхожу к кузине и сжимаю ее руку. – Готова? – Да, – она повышает голос, обращаясь к остальным. – Мы с Пиром договорились, что будем держаться как можно дальше к западу от побережья, избегая земель в распоряжении защитников, и немного повернем в глубь острова, как только пройдем Дирг. Держись поближе. Штормы у северного побережья Фениана частые и смертельно опасные. Мы отдаем свои одежды закованному в броню слуге и преображаемся. Поместье Рогаллин вскоре теряется в темноте позади нас. Одетта была права, когда предупреждала нас. В течение следующих нескольких часов ветер усиливается до штормового, и мы вынуждены несколько раз менять курс. Шторм, от которого мы стараемся улететь, превращает море и волны в массу вздымающихся белых гребней. Волны скребут и разбивают на своем пути скалы и стены гавани, оставляют позади крошево. Мне жаль людей, оказавшихся на пути волн, но мы не можем свернуть и помочь им; слишком много сил уходит лишь на то, чтобы пробиться сквозь бушующий ветер. Мы летим в молчаливом строю, прислушиваясь к указаниям Одетты, по очереди занимая передние ряды, чтобы у каждого была возможность отдохнуть хотя бы немного в восходящем потоке воздуха, который доходит до летящего позади. К тому времени, как мы достигаем торфяных болот на южной границе Вспаханных земель, все мое тело болит: каждая мышца, каждая косточка, каждое перо. Но постепенно небо светлеет, являя пейзаж под нами: беспорядочное нагромождение валунов, чахлых деревьев и разбитых плит известняка, пересеченных ручьями, которые струятся из скалистых расщелин. Я начинаю искать береговую линию, за которой лежат четыре Безгроших острова. А за самым дальним из них – пламя погребального костра. Одетта сказала, что я узнаю погребальный костер, как только увижу. Она права. Мерцающий свет прорезает горизонт передо мной, заполняя поле зрения. Все мои спутники, даже Одетта и Пир, видевшие его раньше, изумленно восклицают. Одетта ведет нас вниз, к бухте, где скальная отмель образовала лагуну. Она накреняется и теряет высоту, скользя по утесам, замедляя спуск, резко поворачивая в последнюю минуту в тень за высоким выступом. Мы приземляемся на небольшой водоем. Преображаемся. Но, несмотря на усталость, никто не ложится. Мы торопливо одеваемся и спускаемся на пляж. Верон, стоя рядом со мной, бормочет что-то по-селонийски. – Что это значит? – Это значит… красиво. Величественно, я полагаю. Я, конечно, знаю эту историю – погребальный костер Жар-птицы, горящий на краю земли до конца времен. Я даже видел картины. Но реальность… – Весьма, – я не могу оторвать взгляда от открывающегося вида. Нити яркого голубого и зеленого пламени вспыхивают из моря, постепенно исчезая в космосе. Они тянутся слева направо, насколько я могу видеть. Четыре острова – темные силуэты, лежащие на фоне цвета драгоценных камней. – Хоть и опасно, – говорит Пир. – Вы чувствуете это? Пламя взывает к нашей крови. Как магнит; если вы подойдете слишком близко, не сможете убежать. А потом… – он разжимает руки и издает свистящий звук. – Сгорите, – его оранжевое лицо расплывается в улыбке. Пир прав: у меня под кожей покалывает что-то, чего раньше не было. – А что лежит по ту сторону? – Это никому не известно. Через него нельзя пройти, как я уже сказал. Пламя простирается глубоко под водой, также оно слишком высоко, чтобы перелететь. И никакого разрыва. Непрерывный огненный круг… Мы все зачарованно смотрим на пламя. Пока Нисса не оседает и не натыкается на Лин. – Извините, я просто так устала… – Нам нужно отдохнуть хотя бы немного. Должно быть, уже почти рассвело, – и когда я говорю это, солнце встает, и пламя погребального костра перестает быть просто стеной изменчивого света. Трудно разглядеть. Но какое это имеет значение, если мы чувствуем его присутствие? Мы возвращаемся в темноту бухты, каждый занимает место на песке и ложится. Сон приходит быстро. Я просыпаюсь от яркого дневного света и ясного голубого неба над головой. Вершины окружающих нас утесов освещены солнцем, хотя здесь, у их подножия, мы все еще в тени. Волны набегают на берег, перемежаясь с постоянным шумом водопада, падающего в лагуну. Над лагуной кружат настоящие чайки. Они хлопают крыльями, когда я поднимаюсь. Я потягиваюсь – мое тело одеревенело от полета и от лежания на твердом, влажном песке, – делаю глубокий вдох, морщу нос; воняет водорослями. Большинство еще спит, но Одетта сидит, закутавшись в мантию и обхватив руками колени, и смотрит на море. Я натягиваю мантию и присоединяюсь к ней. – Ты спала? Она кивает. – Я проснулась совсем недавно. Какой у нас план? – Найти что-нибудь поесть. Затем начать искать на островах признаки жизни. Может быть, обыщем и береговую линию материка, если у нас будет время. Аккрис утверждает, что ее возлюбленный говорил о пятом острове, но… – я жестом указываю на непроницаемый барьер пламени погребального костра. Одетта берет раковину и вертит ее в пальцах. – А ты не думала о том, как долго мы будем искать? – Два дня. Самое большее – три. Мы здесь отрезаны от мира, и если на Атратис снова нападут, я хочу знать. Кроме того, у нас нет настоящего убежища, и я не знаю, насколько трудно будет найти еду. Я не стану рисковать чьей-либо жизнью из-за слухов и мифов, но, возможно, мы обнаружим что-то, что упустили Грейла и ее люди. Символ, например, герб или что-то в этом роде, такой носил на руке любовник Аккрис, – рисунок Аккрис и страница из книги Франта спрятаны в маленьком кожаном мешочке, висящем у меня на шее; я сжимаю его в руке, как талисман. – Мы пройдем столько, сколько сможем за три дня, а потом вернемся. – А если мы ничего не найдем? – Хуже, чем раньше, не станет, – я встаю и стряхиваю песок с мантии. – Ты не разбудишь остальных? Я пойду купаться к водопаду. Два дня приходят и уходят. Мы пролетаем над всеми четырьмя островами и исследуем каждый взмах крыла до побережья, образующего северную границу Вспаханных земель. Но ничего не находим. Ни домов, ни посевов, ни рыболовных сетей. Ни одного символа, услужливо вырезанного на вершине утеса. Ничего, похожего на следы ног, как бы низко мы ни пикировали. Я знаю, что остальные чувствуют мое растущее отчаяние. Я не могу остановить свои мысли, раскачивающиеся, как маятник, на юг, к Цитадели и дальше к Атратису, беспокоюсь о том, что может произойти. Когда мы возвращаемся в бухту в конце второго дня поисков, я закутываюсь в мантию и сижу в одиночестве и размышляю. Одетта садится на песок рядом со мной. – Тебе надо что-нибудь поесть. Пир готовит рыбу. – Я не голодна. Кузина вздыхает, но не настаивает. Пару минут мы сидим молча, глядя на пламя и прислушиваясь к тихому приливу. – Адерин, – шепчет она, – дай мне еще раз взглянуть на рисунок Аккрис. – Я достаю сложенные страницы из сумки и передаю их Одетте. Она наклоняет их так, чтобы на них падал свет. – Эти точки над рукой… Может быть, это созвездие? Я забираю у нее листки бумаги и, прищурившись, смотрю на них. Между рисунком Аккрис и страницей, вырванной из книги Франта, есть разница, которую я раньше не замечала. Точки, которые Аккрис нарисовала над рукой, выглядят случайными, тогда как те, что на иллюстрации… – я задыхаюсь. – Думаю, ты права. Это Кость желаний. Аккрис не знала, на что она смотрит, поэтому неправильно нарисовала, – я вскакиваю, хватаю Одетту за руку и притягиваю к себе. – Это самое северное созвездие. Оно окружает пламя костра, поэтому очень тусклое – его можно увидеть, только если знать, куда смотреть, – но теперь я знаю, что ищу, и мне требуется всего несколько мгновений, чтобы заметить неяркую дугу звезд, составляющих созвездие. – Там… Мое возбуждение исчезает, когда я указываю кузине на Кость желаний. – Впрочем, это не имеет никакого значения. Мы ничего не нашли. Мы с Одеттой смотрим на темную громаду Сиады, четвертого и самого далекого острова, который, кажется, лежит почти под созвездием Кости желаний. – Может, они вымерли, – говорит Одетта. – Может, именно поэтому мы не можем их найти. Я качаю головой, вспоминая раздутый живот Аккрис. – По крайней мере, один из них живее всех живых, – я складываю рисунки и кладу их обратно в сумку. – У нас есть еще один день. Возможно, мы не можем их найти, потому что ищем в нужном месте, но не в том направлении. Завтра мы вернемся на Сиаду и обыщем ее пешком. – Пешком? Одетта встревожена, но я киваю. – Чего бы они еще там ни умели, никто не говорил, что эти Покаянные умеют летать. Этой ночью я почти не спала. У нас есть всего несколько часов до того, как мы снова полетим на юг, поэтому я бужу своих спутников, как только небо начинает светлеть, и мы летим на Сиаду. Мы приземляемся у кромки воды на северной стороне острова, рядом с мерцающим барьером пламени костра, и надеваем мантии и сапоги. – Вы чувствуете это? – Одетта вздрагивает. – Здесь еще хуже. Больно. Мы все киваем и потираем руки или лица, потому что действительно немного больно. Как будто пламя проникает нам под кожу, пытаясь что-то вытянуть из нас. На мгновение я задумываюсь, не произошла ли наша способность к трансформации от пламени погребального костра, не пытается ли пламя вернуть ее. Плотнее закутавшись в мантию, я хватаю Одетту за руку, но она сопротивляется, все еще глядя вперед. – Моя мать сказала мне, что видеть пламя погребального костра – дурное предзнаменование. Она сказала, что именно поэтому Фениан так беден и болен – люди прокляты, потому что живут слишком близко, – глядя на меня через плечо, она спрашивает. – Ты думаешь, это правда, Адерин? – Я думаю, это просто сказка. История, которую кто-то выдумал, чтобы чувствовать себя лучше. Способ объяснить несчастье или дать надежду, что несчастья можно избежать. Способ… вернуть некий контроль, я полагаю, – я вздыхаю. – То же самое, что и история о Покаянных в книге Гульвинга Франта. Не все правда. Пойдем, – я указываю на вершину, которая возвышается над темной пещерой на склоне холма. – Оттуда нам будет хорошо видна земля. Мы бодро тронулись в путь и начали подниматься; местность была каменистая и неровная, полная неожиданных ям, наполовину скрытых кустарником с острыми иглами, которые росли повсюду. Мои руки и кисти вскоре покрываются царапинами. Наши ботинки скользят по покрытым лишайником камням. Мы их снимаем. Прежде чем мы достигаем вершины, Верон толкает меня локтем и указывает в небо на востоке. – Взгляните. На горизонте собираются грозовые тучи.