– Конечно, Ронан. Умолчание – тоже ложь, – сказал Адам. Он слегка улыбался, но так, как обычно улыбаются люди, когда им досадно, а не когда весело. Какая-то парочка остановилась у двери ресторана, чтобы прочитать висевшее на ней меню. Блу и Адам застыли в напряженном молчании. Парочка не стала заходить в ресторан и двинулась дальше. Адам раскрыл ладони, словно ожидая, что Блу положит в них удовлетворительное объяснение. Отчасти Блу, будучи справедливой, прекрасно сознавала, что она неправа, а значит, ее задача – умерить его вполне понятную боль. Но гордость по-прежнему напоминала, как трудно было иметь дело с Адамом в те времена, когда они с Ганси впервые осознали свои чувства друг к другу. С некоторым усилием Блу нашла золотую середину. – Ты зря предполагаешь здесь какой-то расчет. Но Адам не желал золотой середины. – Но я видел, как вы пытались это скрыть. Самое странное… ну, я же здесь. Я с вами каждый день. Думаешь, я ничего не замечал? Ганси мой лучший друг. Думаешь, я его не знаю? – Тогда почему ты сейчас разговариваешь не с ним? Как ты понимаешь, он тоже в этом поучаствовал. Адам обвел руками пустой ресторан, как будто его тоже удивил тот поворот, который приняла их беседа. – Потому что я пришел поговорить с тобой о том, как спасти Ганси от смерти. И выяснил, что вы вместе собираетесь на вечеринку. Просто не верится, что ты настолько безответственна. Блу тоже расставила руки. Получилось не так элегантно, как у Адама. Больше похоже на сжатые кулаки, только наоборот. – Я безответственная?! – Он знает про проклятие? Блу почувствовала, что ей стало жарко. – Только не начинай. – Тебе не кажется, что это как-то связано – что парень, который должен умереть в пределах года, встречается с девушкой, которая, предположительно, должна убить своего возлюбленного поцелуем? Блу была слишком зла, чтобы сделать хоть что-то, кроме как покачать головой. Адам в ответ просто приподнял бровь, и от этого температура крови у Блу повысилась на один градус. Она огрызнулась: – Я в состоянии себя контролировать. – При любых обстоятельствах? Ты не столкнешься с ним случайно, тебя не принудят хитростью, магия Кабесуотера не сыграет с вами злую шутку… гарантируешь? Сомневаюсь. Теперь Блу уж точно перевалила через гребень волны и оказалась там, где царил кипящий гнев. – Знаешь что? Я прожила с этим гораздо дольше, черт возьми, чем ты, и вряд ли тебе стоит приходить сюда и объяснять мне, как себя вести… – Стоит, если речь о моем лучшем друге. – Он и мой друг! – В таком случае ты не вела бы себя как полная эгоистка. – Будь он твоим другом, ты был бы рад, что у него появилась девушка. – Как я мог быть рад, если я даже про это не знал? Блу встала. – Просто удивительно, но мы опять заговорили о тебе, а не о нем. Адам тоже встал. – Забавно. Я собирался сказать то же самое. Они смотрели друг на друга – оба в ярости. Блу чувствовала, что ядовитые слова выстраиваются в очередь и бурлят, как сок на том дереве. Она ничего не собиралась говорить. Не собиралась. У Адама губы сделались совсем тонкими, словно он хотел выплюнуть язвительную реплику, но в конце концов он просто схватил ключи со стола и вышел из ресторана. На улице прогрохотал гром. Солнца не было; ветер затянул всё небо облаками. Ночь предстояла безумная. 15 За много лет до этого дня одна гадалка сказала Море Сарджент, что она «слишком категоричная, но одаренная ясновидящая с явной склонностью к принятию неверных решений». Они обе тогда стояли на обочине автомагистрали I-64, примерно в двадцати милях от Чарльстона, в Западной Вирджинии. Обе были с рюкзаками и выставляли большой палец, пытаясь поймать машину. Мора ехала автостопом с запада. Та, другая ехала с юга. Они были незнакомы. Пока что. – Я приму это как комплимент, – сказала Мора. – Потрясающе, – буркнула вторая гадалка, но таким тоном, что это тоже прозвучало как комплимент. Она была злее и прочнее Моры – непрощающая, уже закаленная кровью. Она немедленно понравилась Море. – Куда направляешься? – спросила Мора. Приблизилась машина, и обе выставили большие пальцы. Автомобиль исчез, свернув на шоссе. Они опустили пальцы. Неудача их не обескуражила. Зеленое колышущееся лето всё на свете заставляло казаться возможным. – На восток, наверно. А ты? – Тоже. Ноги сами туда идут. – А мои бегут, – сказала гадалка, поморщившись. – На восток – как далеко? – Наверное, пойму, когда доберусь, – задумчиво ответила Мора. – Можем путешествовать вместе. Откроем лавочку, когда доедем. Вторая гадалка понимающе подняла бровь. – Займемся проституцией? – Продолжим образование. Обе рассмеялись и поняли, что поладят. Показалась еще одна машина; они выставили пальцы; машина проехала мимо. День продолжался. – А это что? – спросила вторая гадалка. На съезде с магистрали показался мираж, но когда они вгляделись повнимательнее, оказалось, что это обыкновенный человек, ведущий себя как-то необыкновенно. Он – она – шагала в их сторону прямо посреди шоссе, держа в одной руке до отказа набитую сумку в форме бабочки. На ней были старомодные высокие сапоги на шнуровке, которые заканчивались выше того места, где начинался подол причудливого платья. Ее волосы представляли собой светлое пенное облако, а кожа была белой, как мел. Не считая черных глаз, эта женщина была такой же бледной, насколько стоявшая рядом с Морой ясновидящая была темной. Мора и вторая ясновидящая наблюдали, как третья женщина поднимается по шоссе, явно не беспокоясь о возможном появлении автомобилей. Когда бледная молодая особа почти поравнялась с ними, из-за поворота выехал старенький «Кадиллак». У женщины было много времени, чтобы отпрыгнуть с дороги, но она этого не сделала. Она остановилась и подтянула молнию на сумке-бабочке. Тормоза «Кадиллака» оглушительно завизжали. Машина затормозила в нескольких сантиметрах от незнакомки. Персефона взглянула на Мору и Каллу. – Полагаю, – сказала она, – сейчас мы узнаем, что эта дама готова нас подвезти. Прошло двадцать лет со дня той встречи в Западной Вирджинии. Мора по-прежнему оставалась категоричной, но одаренной ясновидящей с явной склонностью принимать неверные решения. Но за минувшие годы она постепенно привыкла быть частью нераздельной трехголовой сущности, которая принимала решения сообща. Они позволили себе надеяться, что так будет всегда. Было намного труднее вникать в суть вещей без Персефоны. – Что-нибудь нашла? – спросил мистер Грей. – Сделай еще кружок, – ответила Мора. Они ехали обратно через Генриетту, а огни магазинов мигали в такт незримой силовой линии. Дождь прекратился, но настали сумерки, и мистер Грей включил фары, прежде чем вновь переплестись пальцами с Морой. Он сидел за рулем, пока Мора пыталась кристаллизовать какое-то предчувствие, всё отчетливее напоминающее о себе. Оно появилось утром, когда она проснулась – зловещее ощущение, какое бывает у человека, очнувшегося после дурного сна. И вместо того чтобы угаснуть с течением времени, оно лишь усиливалось и указывало на Блу, на Фокс-Вэй, на подползающую тьму, которая напоминала обморок. А еще у Моры болел глаз. Она занималась своим делом достаточно долго и знала, что это нормально. Просто у какого-то другого человека на каком-то отрезке времени болел глаз, а Мора просто поймала ту же волну. Это раздражало ее, но не требовало действий. А вот предчувствие – требовало. Проблема с разгадыванием дурных ощущений заключается в том, что всегда трудно понять, стремишься ли ты в направлении проблемы, чтобы разрешить ее или чтобы создать. Было бы гораздо проще, будь их по-прежнему трое. Обычно Мора начинала проект, Калла придавала ему осязаемую форму, а Персефона запускала в эфир. Когда остались только двое, всё шло не так, как раньше. – Еще круг, – велела Мора мистеру Грею. Она чувствовала, как он раздумывал, сидя за рулем. Поэзия и герои, романтика и смерть. Какие-то стихи про феникса. Мистер Грей был худшим решением в ее жизни, но Мора упорно принимала его раз за разом. – Ты не возражаешь, если я поговорю? – спросил он. – Тебе это не помешает? – Мне всё равно не везет. Так что валяй. О чем ты думаешь? О птицах, восстающих из пепла?