В течение следующих двух дней я становлюсь не лучшей собеседницей. Ко всему придираюсь, теряю самообладание и на всех огрызаюсь. Даже на Летию. Я знаю, почему это делаю; ночью в одиночку, лежа в постели, я думаю о Валентине и о плане Арона отослать его, и сравниваю это с моим собственным планом тайно проводить как можно больше времени в объятиях Люсьена. Сравнение съедает мой покой, как червяк съедает яблоко. И все же я не думаю, что смогу отказаться от него. А потом Арон делает мне подарок. Он ждет меня в гостиной, когда я возвращаюсь с обеда: это мамин телескоп. Тот, который Патрус сломал в прошлом году, когда напал на меня в моих покоях. Арон его починил. Лучше, чем починил; записка, сопровождающая подарок, говорит, что я должна была получить его в солнцестояние, но Арон отправил телескоп в Риску, где изготавливают лучшие телескопы, чтобы установить более сильные, современные линзы, и работа заняла больше времени, чем ожидалось. К нему прилагается сделанная на заказ латунная подставка и зеленый кожаный футляр. Сгорая от нетерпения испытать его, я выношу телескоп на посадочную платформу и направляю на Луну. Это все, о чем я мечтала. Детали, которые я вижу через новые линзы – долины и равнины, – заставляют меня отыскать альбом для рисования и попытаться запечатлеть все, что я вижу. Только через час, когда я иду убрать на место письмо Арона, я понимаю, что не заметила второй страницы. «Я думал о нашем разговоре и о нашем будущем. Браки по договоренности не редкость. Как и браки между кузенами. Возможно, когда непосредственная угроза нашему трону будет устранена, нам следует подумать о том, может ли наш собственный брак со временем стать чем-то большим, чем он есть сейчас. Ради нас самих, а также ради блага королевства. Хотя иногда ты можешь сомневаться в этом, но я хочу, чтобы ты была счастлива. Твой любящий муж, Арон». Письмо выпадает из моих рук на пол, увлекая с собой мое сердце. Арон думает обо мне и королевстве, а я думаю только о Люсьене… Вина перестала шептать. Она ревет у меня в ушах, как море в середине зимы. Летия приходит помочь мне раздеться, но я ее прогоняю. Я распахиваю смежные двери своих комнат и, пока луна поднимается все выше, я прохаживаюсь по ним снова и снова в надежде, что если буду думать достаточно долго, то найду другое решение, отличное от того, которое мне предлагает моя совесть. И, конечно же, не нахожу. Арон достаточно страдал последние годы. Даже если его рассуждения неверны, даже если он слишком заботится о том, что может подумать наше дворянство, в конце концов я признаю правду. Я не могу быть той, кто заставит его еще больше страдать. Я жду, пока в Цитадели воцарится тишина, прежде чем покинуть королевские покои, отпуская стражников, которые должны были сопровождать меня. В последний раз я заходила в комнату Люсьена, когда мне пришлось сказать ему, что мы с Ароном женаты и не можем быть вместе. Я с трудом могу поверить, что иду туда сегодня вечером, чтобы сказать ему то же самое снова. Когда я тихонько стучу, я почти надеюсь, что он уже спит. Но дверь открывается, и появляется Люсьен. Его темные волосы растрепаны, на нем только брюки – ни рубашки, ни ботинок, глаза широко раскрыты от удивления. Он хватает меня за руку и втягивает внутрь. – Адерин, – он улыбается мне. – Что вы здесь делаете? Не то чтобы я не рад видеть вас, миледи, – он целует мою ладонь и внутреннюю сторону запястья, и мой желудок переворачивается, – но я думал, что мы попытаемся сохранить это в секрете. Я как раз собирался ехать в наш домик… Это объясняет его лаконичность в одежде. Наверное, он собирался выпрыгнуть из окна своей комнаты и преобразиться при падении; я уже видела, как он это делал, и не сомневаюсь в его мастерстве. Он протягивает мне письмо. – Я собирался попросить Синсела доставить это вам утром. Я быстро просматриваю содержимое – в записке говорится, что он уехал и предлагает встретиться с ним в домике через два дня – в День красных огоньков – и провести день вместе. Мое сердце бешено колотится, когда меня обдает жаром. Я так сильно хочу сказать «да». Люсьен ходит по своей комнате, роется в грудах книг и одежды – он определенно самый неопрятный человек, которого я знаю, – собирая кожаную сумку. – Я уже пару раз был в домике и взял кое-какие припасы. Пытался сделать его комфортнее, – он смотрит на меня, и я удивляюсь слабому румянцу, который расцвел на его щеках. – Там, конечно, есть колодец, очаг и кровать, но больше ничего. Надеюсь, вы не будете разочарованы. Я сминаю его записку в кулаке. Я должна сказать ему. И это должно произойти сейчас. – Люсьен… – я с трудом выговариваю это слово – я почти шепчу. Но кое-что в моем тоне, полагаю, говорит достаточно. Люсьен останавливается и смотрит на меня, краска отливает от его лица. Долгое мгновение мы молчим. – Но вы сказали… вы сказали, что мы найдем способ. Вы согласились с тем, что мы можем быть вместе. Что мы должны быть вместе. – Я знаю, – я хочу обнять его, поцелуями прогнать боль из его глаз. Но я не могу пошевелиться. – Я знаю, что сказала. И я не шутила. Но теперь дело дошло до этого… Я… Я не могу так обидеть Арона. Я не могу быть по-настоящему счастлива с вами, если это заставит его страдать. Мне очень жаль. При упоминании имени Арона Люсьен рычит и сметает с кровати кожаную сумку и ее содержимое. – Будь проклят Арон. Он сделал это с нами. Ему нет дела до боли, которую он причинил. И все же вы говорите, что не хотите причинить ему боль? – он отрицательно качает головой. – Подумайте, Адерин, мы заслуживаем счастья. А Арон даже не узнает… – Но я буду знать. Даже если он никогда не узнает, как я могу смотреть ему в глаза? Как я могу знать, что он лишает себя счастья из-за клятв, которые мы дали, а я за его спиной высмеиваю те же самые клятвы? – я смахиваю слезу, которая ползет по моей щеке. – Это неправильно, Люсьен. Я люблю вас. Я всегда буду любить вас. Но я не могу жить во лжи. Неужели вы не понимаете? В конце концов это уничтожит нас. На лбу Люсьена пульсирует вена. Сквозь стиснутые зубы он шипит на меня: – Вы не можете жить во лжи? И все же вы можете лгать мне снова и снова? – в несколько шагов он сокращает расстояние между нами и хватает меня за плечи, тряся. – Это действительно из-за Арона? Или правда в том, что вам нравится мучить меня, Адерин? Нравится видеть, как я всецело покоряюсь вашей воле, как часто вы можете передумывать, прежде чем я сломаюсь? – Это неправда! Вы же знаете, что это не так, – я прижимаю руки к его груди, пытаясь оттолкнуть его, но его хватка слишком крепка. – Люсьен, вы делаете мне больно… – Не больше, чем вы делаете больно мне, – он притягивает меня ближе, его полные слез глаза изучают мое лицо. – Вы любите меня, Адерин, я знаю, что любите, – его голос срывается. – Вы любите меня… Он прижимается губами к моим губам, яростно целуя меня, одной рукой держит меня за затылок, другой прижимает меня к своей груди. И я замираю. Разрываюсь между желанием – потому что я люблю его, буду любить, что бы он ни говорил и ни делал, – и отвращением к этому неожиданному насилию. Люсьен начинает целовать мою шею, и я задыхаюсь. – Пожалуйста, перестаньте… Он замирает – смотрит на меня полными ужаса глазами – выпускает меня… – Отпусти ее, – Арон стоит в дальнем конце комнаты, его меч обнажен и направлен на Люсьена. – Я сейчас снесу тебе голову с плеч и не хочу, чтобы моя жена видела это. Люсьен отступает от меня, тяжело дыша. Он дрожит и смотрит на меня, а не на Арона. – Мне очень жаль. Я не знаю, что со мной… Я не хотел… – застонав, он падает на колени. – Пожалуйста, Адерин… Пожалуйста, простите меня, – он продолжает стоять на коленях, как будто ждет, когда Арон выполнит свою угрозу. – Ну что? – Арон поворачивается ко мне, приподняв одну бровь. Голос у него жесткий и холодный. – Мне убить его? – Конечно, нет. Он усмехается. – Как вам будет угодно, миледи. Вставай, Руквуд. – Люсьен повинуется, проводя дрожащей рукой по волосам. – Возможно, ты удивишься, узнав, что я пришел сюда не для того, чтобы прервать… – Арон переводит острие меча с Люсьена на меня и обратно, – что бы тут вы ни начинали. Вместо этого, как человек, который привык считать тебя своим другом, и явно ошибочно считавший, что обязан тебе чем-то, я пришел спросить тебя об этом, – он убирает меч в ножны, достает из-за пазухи пачку бумаг и бросает ее на кровать. Люсьен смотрит на сверток, но не делает ни малейшего движения, чтобы поднять его. – Давай, – подталкивает его Арон. – Открывай Люсьен тянется за бумагами и снимает обертку. Сначала медленно, но потом с чем-то, похожим на отчаяние, он просматривает лист за листом. – Клянусь Творцом… Где вы их достали? Арон садится за стол Люсьена и скрещивает ноги. – Вряд ли это имеет значение. Важен не источник, а содержание этих писем. Проклятье, не правда ли? – он смотрит на меня. – Ты помнишь тот бескрылый заговор, который раскрыл Пианет? Тот самый, который по ошибке заставил его обвинить Летию? Оказывается, дело касалось не только бескрылых. Я хватаюсь за спинку стула, стоящего рядом со мной, и опираюсь на нее. Что там говорил Пианет? Что в заговоре замешан кто-то близкий мне, кто-то, кого никогда не заподозрят, кто может нанести удар, когда меньше всего этого ожидают… Арон барабанит пальцами по столу, наблюдая за Люсьеном. – Когда Адерин сказала тебе, что она станет королевой, тебе не пришло в голову сказать ей, что ты планируешь революцию? – Но я не был… Я желал реформ, а не кровопролития, – Люсьен прикусывает губу, снова просматривая письма. – Я ушел, когда понял, что они задумали. Я написал им, сказал, что больше не хочу иметь к этому никакого отношения… – но каких бы доказательств он ни искал, их там нет. Рассыпавшиеся листы бумаги падают на пол. – Вы должны мне поверить. Адерин, я бы никогда не причинил вам боли, – он закрывает глаза и хмурится, словно от муки. – Я имею в виду… Я помню его слова, сказанные мне, когда мы впервые отправились в Серебряную Цитадель много месяцев назад. Он настаивал на том, чтобы я никому не доверяла, в том числе и ему. И я помню, как он надиктовывал письмо в саду посреди ночи. Сомнение заставляет меня молчать. Арон откашливается. – Рискну констатировать очевидное, Руквуд: когда я вошел, ты причинял ей боль. Люсьен отшатывается и, раскачиваясь, идет к столику, на котором стоят графин и бокалы. Он наливает себе бокал вина, проливая половину. Осушает его за один раз. – И что теперь? – Я не причиню тебе вреда. И не буду публично разоблачать тебя. Но я собираюсь изгнать тебя. – Со двора? – спрашивает Люсьен. Он облокотился на стол, склонив голову. – Нет, из Соланума. Навсегда. – Что? – ужас развязывает мне язык. – Нет, Арон. Пожалуйста… Арон поворачивается ко мне, смотрит с жалостью и презрением. – Моя королева, все факты говорят о том, что лорд Руквуд был замешан в измене. Если я отнесу эти письма Собранию, ты знаешь, каков будет результат. Казнь. Изгнание семьи Люсьена. Я закрываю лицо руками, пытаясь думать. Такой удар убьет лорда Ланселина. – Даже ты, Адерин, должна согласиться с тем, что я милосерден. Люсьен делает шаг в нашу сторону. – Если мне суждено быть изгнанным, так тому и быть. Но освободите Адерин от ее клятв. Позвольте ей уйти со мной.