– Отпустить ее? – Арон встает. – Монархи Соланума женятся на всю жизнь, Люсьен, ты же знаешь. Только смерть может отменить наши обеты. А что касается того, чтобы она ушла с тобой, поклявшись мне, то об этом не может быть и речи… Когда Люсьен и Арон начинают спорить, я сосредотачиваюсь на стене между окнами: новый королевский герб дома Сигнус Атратис – моего дома – блестит серебряной нитью на фоне темно-синей шерсти. На левой руке у меня кольца – коронационное кольцо, кольцо Атратиса и обручальное кольцо – тяжело давят на пальцы. Я не могу отказаться от будущего, за которое боролась. Даже ради Люсьена. Ради человека, которого я не уверена, что знаю. – Достаточно, – мой голос заставляет обоих мужчин замолчать. Я выпрямляюсь, ослабляя хватку на спинке стула. – Я ваша королева. Я не собственность, за которую можно бороться. И мне не нужно разрешение ни от кого, даже от моего мужа, чтобы прийти или уйти. Арон поворачивается на каблуках и подходит к окну. Но я вижу его лицо, его страдание, отражающееся в стекле. – Конечно, вам стоит поступать так, как хочется. Люсьен с улыбкой направляется ко мне. – Нет, Люсьен. – Но… – Он замолкает, хмурится. Его рука опускается. – Значит, для вас это так много значит? Быть королевой. – Если бы был другой способ, я бы им воспользовалась. Но вы прекрасно знаете, что Собрание не позволит Арону править без меня. – Собрание позволит Арону жениться на другой и править вместе с ней. Они не настолько слепы, чтобы рисковать тем, что трон опустеет… – Вы слепы, Люсьен, – я сжимаю кулаки, когда разочарование сковывает мой позвоночник. – Сознательно слепы. Собрание когда-нибудь отступало от законов? – он не отвечает. – Нет. Скайн окажется втянут в борьбу за мое место, и либо Таллис, либо Эорман нападут. Зигфрид, скорее всего, уже здесь. Если я уйду, королевство падет. Вопрос только в том, когда. Его лицо застывает. – Так вот оно что? Вот как все закончится? – Я киваю. – Может быть, это и к лучшему. – Изгнан? Один? Я беспомощно развожу руками. – Закон – это закон, так говорят старейшины. Он отрицательно качает головой. – Никогда не думал, что услышу, как вы цитируете мне это изречение. – А я никогда не думала, что вы замешаны в заговоре против короны. Против меня, Люсьен. Как вы могли? Как вы могли хранить такие секреты? – Люсьен открывает рот, как будто собирается сказать что-то еще. Но вместо этого он пятится, пока его ноги не упираются в край кровати, падает и роняет голову на руки. Гнев, который поддерживал меня, растворяется в горе. – Люсьен… – я протягиваю к нему руку. Но я ничего не могу сказать или сделать, чтобы помочь. Арон проходит мимо меня и открывает дверь. – Мы должны оставить его в покое, Адерин. Руквуд, у тебя есть два дня, до рассвета солнца второго, чтобы привести дела в порядок. Приходи ко мне в седьмом часу, чтобы мы могли договориться о твоем содержании, – он замолкает, затем добавляет: – Что бы ты ни думал обо мне, Люсьен, я не хочу, чтобы ты голодал. Арон берет меня за руку и выводит из комнаты. Ему приходится: я ослеплена слезами. Я больше не вижу Люсьена. К вечеру следующего дня он исчезает. Глава седьмая Следующие несколько дней напоминают мне о прошлом годе, когда умер мой отец. В каком-то смысле они еще хуже. Как сказал мне Арон в первый день моего приезда, в Серебряной Цитадели нет секретов. Кажется, все при дворе знают, что Люсьена изгнали. Они не знают, почему, но пытаются угадать, надеясь на какой-нибудь скандал; они наблюдают за мной и ждут. Поэтому я притворяюсь. Я делаю вид, что мне все равно. Я делаю вид, что все точно так же, как было. Если я говорю слишком громко, или слишком быстро, или выгляжу бледнее обычного, я надеюсь, что люди не заметят. Или что если они и заметят, то спишут на тот факт, что четыре защитника получили по письму от Таллис. В них им предлагались различные вознаграждения за то, что они бросят Арона и меня в темницу и публично объявят, что поддерживают ее. Конечно, все они клянутся, что по-прежнему верны нам, но настроение Арона становится еще мрачнее. Я не сказала ему, зачем пришла в комнату Люсьена в тот вечер, а он и не спросил. Мы не разговариваем друг с другом без крайней необходимости. Одетта знает правду – я слишком люблю ее, чтобы она плохо думала обо мне, – но ее доброта и жалость раздражают меня. Кроме Летии, которая осуждает и Арона, и Люсьена, но понимает меня достаточно хорошо, чтобы знать, что после этого я не захочу говорить об этом, единственный человек, с которым я могу расслабиться, – это Верон. Он не знает Люсьена и, несмотря на мои прежние подозрения, похоже, ничего не знает о нашей истории. Когда он говорит, что у меня усталый вид, я отвечаю, что темные круги под глазами – следствие государственных дел, и он принимает мои слова за чистую монету. Кроме того, я ожидаю, что он скоро уедет. Лорд Пианет сообщил мне, что селонийцы наняли лодку, чтобы доставить припасы на один из островов у их побережья; они создают базу, с которой попытаются отвоевать свои земли. Тем временем прогулки или полеты с Вероном становятся приятным развлечением. Он слишком занят своими заботами, чтобы совать нос в мои. Через две недели после отъезда Люсьена мне снова снится дурной сон: я нахожусь в Цитадели, но все двери заблокированы, а все обитатели, кроме меня, мертвы, – и это лишает меня сна до рассвета. Окна в моей комнате открыты, но, несмотря на ветер, колышущий занавески, в спальне кажется душно. Я встаю и набрасываю на плечи плащ. Как обычно, у моих комнат дежурят два стражника. Я прошу одного из них сопровождать меня; вместе мы направляемся к двери, которая ведет к крепостным валам, массивным наружным стенам, защищающим комплекс Цитадели от гор позади. Тропинка, идущая по верху крепостного вала, уводит меня и мою стражу прочь от главной громады Цитадели. Здесь я могу дышать, но дует коварный ветер; он налетает сильнее, толкая меня, заставляя одной рукой вцепиться в плащ, а другой опереться о шершавый гранитный парапет справа. Парапет тянется над моей головой, его верхняя часть выступает, как гребень волны. Слева от меня низкий парапет, а за ним – отвесный спуск к арене, конюшням и турнирным полям. Иногда каменный массив прерывается тем, что стражники называют глазка́ми: узкими горизонтальными щелями, расширяющимися к внутренней части стены. Когда стена поворачивает на юго-запад, между дворцом и нижними склонами гор, я останавливаюсь, чтобы заглянуть в ближайшее из этих отверстий. Горы постепенно превращаются из черных в серые, но я не вижу леса и скал, постепенно проявляющихся перед рассветом. Я мысленно представляю себе карту королевства. Летия, с ее даром собирать сплетни, вчера получила известие от слуги из Бритиса: Патрус приказал перенести все содержимое одного из своих домов – того, что стоит вдоль границы Бритиса и Атратиса, – в другое поместье, расположенное глубже в его доминионе. Я уверена, как никогда, что первая атака придется на Южный Атратис. Я слышу крики гусей, перекликающихся друг с другом, когда они летят над полосами тумана, которые цепляются за горные вершины. Дворяне, как правило, общаются молча во время полета, переключаясь с мысли на мысль, так что это, вероятно, настоящие гуси. Возможно, но не точно. Я вглядываюсь в серые облака, вспоминая зелье Зигфрида и ужас насильственного превращения лорда Худа, и гадаю. Порыв ветра сильнее всех прочих треплет мою одежду и грозит сбить с ног. Я жалею молодого стражника, дрожащего, несмотря на тяжелые доспехи, и возвращаюсь внутрь. Но, кажется, нет никакого смысла возвращаться в постель. Вместо этого я пишу лорду Ланселину, передавая информацию Летии и прося его еще раз пересмотреть оборонительные сооружения вокруг нашего южного побережья, прошу ускорить укрепление портовых городов и сбор припасов и оружия. Я пишу записку лорду Пианету с просьбой допросить Патруса, а также пишу приказ командиру темной стражи, чтобы дома ближайших родственников Таллис были обысканы во второй раз. Созыв конгрегаций продвигается так быстро, как только возможно, но ничего из того, что мы с Ароном делаем, не кажется достаточным. И все это время меня преследуют мысли о Люсьене. Как только бьет второй час, я вызываю Фрис и посылаю одну из моих служанок за гостевым мастером. Он пожилой и медлительный; я уже одета и почти доела свой завтрак к тому времени, как он добрался до зала для аудиенций. – Ваше Величество, – он низко кланяется. – Мое единственное желание – служить. – Благодарю вас, гостевой мастер. Скажите, лорд Грейлинг Рен сейчас в Цитадели? – Лорд Рен… – он сосредоточенно закрывает глаза. – Да, конечно, Ваше Величество. Его Светлость вернулся из Фениана три дня назад. Но защитник Фениана… – Да, я знаю, что лорд Тэйн здесь, – властный отец вряд ли будет полезен, но бесхребетный сын, может. – Отправьте записку лорду Рену. Гостевой мастер щелкает пальцами своему помощнику, у которого наготове карандаш и бумага. – Ее Величество передает свое почтение и просит его присутствовать в зале для аудиенций… – я собираюсь добавить, как только это будет ему удобно или что-то в этом роде, но я бы предпочла, чтобы лорд Рен нервничал, а не чувствовал себя комфортно. – На этом все, – подчиненный спешит к моему столу и запечатывает записку; еще мгновение – и он выбегает из комнаты, чтобы доставить ее. Моя формулировка производит желаемый эффект. Менее чем через полчаса лорда Рена, слегка запыхавшегося, вводят в зал для аудиенций. – Ваше Величество, – он сглатывает и кланяется. – Вы посылали за мной. – Да, посылала, – я отпускаю слуг. – Все. Теперь мы можем говорить свободно. По моему приглашению он становится рядом со мной, и мы несколько минут молча ходим по комнате. Волосы Рена блестят от пота. – Итак, милорд, – наконец начинаю я, – вы, я полагаю, хорошо знакомы с историями и фольклором Фениана? Его глаза расширяются – он явно не ожидал такого вопроса, но он кивает. – Что вы можете рассказать мне о Покаянных? – Покаянных? – Рен бросает на меня быстрый взгляд; он подозревает, что я смеюсь над ним. – Это детская сказка, не более. Я жду, надеясь, что он почувствует себя обязанным заполнить тишину. И он чувствует. – Это история, которую рассказывают бескрылые, – на ходу он сцепляет руки. – История о народе, скрывающемся на далеком севере, который почему-то не бескрылый и не знатен, а нечто среднее. Мерзость, – поспешно добавляет он, – если это правда. – И?.. – подталкиваю я. – И… бескрылые говорят об их обиталище, как о каком-то священном месте. Полном чудес и богатств. Хотя они не скажут, где он, даже если вы… – Рен делает жест, как будто что-то хватает. Или кто-то. Румянец заливает его желтоватые черты. – Я спрашивал об этом слугу, когда был ребенком. Но он ничего не мог мне сказать. Потому что это неправда, как очевидно. Спрашивал? Я предполагаю, что Рен пытался вытянуть ответ из несчастного слуги, прикоснувшись к нему. Я сохраняю нейтральное выражение лица, скрывая отвращение. – Интересные истории мы сами себе рассказываем. Он кивает головой. – Да, Ваше Величество. – А теперь поправьте меня, если я ошибаюсь, – я морщу лоб, изображая человека, пытающегося вспомнить, – но разве ваш отец в какой-то момент… о, когда это было… – Не мой отец… – Рен выплевывает слова, и краска исчезает с его лица так же быстро, как и появилась. – Моя бабушка, Грейла, организовала экспедицию. Просто чтобы продемонстрировать свою преданность короне. Она думала… Она думала, что эти Покаянные могут быть угрозой, если в этих историях есть хоть капля правды. Но она ничего не нашла. Никаких чудовищных тварей. Никаких следов жизни, – он делает паузу. – Как вы узнали, Ваше Величество? – румянец грозит снова появиться. – Я имею в виду… Конечно, не знала. Самые могущественные семьи имеют обыкновение скрывать некоторые из своих деяний – что-нибудь особенно предательское или нелепое – от официальных хроник. Но дом Сигнус Фенис издавна имел репутацию вечно бедствующего. Я отчетливо помню фразу своего отца: «правители Фениана растрачивают свое богатство, как сильно разведенное вино». Нетрудно было представить себе, что один из защитников, отчаянно нуждаясь в деньгах, искал легендарную страну сокровищ, которая якобы находится в пределах их собственных владений. Однако я не собираюсь говорить Грейлингу Рену, что это была просто счастливая догадка. Я останавливаюсь и смотрю ему в лицо.