– В любом случае это возвращает к моему первому вопросу. – Ага, – пробормотал он. – Если мои родители были из первого поколения, то я – из второго. Он обвел взглядом мое лицо, скользнув по шрамам лишь слегка расширившимися глазами. – Да, если только они оба твои родители. Твои способности заставили меня предположить, что ты из первого поколения, но, возможно, ты из второго. – И у всех атлантианцев в той или иной степени золотистые глаза, – сказала я. – А у меня, как ты заметил, они не золотистые. – Нет, не золотистые. Но я не говорил, что они у всех атлантианцев такие. Я сказал, что у большинства, – произнес Киеран, играя вилкой. – У перевертышей не золотистые, у них вообще нет характерного цвета глаз. Как и у некоторых других линий, которые мы считали вымершими, – добавил он, и вилка застыла в его пальцах. – Может, мы ошибались, полагая некоторые древние линии прекратившими существование. Возможно, ты тому доказательство. Глава 9 – Ты думаешь, я могу быть потомком какой-то другой линии? Или… или перевертышем? – В моей голове разом возникли тысячи мыслей. – Я не могу менять облик. То есть я не пробовала. Стоит попробовать? – Я наморщила нос. – Наверное, не стоит. При моей-то удачливости в новом облике я окажусь крысищем. Меня передернуло. Крысищи – это крысы размером с небольшого медведя. Киеран глазел на меня, изогнув губы. – У тебя очень избирательная память. Я сказал, что большинство могут менять облик, но не все. И крайне сомнительно, что на такое будет способен потомок перевертыша даже в первом поколении. – Прости, я застряла именно на смене облика. А что могут делать остальные? Те, которые не превращаются? – Некоторые обладают обостренным восприятием – психическими способностями. Как у представителей первичной линии. – Вроде… способности предсказывать будущее или знать что-то о людях? Он кивнул. Я сразу вспомнила женщину из «Красной жемчужины». Она знала слишком много для человека, впервые меня увидевшего, и я тогда решила, что она ясновидящая, но более вероятно, что она работала на Кастила. И она сказала кое-что. Нечто странное и совершенно бессмысленное. Что это значило? «Ты подобна второй дочери, но в другом». Не имела ли она в виду… второе поколение? Как бы то ни было, учитывая мои способности, разумно предположить, что я происхожу из такой линии. Умение улавливать чужие чувства – это как раз обостренное восприятие. – А что насчет других линий? – поинтересовалась я. – Тех, которые вымерли? – Они… Киеран внезапно повернул голову к двери. Я проследила за его взглядом. Сначала коридор был пуст, но спустя несколько секунд появился он. Когда я увидела Кастила, мой следующий вдох застрял где-то в груди. Раздосадованная такой реакцией и в то же время благоговея от того, что подобный физический отклик может возникнуть просто при виде человека, я не могла не признать, что он великолепен в черных брюках и тунике, с тяжелым, подбитым мехом плащом на плечах. Когда он зашагал вперед, плащ распахнулся, открыв оба его коротких меча в ножнах, вплотную прижатых к бокам. Их смертоносные острия отвернуты в сторону от рук, а зазубренные лезвия плашмя прислонились к бокам. Растрепанные ветром волосы откинуты назад, подчеркивая линии скул. Кастил сделал всего пару шагов по пиршественному залу и сразу повернул к нам. Его взгляд с безошибочной точностью поймал мой. Пространство между нами словно сократилось. Мое сердце заколотилось, а кожа вспыхнула. Я не заметила, как заснула сегодня утром, зато прекрасно помню ощущения от его руки, обвившей мою талию, от его груди всего в нескольких дюймах от моей спины. Это особенное переживание, и оно казалось бы чудесным… при иных обстоятельствах. При иных обстоятельствах я бы с радостью предвкушала множество ночей и пробуждений, которые наверняка ждали бы нас. По мне прокатилась острая волна желания. Кастил приподнял уголки губ. Если бы он находился ближе, то я увидела бы ямочку на правой щеке. Он словно догадался, куда зашли мои мысли. Я оторвала от него взгляд, и меня осенило: Кастил знает. Я повернулась к Киерану и спросила, понизив голос: – Он может каким-то образом ощущать… что я чувствую? Не так, как могу я, а иным способом? Вольвен склонил ко мне голову, его темные брови сдвинулись и опять разошлись, а на губах заиграла легкая насмешка. О нет. Я напряглась, инстинктивно понимая, что ответ мне не понравится. – Атлантианцы первичной линии обладают обостренными органами чувств, – объяснил он. – Зрение у них такое, что смертные даже представить не могут. Они способны ясно видеть даже в самые темные ночные часы. Это я уже знала. – Вкус и обоняние у них тоже обострены. – Его ухмылка стала шире. – Они чуют уникальный запах каждого и по нему многое могут сказать о человеке и его теле – где он был, что недавно ел, с кем тесно общался. Я начала с облегчением переводить дух. Все это не так уж плохо… – В определенных ситуациях атлантианец может определить, что человек болен, или ранен, или же наоборот. Например, что человек… – Он помолчал. – Возбужден. Именно этого я и боялась. Кастил может чуять по запаху возбуждение? Каждую клеточку моего тела затопил жар. Я наверняка покраснела, как листва в Кровавом лесу. О боги! Вот почему он всегда словно бы точно знал, что я лгу, когда речь шла о моем влечении к нему. Но может ли он чувствовать это на расстоянии? В этом я сомневаюсь. – Как такое возможно? – У каждого есть уникальный запах. В определенное время он может усиливаться. Особенно когда человек возбужден. – Перестань повторять это слово, – прошептала я. – Почему? В этом нет ничего постыдного, – ответил Киеран. – Возможно, это одна из самых естественных вещей на свете. Естественная или нет, но я теперь на своей шкуре ощутила, каково это – знать, что кто-то может быть посвящен в такие интимные дела. На меня словно стол опрокинули. Я взяла чашку и глотнула сладкий сок. – Более острое обоняние только у вольвенов, оно позволят нам выслеживать на более далекие расстояния, – добавил Киеран. – И мы дольше чуем остатки запаха. Я чуть не поперхнулась соком. Я живо и во всех подробностях вспомнила ночь в Кровавом лесу. Киеран стоял на страже, пока Кастил… пока он помогал мне заснуть. Я тогда полагала, что Киеран слишком далеко, ничего не видит, не слышит и не чует. Я чуть не выдала ругательство, которое шокировало бы Виктера, а потом заставило бы его засмеяться. – Интересно, – произнес Кастил, и я подскочила. Я не слышала, как он подошел. – Что вы тут обсуждаете? У Поппи такой вид, будто она вот-вот заползет под стол. – Ничего, – сказала я. – Я просто рассказываю ей о твоих обостренных чувствах, – ответил Киеран одновременно со мной. – Например, о способности видеть лучше ее и чувствовать по запаху ее возбуждение… – О боги! – Я крутанулась на скамье и замахнулась на Киерана, но он с легкостью уклонился от моего кулака. – Прости. – На лице Киерана не было и капли раскаяния. – Я имел в виду желание. Ей не нравится слово «возбуждение». – Осторожнее, Киеран, – проговорил Кастил, ухватив меня за руку, прежде чем мне удалось замахнуться на вольвена еще раз. – В следующий раз она будет угрожать тебе ножом. Вольвен ухмыльнулся. – Я практически уверен, что такое уже было. – Я тебя ненавижу, – заявила я. – Обоих вас ненавижу. Кастил засмеялся. – Это ложь. Я метнула на него сердитый взгляд и попыталась выдернуть руку. – Ты не можешь этого чуять. Он не отпустил мою руку. – Я безо всяких обостренных чувств знаю, что ты лжешь. – Что бы ты там ни знал, это абсолютно неверно. Мне бесконечно отвратительно само твое существование. – Я злобно смотрела на него. – И не мог бы ты отпустить мою руку, пожалуйста и спасибо.