Говорил он все это мягко и совсем без пошлости, однако у меня возник весьма прямой ассоциативный ряд с кроваткой и Альтаиром вкупе, потому в глубине души и живота что-то начало греться. — Или не только спать, — мужчина шумно вдохнул мой «запах» и очень обещающе улыбнулся. С улицы послышались шаги, дверь открылась, пропуская кого-то в дом. Через минуту в проёме показалась мама. — Я оставила еду в духовке, — отчиталась она, затем взглянула на меня с осуждением и как бы невзначай махнула пальцами в сторону двери, говоря тем самым «идите отсюда». Но делая это смотря исключительно на меня, значит и говоря мне. — Спокойной ночи, мама, — поджала губы я. Ей значит можно меня выпроваживать, а мне её нельзя? Женщина закатила глаза и молча пошла на второй этаж. Мы остались вдвоем. — Что эта… Арина сказала мне, когда уходила? — спросила, глядя на него максимально сверлящим взглядом. Тон девушки тогда преобразовался с изначально мягкого в грубый и обещающий мне страшную смерть. — Зачем ты постоянно такое запоминаешь? — деланно недовольно спросил он, — невероятная подозрительность и ревнивость! Я приподняла бровь. — Ты скинул моего бывшего с балкона торгового центра! — возмущённо зашипела я. Мужчина пожала плечами. — Он с тобой разговаривал, — немного строже заявил он. — Она на тебя запрыгнула! — я выпрямила спину, будто бы от этого он поймёт, что неправ. Его губы растянулись в улыбке, с которой он непринужденно сел, поднялся с дивана вместе со мной и подкинул меня вверх, чтобы я уместилась на нем удобнее. Я успела лишь вскрикнуть и обхватить руками его шею, в то время как он поднял с пола мой рюкзак, прошел в коридор, открыл дверь, пересек крыльцо и размеренно двинулся в сторону особняка. — Ты не ответил, — я вдохнула тёплый вечерний воздух и огляделась вокруг. Здесь было нереально красиво — вокруг уже опустилась тёмная ночь, однако яркие фонарики и ленты с лампочками, тянущиеся от одного столба к другому, освещали всё приятным приглушенным жёлтым светом. Это создавало вокруг ощущение то ли праздника, то ли романтичной обстановки для нас двоих. Мешал только горящий свет из окон в тех домах, мимо которых мы проходили. — Она сказала, что я козёл и мне не стоит верить, — сдал сам себя Муаммар. Я покачала головой и тяжело выдохнула. — И это, между-прочим, в первый раз неоправданно, — хвастливо заметил он. Мой хмык, и опускание головы на его плечо. — Значит были и другие «оправданные» разы? — шепнула я. — Не буду отрицать, — неожиданно прохладное, будто бы он не желал, чтобы я об этом узнала. Что противоречило, как с его извечным поведением, так и с прошлыми словами. — Знаешь, — я подняла голову и встретилась с ним глазами, — я тут вспомнила слова твоей сестры и твоё поведение, когда все это только началось. Он кивнул, говоря тем самым, что я могу продолжать. — Ты и в самом деле не сможешь меня бросить? — я внимательно оглядела его лицо, — вообще никогда? Альтаир усмехнулся, кажется, сам над собой. — Сможешь бросить? Тебе стоило сперва спросить, хочу ли я этого, — он непреклонно вернул мою голову к собственному плечу, чтобы я не загораживала ему обзор, и продолжил, — поговорим об этом в тот момент, когда ты увидишь, как курты Танатоса за своими волчицами готовы бежать на край света. Я подняла голову и не сдержала улыбку и довольного: — А ты не готов? То, как сквасился от этого Альтаир, было невероятным — будто бы его подловили на чём-то, чем заниматься он не стал бы никогда и ни при каких условиях. Потому я и рассмеялась, а ему пришлось вновь отворачивать меня. — Ты такая провокаторша, волчонок! Я ожидал от тебя чего угодно, но не наглого высмеивания моего падения! — деланно сурово и обиженно произнес он, занося меня на террасу. — Падения?! — мое возмущённое, — влюблённость в меня ты назвал падением?! Он закатил глаза и произнес длительное «Чшшш!», поднеся к моим губам свободную руку. — Дели должна уже спать, — пояснил он полушёпотом, — и нет, падением я назвал своё поведение типичного подкаблучника, — усмехнулся он, — но, знаешь, я готов произнести это с гордостью! Я — подкаблучник! Я засмеялась вновь, уткнувшись в его плечо. Что-что, а Муаммар был крайне далёк от того, кем он себя называл. В этом, кажется, и был смысл подобных слов — тот, кто мог это признать, таковым не являлся. — Ты даже обижаться на себя не разрешаешь, — развела руками я, — не хочу тебя расстраивать, — сказала так, будто хотела наоборот, — но я уже поняла, что ты крайне ревнив, тираничен и вреден! Не могу поспорить с тобой насчёт куртов Танатоса, но любой американский мужчина будет мягче и спокойнее тебя! Альтаир обиделся. Как обычно позерски, однако бросить меня на мягкий диван в гостиной ему это не помешало, так же, как и ответить: — Ну ты и хамка, Джулия Муаммар! — он искоса взглянул на то, как я посмеиваясь ползу по дивану до него, — пойдём есть, вредина, — он резко сменил линию поведения и сгрёб меня в охапку, — уже поздно, а тебе ещё завтра учиться. Я радостно закивала, неожиданно даже для самой себя чмокнула его в кончик носа и улыбнулась, когда он замер, глядя на меня с… любовью? — Никаких американских мужчин, — сказал он, — никаких мужчин вообще. — Как скажете, мой господин, — весело ответила я. Поужинали мы быстро — я вдруг поняла, что до невозможности устала, и Альтаиру пришлось почти отнимать у меня чашку с чаем и заставлять подниматься наверх. Второе ему не удалось, потому мы легли на диване в гостиной и включили какое-то низкобюджетное кино в приложении на телевизоре. Что забавно — мужчина уснул первый, не дождавшись даже четверти фильма, благодаря чему время как я смогла пронаблюдать смену его извечно улыбающегося лица на обычное, расслабленное. Для меня было привычным видеть или его милое позерство, или ехидство, но в это мгновение он казался мне совсем другим человеком, будто маска спала, а моё отношение не успело поменяться. У него были достаточно жёсткие восточные черты лица, которые можно было бы назвать агрессивными или хищными, что было не заметно во время его бодрствования, но сейчас было очевидно. Я могла бы сказать что угодно про его красоту или длину тех же ресниц (которым хотелось завидовать едкой завистью), но в первую очередь я удостоверилась в жёстком, сильном характере Альфы и в холодном, едва ли уравновешенном нраве, который со всей очевидностью ещё даст о себе знать. Я уже начала ловить проявления этих черты, но ничего ровным счетом не делала. Возможно, это было глупо — терпеть что-то подобное сегодняшней нашей размолвке, вот только на меня давило несколько факторов, самым значимым из которых были частые заверения мамы о том, что я не должна поступать так, как сделали они с бабушкой. И мне было тяжело от этого — присутствовало ощущение, что я делаю или неверный выбор, или делаю его не сама. *** Утром меня разбудил шёпот мамы и лёгкие поглаживания по голове от Аира. — Пора вставать, волчонок, — нежный поцелуй в лоб, мне захотелось потереть его от щекотки, — ты сама хотела в колледж — могла бы сейчас беззаботно спать, — он хмыкнул, — но у тебя же очередные грандиозные планы и шило в… попе. Его ворчания мне не понравились совершенно. Я сонно приоткрыла глаза, приподняла голову и, только увидев его улыбку, натянула воротник его футболки на его же рот. Мужчина хмыкнул, я положила голову обратно на его грудь и вновь закрыла глаза. — Джулия Питерс! — громко сказала мама, хорошо зная мою неподъёмность с утра, — если ты сейчас не встанешь, то я вылью на тебя стакан ледяной воды! — Беатрис, — очень холодно и как-то угрожающе прошипел Муаммар. Я подняла кверху руку, положила ему на живот и оперлась на неё, чтобы сесть и недовольно оглядеть мир. За окном назревал рассвет. — Зачем так рано? — спросила я сама у себя, а потому полушёпотом, — сколько сейчас? Семь? Уже проснувшийся Аир оглядел меня с крайне милой улыбкой выспавшегося человека, в отличие от сонной меня, которая на работу даже вставала в половину девятого! — Почти семь, — обрадовал меня мужчина, — занятия начинаются в девять, а нам ещё ехать до города. Я расслабила руку, упала, уткнувшись в его твердый живот, и зашипела от боли в с трудом выдержавшим такое носу. — Если не пойдешь в ванную сейчас, то тебя туда понесу я, — посыпались угрозы от него, — и тогда на еду и сборы тебе останется всего полчаса. Осознать в полной мере его посыл я смогла, только когда меня поставили перед дверью в ванную его комнаты на втором этаже, после чего подтолкнули шлепком по мягкому месту и остались с сомнением смотреть на мои вялые шаги в сторону стеклянной двери душевой. — Я передумал, — подхватил даже не сопротивляющуюся меня он. Затем, правда, отпустил, явно желая понаблюдать на моё избавление от вчерашней одежды, — Джули, ты можешь остаться дома. Я мотнула головой, совершенно несексуально запнулась о штанину и вынырнула, наконец, из её плена. Альтаир не сдержал весёлой улыбки. — Ты не мог бы хм… выйти? — вспомнила я наше прошлое и позапрошлое купание вместе, — а лучше выделить мне комнату с отдельной ванной. — Нет, конечно, — усмехнулся он, подошел ко мне и потянул вверх кофту, помогая мне разобраться с ней быстрее. — Ты же не… — я немного сонно выбиралась из рукавов. Мужчина довольно улыбнулся.