Глава 6 Хоук… Так это не чужое имя. Оно настоящее. Хоук был настоящим? – Если честно, когда мама называла меня Кастилом, она чаще всего добавляла к этому имени полное среднее и фамилию, и это обычно означало, что она рассержена – либо я что-то натворил, либо что-то не сделал. Киеран не называет меня Хоуком, но ему известно происхождение этого имени. И это он придумал фамилию Флинн. Он решил, что она хорошо подходит к Хоуку. – Мы…у нас нет вторых имен, – услышала я свой голос. – Знаю. – Ты сейчас говоришь правду? Его лицо напряглось от каких-то эмоций. – Я говорю правду, Поппи. Мой дар сорвался с кожи, и я вспомнила, что сказал Киеран о моих способностях. Я тогда заявила, что не собираюсь общаться с принцем, но мой дар способен определить, что он чувствует, и, возможно, помочь понять, лжет ли он. Ложь и правда часто связаны с эмоциями, поэтому люди стараются скрывать свои чувства. Иногда это им удается, даже если они прячут самую сильную душевную боль. Однако о своих чувствах можно лгать другим, но не самим себе. Открыться всегда было легко, мне не требовалось никаких усилий. Чутье вырвалось, и между Кастилом и мной словно протянулся канат. Связь не всегда возникает вот так, с конкретным человеком. Иногда я теряла контроль в толпе, и меня затягивало в нее. Некоторые люди проецировали свое страдание, настолько сильное и острое, что создавали со мной связь помимо моей воли. У меня ушло несколько секунд, чтобы понять, что исходит от Кастила. Для меня эмоции имеют определенный вкус и ощущение, а сейчас я чувствую в горле что-то одновременно терпкое и резкое. Какой-то дискомфорт и… печаль. Печаль была знакомой. Она всегда с ним, омрачает каждый его шаг, каждое дыхание. Я часто думала о том, как он может смеяться и дразнить. Как может без устали бесить меня, постоянно чувствуя такое горе. Может, его поддразнивания и чересчур беззаботный смех – тоже маски? Ведь эта боль от начала и, возможно, до конца связана с его братом. Я не поняла, с чем связан дискомфорт, но не почувствовала ничего указывающего на то, что он сейчас говорит неправду. И, наверное… наверное, это означает, что имя Хоук – настоящее. Что это не ложь. При следующем вдохе мне словно бы не хватило воздуха. – Зачем ты рассказываешь мне о своем имени? Почему это важно? Сейчас он спокоен, черты его лица смягчились. – Потому что тебе важно знать, что Хоук – часть моего имени, часть меня. – Ты можешь читать мысли? Кажется, я уже спрашивала об этом, но мне нужно было спросить еще раз. Чтение мыслей не так уж невероятно, учитывая то, что он может навязывать другим свою волю, а тем более что он не ошибся в своем предположении. Это имя важно для меня. Почему? Понятия не имею, ведь разве это что-то меняет? В конечном счете… ничего. К нему вернулась легкая усмешка. – Нет, не могу, и это очень досадно, когда речь идет о тебе. Мне бы хотелось знать, о чем ты думаешь, что ты на самом деле чувствуешь. Хвала богам, что он не знает. В путанице собственных чувств мне и самой не разобраться. – Я Хоук, – сказал он чуть погодя. – И я Кастил. Я не два отдельных человека, как бы сильно тебе ни хотелось так считать. Я крепче сжала рукоятку ножа. Мне не по душе то, как хорошо Кастил меня изучил. – Я знаю. – В самом деле? Во мне вспыхнуло раздражение, потому что я часто думала о нем как о двух разных людях, но главным образом потому, что он просто носит разные маски, и одна из них была Хоуком. Но это неважно. Это не может быть важно. – Я знаю, что ты один и тот же, – сказала я. – Ты тот, кто лгал мне с самого начала, и ты тот, кто держит меня сейчас в плену. И неважно, какое имя ты при этом использовал. Он выгнул темную бровь. – Тем не менее ты не называла меня Хоуком с тех пор, как узнала, кто я. Раздражение быстро переросло в гнев. – И почему это важно, Хоук? На его губах появилась улыбка, показывающая кончики клыков. – Потому что я скучаю по тому, как ты произносишь это имя. Я изумленно пялилась на него целую вечность. – Что за нелепость, Кастил? Он рассмеялся – таким теплым, глубоким и настоящим смехом. Через связь я ощутила веселье, как крупинки сахара на языке. И едва не разозлилась до такой степени, чтобы опять сделать что-нибудь очень безрассудное с ножом. Каким-то образом мне удалось подавить этот порыв, который бы только доказал, насколько неистовой я могу быть. Его веселье угасло. – Я не лгал тебе с тех пор, как ты узнала, кто я. – Как я могу в это верить? – настойчиво спросила я. – И даже если не лгал, то это не сотрет прежнюю ложь. – Ты права. Я не ожидаю, что ты поверишь, и не ожидаю, что ты забудешь прежнюю ложь. – Я опять ощутила печаль с тающим вкусом веселья. – Но теперь мне нечего добиваться ложью. Я получил то, чего хочу. Тебя. – Ты меня не получил. Он изогнул уголок губ. – Нам придется сойтись на том, что мы расходимся во мнениях по этому вопросу. Спроси у меня что-нибудь, принцесса. Спроси что угодно, и я скажу правду. У меня возникли сотни разных вопросов. Я так много могла бы у него спросить. Но главных вопросов всего два. «Были ли у тебя вообще какие-то чувства ко мне?» «Было ли хоть что-нибудь настоящим?» Но больше я не задам эти вопросы. – И я должна просто поверить тебе? – Поверишь или нет – дело твое. Дело не просто в том, решу ли я ему поверить, но я не стала заострять на этом внимание. Мне в голову пришел еще один вопрос. – Это ты убил первую Деву? – Что? – переспросил он с удивлением, которое я ощутила и через связь – холодное, как всплеск ледяной воды. Я пересказала то, что герцогиня утверждала о способностях первой Девы. – Она говорила, что Дева оказалась недостойной, хотя ее все равно отдали богам. Но ее поступки и решения привели ее к Темному. К тебе. – Как и меня. – Герцогиня практически сказала, что Темный ее убил. – Не знаю, зачем герцогиня тебе это рассказала. Единственная Дева, которую я встречал, – ты. – Я ощутила горячий и едкий ожог гнева, исходящий от него. – Я даже не знаю, существовала ли в действительности еще одна Дева. Я… я даже не рассматривала вероятность того, что никакой другой Девы не было. Это может объяснить, почему о ней нигде не написано, почему неизвестно даже ее имя. Но чтобы ее вообще не существовало? – На моих руках немало крови, Поппи. Так много, что иногда я думаю, что никогда их не отмою. Так много, что я даже не знаю, хочу ли вообще их отмывать. Я метнула на него взгляд. – И я уверен, что ты много слышала обо мне – о Темном. Кое-что из этого правда. Я убивал Вознесшихся при каждой возможности, в Карсодонии и во всех городах, где бывал. И да, я находил своеобразные способы покончить с ними. Я искупался в их крови. Я похолодела, не в силах отвести взгляд. – Дворец Золотого Полумесяца и лорд Эвертон – твоя работа? – Лорда Эвертона не было в живых, когда я покинул Триречье. Как и всех смертных, которые помогали ему, когда дело касалось его тяги к крови мальчиков – пристрастия, которое зашло еще дальше. И, как ты понимаешь, некоторые смертные знали правду: они помогали скрывать то, что происходит в храмах, и то, что делают Вознесшиеся, когда до Ритуала еще далеко. Я уже поняла, что у Вознесшихся есть пособники. Должны быть. Жрецы и жрицы в храмах должны все знать. Как и хозяйки в замках и близкие слуги Вознесшихся. – И я уверен, что до тебя доходили слухи о моей связи с леди Эвертон, благодаря которой я попал во дворец? Я об этом слышала.