– Поехав со мной в Леоан, вы окажетесь за границей Порт-о-Пренса, вдали от всего, что бы здесь ни случилось. Леоан меньше, спокойнее. Вы отправляетесь туда под тем предлогом, что мы вас защищаем. Доминиканцы во внутренних войсках… Они выступают против полковника сэра. Долгие годы он умиротворял их, но сейчас мы не в лучшей форме. Цены на полезные ископаемые во всем мире снижаются. Ваши нанотехнологии, которые промышленно развитый мир так бдительно охраняет… Ваши способы получения минерального сырья из мусора и морской воды гораздо дешевле, чем обходятся бурение и добыча. Мэри совсем растерялась, почувствовала себя почти бесплотной – настолько неуместным был этот разговор об экономической теории. – Вам не нужны наши армии, вы перестали покупать у нас оружие, закупать наши полезные ископаемые и древесину… Теперь вы душите наш туризм. Что же нам делать? Мы не хотим, чтобы наши дети голодали как насекомые. Вот о чем должен беспокоиться полковник сэр. У него нет времени на вас и на меня. – Он энергично потряс руками, словно сбрасывая с них воду. Затем опять опустился на сиденье, скрестил руки на груди и задрал подбородок. – Он в осаде. Его окружают люди, которые когда-то были друзьями, а теперь враги. Равновесие, знаете ли. Равновесие. И при этом суды и судьи вашей страны, судебная власть, утверждают, что он преступник. Это противоречит тому, что не так давно президент, исполнительная власть, относился к нему как к любимому партнеру. Это раздувает пламя, мадемуазель. Мне опасно даже обсуждать это сейчас с вами. Но я все-таки дам вам совет. Исключительно ради вас. Мгновение Мэри смотрела на него в упор. Искренне или нет, он пытался что-то ей объяснить. Если полковник сэр теряет власть, у нее может оказаться больше проблем, чем она себе представляла. – Спасибо, – сказала она. Сулавье пожал плечами. – Поедете со мной подальше от Порт-о-Пренса и от этих чертовых… машин внутренних войск? – Хорошо, – сказала она. – Мне нужно на несколько минут вернуться в бунгало, чтобы успокоиться. Он великодушно пожал плечами. – После этого мы отправимся в Леоан. 46 Возможно, философам требуются аргументы столь сильные, что они вызывают отклик в мозгу: если человек отказывается принять сделанный вывод, он умирает. Годится такой сильный аргументам? Роберт Нозик. Философские разъяснения Она прицепилась к нему как пиявка. Чуть раньше она высказалась в том смысле, что в этой дуальности его состояние делает ее стабильной – что-то в этом роде; ее слова звучали в памяти Ричарда глухим шепотом. Она обращалась к нему, и он ощущал слабое понуждение слушать ее, не позволявшее ему полностью погрузиться в свои мысли. – Расскажи мне о себе, – предложила она. – Уже два года мы время от времени любовники, но я ничего о тебе не знаю. В моей квартире. Только я. Она. Она о чем-то спросила. – Что ты хочешь знать? – спросил он. – Расскажи, как ты был женат. Он сидел на диване, затекшие мышцы ныли. Он сидел так с завтрака, сорок пять минут без движения. – Давай включим ЛитВиз, – сказал он. – Пожалуйста, расскажи. Я хочу помочь. – Надин, – сказал он безучастно, – все в порядке. Почему бы просто не оставить меня в покое? Она надула губы и покачала головой, изображая обиду, но отказываясь отступиться. – У тебя неприятности. Тебя все это расстроило, и я знаю, каково это. Нехорошо быть одному, когда у тебя неприятности. Любой ценой избежать этого. Он потянулся к ней и попытался погладить ее грудь, но она ловко увернулась и пересела в сломанное кресло напротив дивана, вне досягаемости. – Хорошо же поговорить с кем-нибудь. Я знаю, ты не плохой человек. Просто очень расстроен. Когда я расстроена, друзья иногда помогают мне проговорить… – Я безработный, я не проходил коррекцию, меня не печатают, я старею, и у меня есть ты, – сказал он. – Ну и?.. Она оставила без внимания его желчность. – Ты когда-то был женат. Мне рассказала мадам де Рош. Он внимательно наблюдал за ней. Если сейчас прыгнуть вперед, он сможет ее схватить. И что дальше? Он чувствовал – он то угасает, то крепнет, словно плохой сигнал. Фрагменты поэзии Голдсмита декламировали себя голосом Голдсмита. Голосом гораздо более притягательным, чем его собственный. Я простой человек. Простые люди теперь исчезают. – Как ее звали? Вы развелись? – Да, – сказал он. – Развелись. – Расскажи. Он прищурился. Голос Голдсмита затихал. Меньше всего ему хотелось сейчас думать о Джине и Дионе. Он справился с этим несчастьем несколько лет назад. – Поговори со мной. Именно это тебе сейчас нужно, Ричард. – Торжествующая нотка. Ей это нравилось. Ее щеки под бровями, вскинутыми с мучительной искренностью, разрумянились. – Надин, прошу тебя. Это очень неприятная тема. Она вздернула подбородок, и ее глаза засияли. – Я хочу знать. Хочу послушать. Ричард уставился в потолок и с трудом сглотнул. Стихи затихали – хорошо. Может, в ней было что-то. Исцеление разговором. – Ты пытаешься меня корректировать, – со смешком сказал он, качая головой. Со смешком вернулись стихи; он отверг эту уловку, и Надин вновь стала зудящим ничтожеством, он мог бы схватить ее, если бы захотел. Заявить о себе, как сделал Голдсмит. Вырваться на свободу. Надин поморщилась. – Ричард, мы просто разговариваем. У всех у нас свои проблемы, но можно же просто поговорить. Это не беспардонность. – Разговор такого рода – беспардонность. – Что случилось? Она была так плоха для тебя? – Ради бога! Надин прикусила нижнюю губу. Он взглядом запретил ей говорить (так он надеялся). Я простой человек. Разве ты не видишь, что я просто жду подходящего момента? Стихи снова исчезли, снова вернулись. Моисей. Кровавая жертва, чтобы отвратить гнев Божий. Ричард прочитал об этом однажды; Голдсмитово толкование этой истории отличалась от общепринятого. Обрезание. Как называется обрезание у женщин? Инфибуляция. Клиторидектомия. Подумать только, что оседает в голове у того, кто ведет литературную жизнь. Он подавил пробивавшееся из глубины побуждение заплакать. Его лицо осталось уверенным и спокойным. – Мы развелись, – сказал он. Неправда. – Точнее, мы собирались развестись, – поправился он себя. Ни он, ни тот, кто говорил стихами Голдсмита, не были сейчас искренними. Вперед лез давнишний парень. Тот, который был женат. Я считал, что убил его. – Да? Снова предложение: «Об этом лучше всего говорить, пока плачешь, ты же знаешь». Никаких слез. – Ее звали Диона. Я был говноработником в корпорации «Работники». – Так. – У нас была дочь. – Он снова сглотнул. – Джина. Милая. – Ты очень любил их обеих, – предположила Надин. Он нахмурился, потом усмехнулся. Даже желая помочь, она лезла не в свое дело, не зная, где остановиться. Он видел, что ее представления о нем, ее внутренняя модель Ричарда, сильно расходились с реальностью, и в этом была вся история жизни Надин: она не могла, не была способна понять себя или кого-либо другого. Создатель моделей – сломанных. – Да, – сказал он. – Любил, обеих. Но я хотел писать и осознал, что не могу этого делать, оставаясь говноработником. Поэтому заговорил о том, чтобы уйти с работы. – Он наблюдал. Она приблизилась к приманке. Скоро он схватит ее; исповедь отлично годится для того, чтобы ослабить ее бдительность. Голос того, другого, не умолкал. – Это ее обеспокоило, – предположила Надин. – Да. Это ее обеспокоило. Ей не нравились стихи. Вообще писательство. Она признавала только визио. Потом стало хуже. – Да.