– Наверное, передавать факел следующему поколению всегда нелегко. Через несколько минут странствий по туннелям они подошли к подобию официального аванпоста. Два часовых с винтовками и саблями охраняли окованную железом дверь, расположенную в глубине коридора. Джорджина пожимала руки охранникам, Эдит же уловила запах затхлой гнили. Она осторожно прикрыла нос ладонью, когда часовой отодвинул засов и открыл дверь. Она чуть не задохнулась, когда в лицо дохнуло вредными испарениями и разложением. Она втянула в себя воздух, задержала его и зашагала вперед со всем самообладанием, на которое была способна. Как только охранник закрыл за ними дверь, Эдит подбежала к ближайшему углу, прижалась к стене, и ее вырвало на пол. – Не расстраивайся, – сказала Джорджина, шагая вглубь туннеля, чтобы дать ей время прийти в себя. – Я сделала то же самое, когда пришла сюда в первый раз. И во второй тоже. К сожалению, вонь прилипает. Никто даже спрашивать не станет, не побывала ли ты недавно в Старой жиле. Эдит вытерла рот рукавом шинели и прижала лацкан к носу. Было слишком тепло для шерстяной одежды, и все же ей не хотелось раздеваться. По крайней мере, шинель обеспечивала хоть какой-то буфер между кожей и зловонным воздухом. – Застава недалеко. Давай. Чем скорее доберемся, тем скорее сможем вернуться. Проход к заставе оказался ухудшенным вариантом канализации. Кирпичная кладка была грубее, камни перекосились, как зерна в колосе дикой кукурузы. Эдит чувствовала, что здесь тяжесть Башни давит сильнее, чем в кольцевом уделе. Она ощущала мощный пульс Башни, бурлящий, как расплавленный камень под земной корой. Ей хотелось свежего воздуха, открытого неба, хотелось закрыть глаза и представить себе борозды на свежевспаханной земле. Чего угодно, только не этой червоточины, маслянистой темноты и адской вони. На ходу они не разговаривали. У капитана Уинтерс не было ни малейшего желания открывать рот. Когда туннель расширился и перед ними появилась застава, озаренная веселым светом факелов, Эдит почувствовала небольшое облегчение. Все стражники на заставе были удивительно стойкими, учитывая их трудное задание. У Эдит сложилось впечатление, что они либо слишком молоды, чтобы сделать себе имя, либо слишком стары, чтобы успеть искупить ошибки. Застава расположилась в конце туннеля, полностью его перекрыв. С одной ее стороны было достаточно места для узкой казармы, с другой – для столовой. У обоих строений были освещенные окна и свежий слой краски на стенах. А вот сама застава выглядела куда более крепким сооружением. Балки опускающейся решетки были толстыми, как железнодорожные шпалы. Охранники особенно не удивились, увидев Хейст. Старший сержант, мужчина с брылями над тесным воротником, которого она называла Горацием, тепло приветствовал ее. – Это были спокойные два дня, – сообщил он. – Обычное движение, несколько слезливых историй, но ничего примечательного. Я с нетерпением жду возможности отдохнуть в выходные. По-моему, я уже две недели не снимал носки. – Я предупрежу твою жену, – сказала Хейст, и сержант рассмеялся. – А в камере предварительного заключения есть какие-нибудь ходы? – Сейчас нет. Как я уже сказал – тихо. И ты знаешь, что Эйгенграу обчистил нас несколько дней назад ради своего воздаяния. – Сержант сделал ударение на последнем слове, словно говоря о некой экзотике. – Как бы то ни было, мы провели все утро, играя в карты. Бомонт должен мне недельное жалованье. – Он продемонстрировал в усмешке верхние пожелтевшие зубы. – Я рада, что вы тут не скучаете, – сказала Хейст. Затем она представила Эдит. Уинтерс пожала руку сержанту, одарив его откровенным взглядом, который, как она знала, ценило большинство военных. Она ответила не задумываясь на несколько замечаний по поводу своей руки и славного военного корабля, который все они жаждали увидеть. Эдит изо всех сил старалась расположить к себе сержанта, готовясь к тому единственному вопросу, который ей предстояло задать. Закончив смеяться над непримечательной шуткой Горация, она спросила: – Я не думаю, что у вас бывали какие-нибудь интересные персонажи в последнее время, не так ли? – Интересные персонажи? Хотите сказать, вроде вас? – сказал сержант, и улыбка приподняла пустые мешки его щек. – Просто кто-нибудь необычный. – Нет, вовсе нет. Я имею в виду, что ход – он и есть ход. Герцог Пелл действительно побывал тут пару дней назад, чтобы скинуть пару бойцов из Колизея, которые доставляли ему неприятности. Вы же знаете, как это бывает, когда появляется такая важная шишка. Надо щелкать каблуками, прятать карты и притворяться, что научился отдавать честь еще в утробе матери. Господи, спаси нас от начальства, а? При упоминании о герцоге Пелле у Эдит волосы на затылке встали дыбом. – А как выглядели ходы, которых герцог притащил с собой? – Я не очень-то их разглядывал. Ну, один – громила с бородой. А второй худее и в клобуке. – Что такое клобук? – спросила Эдит. – Это как ведро, которое приваривают к ошейнику, – объяснил сержант Гораций, рисуя пальцем кольцо вокруг собственной головы. – Знаете, клобуки надевают на самых мерзких. Чтобы сделать их покорными или, по крайней мере, чтобы они не плевались и не кусались. Пелл, должно быть, действительно имел на того типа зуб, потому что не снял клобук, прежде чем мы его пропустили. Мы закрыли ворота, отогнали толпу назад, а потом, кажется, сыграли партию в дурака. Я действительно не могу вспомнить ничего особенного. Я имею в виду, что ход – он и есть ход. – Вы так и сказали. – Улыбка Эдит стала еще шире. – Можно мне взглянуть через ворота? Я никогда раньше не видела Черную тропу. – О, ее так называют ходы. Они любят драматизм. Тем не менее, если хотите увидеть Старую жилу, решетка опущена. Сейчас это совершенно безопасно. Но я бы не стал подходить слишком близко. Кое-кто действительно любит плеваться. Эдит подошла к решетке. Она подняла фонарь, чтобы лучше разглядеть тусклый туннель по ту сторону. Она видела только ту часть Черной тропы, которую показывал проем заставы, но этого хватило, чтобы различить шаркающий поток тел и знакомый синий свет сумерина. Какое-то время капитан Уинтерс внимательно смотрела на проходящих мимо незнакомцев, прежде чем поняла, что это глупо. Если Сенлина вышвырнули на Черную тропу, она никогда не найдет его, глядя в глазок. Пожилая женщина с позвоночником, изогнутым, как посох епископа, спотыкнулась у входа в сторожку. Эдит инстинктивно протянула руку, чтобы поймать ее. Но между ними было много футов и двое ворот. Старуха вытащила из вьюка потрепанный альманах. Открыла его и, используя кусочек угля, начала вымарывать текст. Она, похоже, запыхалась. Она тяжело дышала, царапая углем. Ее движения замедлились, а подбородок опустился на грудь. Казалось, она заснула, хотя Эдит не была в этом уверена. – Вот вам и ходы, – сказал сержант, стоя у нее за плечом. – Что вы имеете в виду? – Ну вы же знаете – сидят и ждут подачки. А тем временем мы ишачим ради ужина. Честно говоря, как только привыкнешь к запаху, я думаю, жизнь хода покажется не такой уж плохой. Вернувшись на борт «Авангарда», Эдит приняла обжигающую ванну и поднялась на мостик с еще влажными волосами. После ее возвращения Байрон не переставал жаловаться на то, как ужасно она пахнет. Он уже пригрозил засунуть все эти отвратительные предметы одежды в корабельную топку с дополнительной лопатой угля на всякий случай. Эдит согласилась, что в случае необходимости все можно уничтожить, кроме треуголки. – Если понадобится, замочи мою шляпу в лимонном соке. Только не вздумай сжечь. Сидя в капитанском кресле, Эдит слушала отчет Охряника о прошедшем дне, который бывший Красная Рука выдал весело и кратко. Около полудня на борту «Арарата» поднялась суматоха, когда отряд портовых охранников явился к бочкообразному военному кораблю, чтобы арестовать комиссара Паунда. Охряник описал краткое противостояние между командой «Арарата», которая отчасти сохранила верность комиссару, и высоким человеком в плаще и с волосами, собранными в акулий плавник. Эдит сказала, что это, должно быть, генерал Эйгенграу. В конце концов комиссар Паунд решил пойти с генералом, хотя и без оскорбительных кандалов. Эдит рассказала о собственных открытиях за день, начиная с той минуты, когда встреча с королем увенчалась ничем, и кончая тем, как Джорджина Хейст проводила ее обратно через подземную улицу к порту и свежему воздуху. В конце рассказа Эдит спросила оленя, что он думает о событиях этого дня. Байрон заупрямился: – Я никогда не претендовал на роль стратега! Я занимаюсь кексами к чаю, а не тактикой, капитан. Эдит знала, что это неправда, но подумала, что олень, вероятно, уклоняется, потому как сомневается в своих выводах. Она повернулась в кресле и пристально посмотрела на Охряника. Пилот сидел, покусывая нижнюю губу и глядя на тучу птиц, что змеилась на фоне вечернего неба. На магновизоре стая выглядела единым целым, волнообразной формой жизни. – Ладно, Охряник, – сказала капитан Уинтерс. – Я хочу, чтобы ты был откровенен со мной. Все эти разговоры о Вселенной, планетах и звездах… с твоих слов получается, что ты там побывал. – Нет-нет, сэр, меня там не было. Нет, я очень долго нигде не был и очень скоро снова не буду. Но я помню, что был там – видел, как все это происходило. Честно говоря, я верю, что у всех нас есть эта память. Мы просто должны знать, как и где ее искать. – Мне такое не очень-то нужно, – сказала Эдит. – Все, что я хочу знать, – если ты способен помнить древнее прошлое, то способен ли также видеть будущее? Ты знаешь, что с нами случится? – Нет, сэр. Нет, так время не работает. Вы должны понять, что настоящее подобно устью реки. Позади нас все – один поток, это прошлое. Но впереди река впадает в бесконечную дельту. Я не вижу будущего, потому что мы еще не выбрали, по какому устью плыть. Эдит нахмурилась – она могла себе представить описанное Охряником, но не совсем поняла его. – Ладно… значит, никаких пророчеств. Но как ты думаешь, что будет дальше? Охряник сложил тонкие руки на груди и похлопал ладонями по плечам. На нем была темно-зеленая куртка – часть униформы пилота. Охряник вечно находил предлог, чтобы снять ее и ходить в одной майке, а Байрон постоянно приставал к нему, чтобы он снова оделся и вел себя как офицер Сфинкса. – Я думаю, они попытаются взять нас на абордаж. – Для инспекции? – спросила Эдит. Охряник покачал головой: – Чтобы захватить корабль. Вот что я бы сделал. – Я бы тоже так поступила. Эдит откинулась назад и потерла лицо руками. – То, что картину не вернули, – не очень хороший знак, – заметил Охряник. – Верно, – согласилась она. Она подумала о Волете и Ирен и о том, как они беззащитны. Первым ее побуждением было вызвать их на борт. Но если она это сделает, если портовая стража увидит, что они отступают, это может подтолкнуть к нападению, если таковое и впрямь предполагалось. И хотя казалось вполне вероятным, что герцог Пелл схватил Сенлина, надел ему на голову клобук и бросил на Черную тропу, все же оставалась вероятность, что их друг заперт в Колизее. Она была полна решимости взглянуть на это здание, прежде чем уйти. – Байрон, я хочу, чтобы ты передал Ирен – ей нужно начать искать пути для отхода. Скорее раньше, чем позже, но не внезапно, чтобы это не выглядело как отступление. – Завтра вечером они собираются посмотреть выступление Сирены – Марии – в «Виванте». – Хорошо. Похоже, все идет к финалу. Скажи, что мы будем ждать их послезавтра утром. – Эдит встала и прошла к оружейному шкафчику. – А пока всем носить оружие на поясе. Ей не очень-то нравилась идея вооружить Охряника, но ведь ему и не требовалось оружие, чтобы быть смертельно опасным, а ей не хватало матросов, чтобы привередничать. Байрон нервно сцепил руки за спиной: – Капитан, вы же понимаете, что я никогда не стрелял из пистолета? Эдит повернула ключ в дверце оружейного шкафа, открывая полки с саблями, пистолетами и винтовками. – Не беспокойся, – сказала она. – Что может быть проще, чем стрелять из пистолета? Только – поймать пулю самому. Глава одиннадцатая Толпе хорошо удаются две вещи: ничего и революция.