Под натиском Сенлина оба встали, пошатываясь и держась друг за друга, словно пытались выпрямиться во весь рост в лодке. Наконец рука Тарру снова оказалась на шее Сенлина, и они побрели дальше. – Помощь здесь не так-то легко получить, директор, – сказал Железный Медведь. – Честно говоря, иногда помощь оказывается хуже самой проблемы. – Что ты имеешь в виду? – спросил Сенлин, стараясь, чтобы напряжение, с которым он поддерживал вес Тарру, не сказалось на высоте его голоса. – Если хочешь снять ошейник или промыть рану, то на Черной тропе есть только один выход – по крайней мере для людей со скудными средствами, как мы, – и это фанатики. – Ты имеешь в виду людей Марата. Тарру удивило, что Сенлин знает это имя. Хотя времени на исчерпывающие объяснения у него не было, Сенлин вкратце рассказал о своих опрометчивых поисках Люка Марата и их катастрофической встрече в Золотом зоопарке. Он завершил тем, что они расстались на плохой ноте. – В каком смысле на плохой… Немного левее. Еще. Нет, не наступай на это. Это же чей-то обед. Насколько плоха эта ваша нота? – Мы с командой убили около дюжины его людей, а также взорвали часть его припасов и украли кое-что из оставшегося, – ответил Сенлин, меняя направление. Даже сквозь клобук Сенлин расслышал изумление в голосе Тарру. – Как может один маленький турист нажить себе столько могущественных врагов? Комиссар Паунд, Люк Марат, герцог Вильгельм… есть ли еще кто-нибудь в Башне, кого ты не ограбил и не разозлил? – Я был немного не в себе. – Сенлин понимал, что в конце концов ему придется внятно объяснить, как именно он разозлил герцога, а значит, надо будет признаться, что он подвел жену во второй раз. Было бы справедливо, если бы Тарру узнал в деталях предысторию своего изгнания. Но рана была еще слишком свежа, а их обстоятельства – слишком тяжелы, чтобы вдаваться в подробности. – Полагаю, у нас нет других вариантов? – Мы могли бы попытаться найти тебе другую голову, а мне – другую ногу. Сенлин усмехнулся. Так уж вышло, что он знал кое-кого, кто мог бы помочь с этим. Интересно, что подумает друг, если он признается в знакомстве с мифическим Сфинксом? Возможно, Джон решит, что клобук свел его с ума. – Нам на руку, что я путешествовал под вымышленным именем, когда встретил Марата. Для него я – капитан Мадд. До тех пор пока мы не наткнемся на него или на кого-нибудь из… дай-ка подумать… наверное, трех дюжин ходов, которые видели мое лицо, все будет в порядке. – Только ты можешь вломиться в чужой дом, а потом попытаться прокрасться на кухню и вымолить объедки, – сказал Тарру, и его раненая нога подкосилась. Они с силой врезались в неровную стену туннеля. Острый как коралл камень оцарапал плечо Сенлина, но, когда Тарру спросил, все ли с ним в порядке, Сенлин продолжил разговор: – Ну, похоже, что наши варианты – либо фанатики, либо медленная смерть. Я обнаружил, что с возрастом становлюсь все более нетерпеливым. За неимением лучшего оставалось решить лишь один вопрос: где искать фанатиков. Тарру наткнулся на их лагерь во время ненавистного путешествия из Купален в Новый Вавилон. Он прикинул, что это примерно в дне ходьбы. По крайней мере, идти надо было вниз. Они отыскали нужное направление и верный ритм шагов. Процесс оказался странно гипнотическим, что было не очень хорошо. Сенлин обнаружил, что его воображение очень быстро заполняет пустоту, созданную клобуком. Он начал видеть в темноте призраков. Сначала галлюцинации выглядели бесформенными сгустками и струями цвета. Но вскоре фейерверк сделался более внятным и упорядоченным. Появились лица, некоторые были знакомыми, некоторые странными, но ни одно не выглядело добрым. И хотя Сенлин не узнавал всех до единого, он знал, кто они такие. Это были те, кому он причинил зло, явившись в Башню, – люди вроде Нэнси, которую он не мог винить за ненависть или за то, что разоблачила его перед врагами. Она имела на это полное право. Он видел лица людей, которых убил, лица овдовевших женщин и осиротевших детей. Странно было думать, что в его жизни было время, когда он мог лежать ночью без сна, смотреть в темный угол и размышлять о мире без страха и отвращения. Он мог сочинять новый план урока, обдумывать прочитанную главу романа или перебирать в уме дизайны для воздушных змеев. Теперь он задавался вопросом, станет ли темнота когда-нибудь снова дружелюбной, или до конца дней в глубокой ночи будут пробуждаться все его скрытые грехи. Сенлин не мог этого вынести. Он прервал поток указаний Тарру, умоляя его придумать способ отвлечься. – Отвлечься? Я не надел танцевальные туфли, Том. – Ну, тогда расскажи мне еще про Черную тропу. У меня столько вопросов! – Сенлин хотел знать, что все эти орды едят и пьют и где они спят. Неужели все просто плюхались на каменистую тропу и надеялись, что на них не наступят? Как все видят, куда они идут? Разве в стенах Башни не темно, как в могиле? Тарру отвечал как мог, хотя от усилий у него перехватывало дыхание. Сенлин узнал, что Черную тропу освещал тот же лишайник, что и Шелковый риф. Сумерин рос полосами и пятнами, а в некоторых местах его было так много, что можно было собирать, резать и носить с собой вместо светильника. В некоторых туннелях было темнее, чем в других. Имелись участки, где лишайник высох от недостатка влаги или перестал расти из-за того, что его слишком часто среза́ли. Хотя даже там, в спотыкливом мраке, открытое пламя считалось вариантом на крайний случай. За всю историю Тропы от огня и дыма погибло почти столько же ходов, сколько от голода и жажды. Для ее обслуживания построили сложную систему вентиляционных шахт, но уже не все они производили воздух. В дополнение к этим вентиляционным отверстиям инженеры Старой жилы установили кислородные источники, чтобы улучшить качество воздуха. Источники представляли собой небольшие пруды с водорослями, которые питались колодезной водой, достаточно свежей и годной для питья. Водоросли производили пригодный для дыхания воздух – медленно, но надежно. По словам Тарру, когда-то Тропа была полна таких источников. Чистая вода струилась из фонтанчиков и собиралась в резервуары – одни для питья, другие для производства воздуха. За прошедшие десятилетия многие водопроводные трубы засорились, а некоторые треснули. Когда-то давным-давно кольцевые уделы пытались поддерживать и ремонтировать трубы Старой жилы, но то, что одно поколение считало своим долгом, следующее поколение сочло благотворительностью, а вскоре и бременем. В конце концов уделы отказались помогать беднякам, и запущенный водопровод начал выходить из строя. Оставшиеся источники были либо опустошены, либо перегружены. То же самое можно сказать и о грядках с грибами, созданных, чтобы обеспечить устойчивый источник пищи для ходов. Грядки стояли опустошенные, сначала из-за неправильного орошения, а затем из-за отчаявшихся и голодных душ, которые слишком быстро поедали урожай. Ходы были вынуждены расширить свой рацион, включив в него жуков, летучих мышей и испорченные продукты, отвергнутые уделами. Нередко какой-нибудь ход умирал от голода, таща мешок с зерном, корзину картофеля или охапку полосок вяленого мяса. В отчаянии некоторые готовы были пойти на убийство, чтобы добраться до груза другого хода. Поговаривали, что кое-кто от безнадеги прибегнул к людоедству. Но, по словам Джона, самой страшной опасностью были не голод и не огонь, не разбойники и не людоеды. Ею были коты-трубочисты. – А что такое кот-трубочист? – спросил Сенлин. – Извивающаяся смерть, вот что они такое. Их первоначальная цель, как мне сказали, состояла в том, чтобы содержать вентиляционные трубы в чистоте. Они как змеи продвигались по воздуховодам, сметая паутину, птичьи гнезда, сажу, кости и все остальное, что мешало потоку воздуха. У них шерсть грубая, как проволочная щетка. Это живые, дышащие чистильщики труб, которые к тому же оказались всеядными животными. – Но что же они такое? Как они выглядят? – У них широкие головы, короткие ноги, длинные тела. Они немного похожи на ласок. – Ласки не так уж плохи, – сказал Сенлин, думая о серых горностаях, встречающихся в сельской местности вокруг Исо. У них были блестящие глаза и улыбающиеся мордочки. – Эти ласки вырастают до пятнадцати футов от морды до хвоста. У них челюсти, которые могут расколоть череп так же легко, как яйцо, и зубы длиной с палец. А летом они воняют, как дохлый скунс. Единственное, что хуже их запаха, – это их характер. Коты-трубочисты разрывают человека, а потом носят его труп в пасти, как старую туфлю. Кажется, все сходятся на том, что им не по нраву человеческое мясо, в отличие от самого процесса жевания. Описание не оставляло сомнений в том, что существ вывела Сфинкс, так же как создала паукоедов и бычьих улиток. Как и эти твари, коты-трубочисты предназначались для удовлетворения практических потребностей Башни, что привело к появлению некоторых нежелательных качеств, вроде стремления поедать людей. Даже сквозь клобук Сенлин различил изменения в окружающем шуме. Вокруг было больше людей, и они говорили более оживленно. Их голоса казались далекими, как пролетающие над головой гуси, и столь же понятными. Он спросил Тарру, где они. – Пелфийская торговая станция. По сути, это большая пещера. Именно сюда мы доставляем товары и уменьшаем долги. Именно здесь нам бреют голову и дают новую ношу для переноски. Простите! – крикнул Тарру, и Сенлин почувствовал толчок плечом и бедром, от которого оба едва не упали. Удержав равновесие, друзья двинулись дальше. – Это также то место, где ходы с чистым прошлым и незначительными долгами иногда могут найти работу вне Тропы. Городские управляющие приходят сюда нанимать дворников, а экономки – судомоек. Тут всегда полно народа. Подожди! Пощупай чуть впереди себя левой ногой. Чувствуешь? Это арбуз. Не наступи на него. – А почему там арбуз? – спросил Сенлин. – Здесь повсюду арбузы, директор. Арбузы, мешки с хлопком, тюки кожи, корзинки с яйцами, мотки проволоки и так далее и тому подобное. Ты этого не видишь, но мы ковыляем через кладовую Башни. Все мыслимые блага ждут здесь очереди на доставку. Это как базар, только никто ничего не зарабатывает. Ну, по крайней мере, никто по эту сторону ворот. Кроме того, пока мы разговариваем, на нас наводят винтовки неприятно большое количество солдат, так что постарайся не выделяться. Иди. Налево. Теперь помедленнее. Сенлин все еще прислушивался к удаляющемуся гулу торговой станции, когда почувствовал, как что-то мокрое брызнуло ему на плечо. Его воображение разыгралось, и он узрел чудовищную ласку, стоящую на задних лапах, с оскаленными зубами, с которых капала слюна. Он закричал и побежал бы, если бы рука Тарру не держала его с крепостью оков. Тарру обнял друга и успокоил, а потом сказал, что это всего лишь протекающая труба, отчего Сенлин поначалу почувствовал себя очень глупо, но потом быстро задал вопрос: – Погоди. Если там вода, значит ли это, что поблизости есть работающий фонтан? – Да, – сказал Тарру. – Мы только что прошли мимо одного. Там была очередь, и это хороший знак. Значит, вода достаточно хорошая. Сенлин резко остановился. – Почему же ты не остановился? Конечно же, ты хочешь пить. – Я не люблю пить в одиночестве, – сказал Тарру с неубедительным смешком. – Не говори глупостей. Меня еще надолго хватит. Кроме того, это ведь не у меня кровь идет. Тебе нужно попить. По настоянию Сенлина Тарру прислонил его к грубой стене и встал в очередь, чтобы напиться из журчащего фонтана. Через несколько минут он вернулся и, как только они отошли на некоторое расстояние от очереди, сказал: – Они говорили о ком-то, кого, я думаю, ты мог знать. Человек по имени Томас Мадд Сенлин. Судя по всему, он капитан пиратской команды. – Тот еще подонок, видимо, – сказал Сенлин, и сердце его подскочило к горлу. Он подумал о Марате. Должно быть, кто-то выдал его лидеру фанатиков. Интересно кто? – А что еще они сказали? – Только то, что Марат выдаст ходу, который доставит ему старину Тома Мадда, сто мин – не в долг, а монетами. Похоже, приказ о его аресте разлетелся по всей Тропе через болтолинию. – Большие деньги, – сказал Сенлин. – Я удивлен, что у фанатиков их так много. – Ну, может, они и кретины, но все равно знают, что деньги мотивируют гораздо надежнее, чем идеология. К счастью для Мадда, Марат просит доставить капитана пиратов живым. – Ну, я очень рад, что меня зовут Сирил Пинфилд. – Не думаю, что я был бы очень рад, будь это мое имя, – заметил Тарру. Они пошли дальше, шатаясь из стороны в сторону, как пара пьяниц, ведущих друг друга домой из паба. Сенлин упорно продолжал расспросы, побуждая Тарру говорить, – речи друга не давали ему уйти глубже в темноту клобука. Как выглядели местные насекомые? Насколько широки эти туннели? В чем разница между заставами, куда сбрасывали ходов, и торговыми станциями, где принимали товары? А что происходило с трупами, с мужчинами и женщинами, которые умерли на Тропе от истощения, недоедания или старости? Что делали с телами? После долгих часов и многочисленных ответов Тарру наконец выдохся и закричал: – Сжалься, директор! Я не такой наблюдательный, как ты, и не хочу умирать в классе! Понимая, что лучше поберечь дыхание Джона, для того чтобы он мог направлять их, Сенлин отдался безмолвию, бездне и дьяволам в душе. Клобук, по крайней мере, был изобретателен в своих мучениях. В дополнение к кружащимся лицам мужчин и женщин, которым он причинил вред, Сенлин обнаружил, что темнота – идеальный театр для воспроизведения неудачного воссоединения с Марией. Воспоминания о выражении ее лица, манерах и о том, как она смотрела на него в грохочущей шахтной тележке, были кристально чистыми. Ему потребовалось немного больше времени, чтобы вспомнить, что именно она сказала, но теперь ее слова звучали совсем по-другому. Первым делом она сказала: «Я думала, ты уже вернулся домой». Он воспринял это как смутную насмешку, удивление тем, что многолюдная, вероломная Башня не вынудила его удрать поджав хвост. Но нет, Мария думала, будто он ее бросил. Она чувствовала себя покинутой. Когда она сказала ему: «Дело не в нас, Том. Речь идет о жизни и сердцах других людей», – она намекала на Оливет, хотя в то время он думал о герцоге и решил, что она больше не любит его. Получается, во время их воссоединения он думал большей частью о себе самом. Он пришел к ней, как на исповедь, и она отпустила ему грехи. А что еще она могла сделать? На прощание, когда она объявила, что не доверит ему управлять тележкой с носками, он был слишком поглощен собой, чтобы распознать намек. Теперь же он его понял и в очередной раз разочаровался в себе. Однажды он сказал ей, что будет ждать ее возле прилавка, где продавали носки и чулки. Она не забыла о его обещании, хотя он сам и забыл. Возможно, Мария была вынуждена говорить уклончиво. Из-за страха перед Вильгельмом или неуверенности в намерениях блудного мужа ей пришлось прибегнуть к иносказаниям. Да, ее слова были зашифрованы, а он не сумел разгадать код. От потери крови и усталости кожа Тарру стала липкой, как сырое тесто. От жажды в горле у Сенлина так пересохло, что стало больно говорить. Часы тянулись в молчании; тишину нарушало только неумолкающее «чуканье» болтолинии. Тарру подталкивал его то влево, то вправо, и Сенлин пальцами ног нащупывал щели и выступы, описывать которые у Тарру уже не было сил. Холодный пот Тарру сменился дрожью. Наконец он рухнул на каменный выступ, увлекая за собой Сенлина. Они лежали, тяжело дыша, на каменной плите еще несколько минут, пока Тарру не отдышался достаточно, чтобы объявить, что они прибыли на окраину лагеря фанатиков. – Уверен, их придется как-то умаслить, – сказал Сенлин достаточно громко, чтобы его услышал – как он надеялся – только Тарру. – Нам придется делать все, что от нас потребуют. Как только ты достаточно окрепнешь, а я освобожусь от этой жестянки, снова будем действовать самостоятельно. Думаю, лучше всего будет пробираться вниз, наружу, а потом – через Рынок. У меня есть друзья с кораблем. Большим. Нам нужно будет придумать способ привлечь их внимание. Может быть, мы пройдем немного по пустыне и зажжем сигнальный костер или напишем послание на песке. А потом сможем вернуться в Пелфию. Мы могли бы оказаться там через неделю или две, если повезет. – Том… – начал Тарру и закашлялся, вспомнив о награде за голову Сенлина. – Я хочу сказать, Сирил, это не план, а фантазия. Допустим, множество чудес выстроятся в шеренгу, чтобы этот поход стал возможным, но скажи, зачем ты так стремишься вернуться в Пелфию? – У меня есть причины. – А у меня – сомнения! – прохрипел Тарру. – Как только мы войдем внутрь, как только поставим все на карту и попросим фанатиков о помощи, как только мы обратимся, пути назад уже не будет. С этими ребятами нельзя шутить. Клану Марата многое свойственно, но уж точно не склонность к прощению.