– Ты думаешь, он лгал? – А ты? – Насчет миссис Биглет – трудно сказать. Насчет перелома я после обеда проверю в больнице, которую он указал. – У него есть всё что нужно, ведь правда? Опыт, молодость, рост, размах и оружие, сила… – Но нога в гипсе… – Это боец, Гарди. Он отлично может снять гипс когда надо, принять хорошую дозу обезболивающего, сделать дело и снова наложить гипс… – Но почему? Он ведь раскаялся, заплатил за нападение, он хорошо заботится о своей семье, работает, ребята в клубе его обожают. Ты действительно думаешь, что он стал бы заморачиваться, угрожать кузине, разорив гостиную ее квартирной хозяйки? Это бессмысленно. – А может быть, Нур Фезаль заплатила ему, чтобы запугать миссис Биглет? Бедная женщина в коме! Признай сама, стальные когти, всё сходится… – У меня есть сомнения, – пробормотала Гарди, включив поворотник и вытянув шею, чтобы посмотреть, нет ли слева машин. 27 Джун валилась с ног: целый день она смотрела на непрерывный поток городского движения на экранах. Она вспомнила о визите Найджела и Гарди и, для очистки совести, пересмотрела вчерашние кадры вокруг дома миссис Биглет. Начала она с момента, когда маленький Хан выбежал из дома, и прошла весь путь от камеры к камере до его встречи с Самантой Гёз на дороге к каналу. Лондон был так напичкан камерами, что этот подвиг вполне можно было осуществить. Конечно, снег ограничивал видимость, но люди спешили по своим делам, не сознавая, что их снимают. Действие немого театра их жизней разворачивалось перед механическими глазами невидимых наблюдателей. Джун сосредоточилась на сцене. Хан и Саманта разговаривали. Она заметила, как удивленно дернулись их головы. «Малышу страшно», – подумала она и промотала чуть дальше. Саманта порылась в рюкзаке и достала фигурку. Внезапно за ними возникла белая тень. Джун потерла глаза, приблизила изображение. Тень колыхалась, надвигаясь, почти невидимая за их спинами. – Что же это такое? Она остановила несколько кадров и распечатала их. Но тень была слишком прозрачной, чтобы отпечататься на бумаге. Ее можно было различить только в движении, да и то это мог быть обман зрения из-за косо падающего снега. Джун несколько раз прокрутила тот же план, но она то прекрасно видела, как скользнул этот силуэт, покачиваясь на чём-то похожем на лапы, будто прозрачный зверь, то вообще ничего не различала. Внезапно она отлично разглядела полосатую фигуру белого тигра. Отмотала назад, но на этот раз не увидела хищника за зыбким пунктиром снега. Она снова потерла глаза и позвала коллегу, которая пришла сменить ее: – Эллен, извини. У тебя есть пара секунд? Молодая коллега подъехала к ней в кресле на колесиках, не сводя глаз со своих экранов. Джун запустила запись с момента, когда Сэм и Хан подняли головы. – Ты не видишь ничего странного? Эллен на минуту сосредоточилась. – Ты хочешь сказать, кроме мальчонки и девушки? Малыш смешно одет, ему как будто повесили на спину узел с тряпьем. – А за ними? – Я не вижу ничего особенного. Джун ткнула пальцем в силуэт, следуя за его движением. – А здесь? – Извини, Джун, ничего нет. – Ты уверена? – На сто процентов. Это от усталости, ты же всё время трешь глаза. Что угодно может померещиться. Мне пора на пост. – Ладно, – вздохнула Джун. – Извини, что побеспокоила. До завтра. Хорошего дежурства. Джун пришла домой и рухнула на диван, даже не сняв пальто. Она массировала виски, глядя прямо перед собой, с мучительным чувством, что ее покинули все силы. Даже музыку слушать не хотелось. Вскоре пришел Элиот. – Мама, как ты? Он принес из кухни стакан воды. Джун взяла стакан, не поблагодарив его. – Что с тобой? – Со мной то, что я не знаю, к кому бежать – к офтальмологу или к психиатру. – Голосую за офтальмолога! – шутливо ответил Элиот. Но Джун чувствовала подступающие слезы, ее подбородок слегка задрожал. – Вот только сегодня я видела на экране призрака. – Мама, перестань, – сказал Элиот, садясь рядом. – Тебе нужно отдохнуть. Ты просто до смерти устала! Джун горько улыбнулась. – Да уж… Между ними постоянно витала неловкость с тех пор, как Элиот бросил учебу. Он мечтал писать, проводил много времени в библиотеке или ошивался где-то с этим никудышным ирландцем. Денег всё это не приносило. Элиот это знал и чувствовал себя виноватым. Он с тревогой смотрел, как мать пьет воду. Джун поставила стакан на столик в гостиной и встала. – Мне надо позвонить, – сказала она, внезапно приняв решение. Через полчаса Эмма Гарди позвонила в дверь. – Джун Тадски, на тебя страшно смотреть. – Я знаю. Идем? – Окей, но потом я тебя прогуляю. Гарди чмокнула Элиота в обе щеки. – Я похищаю твою мать. Ей надо развеяться. Они вошли в центр видеонаблюдения. Джун провела Гарди к своему посту и включила экран слежения, вновь проделав все предыдущие манипуляции. Вообще-то это было не по правилам, но Эллен обещала никому не говорить. – Садись сюда. Я покажу тебе кадры, которые нашла, отслеживая путь маленького Хана, ты готова? Когда они дошли до разговора Сэм и Хана, Джун изо всех сил старалась не выдать своего нетерпения. – Постой, – сказала Гарди, – отмотай назад. Вон там что-то есть, видишь? – Ты тоже видишь? – спросила Джун, вздохнув с облегчением. – Да. Можешь замедлить? – Если замедлить, оно исчезает. Видно только в потоке кадров, да и то Эллен ничего не заметила. – Как будто зверь, вроде большой кошки… пантера? Тигр! Похоже на тигра. И ведь как раз тигр убежал из зоопарка, верно? – Нет, тот тигр из зоопарка не выходил. Его в конце концов нашли недалеко от клетки, усыпленного. Туда он бы не добрался. Это надо было перемахнуть ограду одним прыжком. Она слишком высокая, особенно для зверя, ослабленного после операции. И потом, Эмма, всмотрись получше. Ладно, снег, но сквозь хлопья отчетливо видны Саманта Гёз и маленький Хан. Эта фигура прошла меньше чем в метре за ними, будь это тот тигр, он бы их задел. И видно его было бы гораздо лучше. Этого не может быть. – Ты пробовала делать стоп-кадры?