Демон жестокости Прибытие к африканскому побережью вызвало и другие изменения, которые описал Стенфилд, — с кораблем, командой, капитаном и африканскими торговцами. Сам корабль был полностью изменен, так как матросы «построили дом» на главной палубе, соорудив некое помещение с соломенной крышей от форштевня37 до главной мачты, чтобы защитить всех на борту от тропического солнца и пресечь возможность побега все возрастающего числа рабов. Для строительства этого сооружения обнаженным по пояс матросам приходилось под палящим солнцем работать, стоя в воде на прибрежном мелководье. Они рубили ветви деревьев и стволы бамбука, чтобы сделать навес: «Они стоят по пояс в грязи и слизи, кишащей змеями, червями и ядовитыми рептилиями; они измучены москитами и тысячами насекомых; их ноги разъезжаются при каждом ударе, но неумолимые офицеры не позволяют им ни на минуту прервать утомительную работу». Стенфилд считал, что такая работа вела к высокой смертности среди матросов, так как из-за этого сооружения, которое перегораживало палубу (чтобы отделить рабов), воздух не мог нормально циркулировать и это вредило здоровью всех на борту [194]. Ухудшающееся состояние матросов заставило капитана провести еще одно важное изменение на корабле. На Золотом берегу он нанял рабочих племени фанти, которые были «крепкими, активными, трудолюбивыми и полными храбрости» — и к тому же были привычны и к климату, и к болезням этих мест. «Многие из этого народа, — писал Стенфилд, — с детства воспитываются на европейских судах, часто посещавших побережье; они изучают языки и практикуются во всех навыках мореплавания и, конечно же, работорговли». Это было обычной практикой. Капитаны нанимали рабочих фанти, заключив письменное соглашение с их королем и английским губернатором в крепости Кейп-Коста или другой фактории. Стенфилд полагал, что такие меры были необходимы в работорговле: «Когда несчастные матросы заболевали, выносливые местные жители, с которыми капитан обращается снисходительно, работали с энергией и активностью, на которую британские матросы из-за болезней и скудного питания были больше не способны». Разношерстная команда выполняла судовые работы с того момента, когда корабль заходил на африканское побережье, и до его отплытия к пути через Атлантику. Как только они добрались до африканского побережья, сильнее всего менялся, по мнению Стенфилда, сам капитан невольничьего судна. Стенфилд писал об этом так: «Это трудно объяснить, но в тот момент, когда гвинейский капитан оказывается перед этим берегом, в нем поселяется демон жестокости». Поэт отметил этот момент в стихотворении аллегорически, поскольку демон жестокости насылается на судно дьяволом: Лети без промедления, скорей, — велит Хозяин ночи, Послушно обратив на судно свои очи, Как молния стремительно летит И капитана сердце покорит, Чтоб беззастенчиво там править, В груди его кровавый трон поставить. Если по пути к Африке поведение капитана было жестоким, то теперь он просто превратился в демона и его сердце было охвачено злобой. Стенфилд не испытывал недостатка в конкретных примерах для иллюстрации таких метаморфоз. Он рассказал об одном из посетителей на борту их судна, работорговом капитане, о дикости которого ходили легенды: тот порол матросов без всякой причины; он до смерти замучил юнгу; он «наслаждался, причиняя боль другим». В «гордом Бенине» Большая часть книги Стенфилда описывает жизнь простого матроса на работорговом корабле, но в ней также содержатся его размышления об Африке, о торговцах и невольниках, оказавшихся на борту, и этому он уделяет много внимания. Его наблюдения основаны на личном опыте, и не только на борту судна, так как Стенфилд прожил восемь месяцев в одной из работорговых крепостей в Бенине. Нго вывод резко контрастировал с широко распространенной в то время проработорговой пропагандой Африки и ее народов: «Я никогда не видел более счастливых людей, чем в королевстве БЕНИН». Эти люди «жили в достатке и без забот», занимались различным ремеслом, особенно ткацким. За исключением работорговли, все в их обществе «было проявлением дружбы, спокойствия и первозданной независимости» [195]. Стенфилд рассматривал работорговлю как разрушительную силу, и одной из особенностей его поэмы было стремление описать это явление глазами африканцев. Как только гвинейский корабль подплыл к берегу, точка зрения поэта сместилась с судна на «первобытные леса» и реку Нигер, где местная правительница наблюдала за разворачивавшимися событиями. Теперь, когда кабальная цепь была доставлена из Ливерпуля, Стенфилд спрашивает: Скажи, как можешь ты терпеть Жестокую свирепейшую руку, которая твои терзает земли? И только наблюдать, как без пощады Опустошает Цепь твои равнины? Бесконечная война, порабощение, вынужденное переселение через Атлантику и перемещение запуганных людей по всему континенту привели к запустению на западноафриканском побережье, о котором писал Стенфилд. «Правительница» лишь наблюдала, как работорговцы роились «толпами дикарей» на окровавленном берегу, складывая там весь «запас своих цепей». Места поменялись. Теперь европейцы стали дикарями, которые роились на берегу с цепями в руках, чтобы связать народы Африки. Это потребовало от Стенфилда признания двойственной роли матроса, который до этого момента в стихотворении был жертвой работорговли, теперь же по необходимости сам стал обращать в такие жертвы других. Он откровенно говорит о «бедствиях, причиняемых европейскими гостями». Он отмечает, что «сыновья Европы к ним направляют корабли, несут с собой орудия горя». Он называет моряков «бледными грабителями», «торговцами человеческой кровью» и «белыми тиранами». Он упоминает «печальную покупку»: «Белые торговцы платят цену крови!» Матрос участвует в тирании. Скоро «алчность разорила все семьи, как потопом пройдя по обездоленной земле». Белый и черный торговец пленяют африканцев, отрывают их от их семей и сообществ, и они, закованные в предательские цепи, говорят: Все наши царства, о, увы! Надежд и жизни лишены, Кто заковал их в кандалы ? Как они попали во власть «цепи проклятой»? Стенфилд был убежден, что большинство невольников на борту оказались там в результате «обмана и насилия». Они не были «военнопленными», как пытались представить их защитники рабства. В Бенине он «постоянно спрашивал, но никогда не услышал ни о каких войнах». Невольников доставляли на корабль под охраной этаких «славных парней» во главе с их королем — группой кочевников-грабителей, которые «ставили свои временные жилища там, откуда им было удобнее грабить». Они не покупали рабов, но они продавали их на работорговые суда. Как писал поэт-моряк о человеке, который скоро попадет на работорговый корабль: И человека — после всех его дневных забот — Ловушка в темной чаще ждет... Чтобы реально объяснить читателям последствия работорговли в Африке, Стенфилд включил в свою поэму историю африканской женщины по имени Абиеда, о том, как ее «оторвали от родственных связей» и отправили на корабль. Неизвестно, была ли она реальным персонажем, или вымышленным, или комбинацией и того и другого. В любом случае, написав о ней, Стенфилд, назвал и предал гласности проблему, которую поставили аболиционисты: особо жестокое обращение и страдания порабощенных женщин на борту невольничьего судна [196]. Абиеду схватили и отправили на корабль, когда жизнь ее, по описанию Стенфилда, была идиллией. Она — красивая и «счастливая девушка», в нее влюблен «юный Квамно», он защищал ее от нападок «белых», которые торговали рабами. Ее схватили в день давно запланированной свадьбы: Внезапно злодеи напали, дрожащую жертву пленили, Грубо хватая и громко крича, ведут к побережью добычу. Квамно пытался спасти ее, но был убит в борьбе. Обессиленную Абиеду переправили на борт судна, где ее приковали цепью к мачте и отстегали (Стенфилд не уточнил за что). Когда она стонала от каждого удара плетью, другие женщины на борту судна, ее «печальные подруги», жалели ее и, как принято в традиционных африканских обычаях, вторили ей криками. Скоро «ее лицо окрасилось смертельной желтизной», после чего настал конец: Забилось тело, захлебнулся вздох в конвульсиях, И смерть к ней подошла вплотную. Стенфилд описал настоящую смерть, которую он, возможно, видел сам [197]. Между тем, по мере того как затягивается пребывание матросов на африканском побережье, страдания команды углублялись. Покинув судно на некоторое время, Стенфилд после возвращения обнаружил, что второй помощник «лежал на спине в лазарете, его голова свисала до пола, волосы слиплись от грязи». Вскоре он умер, но никто этого не заметил. На корме дела обстояли еще хуже, там несколько членов команды находились «на последней стадии болезни, без всяких удобств, без возможности восстановить силы, без помощи. Там они лежали и слабыми голосами умоляли о глотке воды, но не было никого, кто бы мог облегчить их мучения». Стенфилд «провел ночь страдания вместе с ними», после чего он был убежден, что еще одна такая ночь станет для него приговором. Среди этих людей мог быть его друг (Рассел), у которого из-за болезни были «желтая кожа», «гнилые раны», «парализованные конечности», и он умирал среди «грязи и крови». Последние слова Рассела были о его возлюбленной Марии. Потом тело было сброшено в «жидкую могилу», где «его ужасный труп исчез». Стенфилд также пытался описать то, что Эквиано назвал изумлением и ужасом, которые испытывал «возбужденный гость», когда он или она попадал на борт огромного, как им казалось, волшебного работоргового корабля: От удивления сердце жертвы готово разорваться, Едва ступив на палубу большого корабля, Страх, восхищенье, ужас — все сплелось едино, Картину эту не может описать язык. Что сверху, что внизу — везде господство горя. Одного за другим пленников «набивают» в плавучую темницу, погружая их в «гнилостный воздух» и «смертельный мрак» трюма. Наконец судно «поднимает паруса и берег оставляет изнуренный».