Лука поднялся на холм и сказал: – Ну и прохвосты! Все заметили, к нападению готовы были, а виду не показывали. Если стреляли бы по десятку, то сгинули бы мы, не подъехав к тыну. Пушки дробом побили бы нас. Опричник Фома Рубач тем временем замахал над собой копьем с белой тряпкой. На деревне ответили тем же. – Лука, Яков, прикройте! – распорядился Бордак. – Мы не знаем этих местных. Налетят разъезды, и придется бить их. Десятки Огнева и Грудина встали за небольшим обозом в полукруг. – Василь Игнатьевич, будь тут, мы с Михайло пойдем к деревне, – сказал Хворостинин. – Не опасно ли? Может, Рубача пошлем? – А грамота царская у него есть? – Нет. – Вот то-то и оно. Едем, Михайло, не будем дожидаться, покуда нас пушками позовут. Воевода особой дружины и князь Хворостинин сошли с холма и поспешили к Ступне. Ворота отворились. Навстречу им выехали два всадника. Оба в латах, при саблях и, что интересно, со щитами. – Кто такие? – спросил мужик со строгим спокойным лицом. – Ты грамоте обучен? – осведомился Хворостинин. – А то! – Это хорошо. Тогда читай. – Князь передал мужику царскую грамоту. Тот взял ее. Товарищ поднес факел, чтобы видно было. Мужик прочитал текст, сорвал шапку, склонил голову. – Извиняй, князь, за такую встречу, но мы же не знали, кого это принесло. Видели, что отряд числом в три десятка к деревне идет, а кто такие, не рассмотрели. – Не за что извиняться. Как встретили, о том еще поговорим. А ты и есть станичный голова Родион Толстой? Мужик удивился и спросил: – Откуда меня знаешь? – От Петра Сухого. – Значит, вы в Ванькино были? – Мы много где были и еще быть должны. Сухой говорил, постоялый двор тут у вас имеется? – Да, покуда еще стоит. Почему спрашиваешь, князь? – Не догадываешься? – Голова моя дурная! Дружину твою надо на постой определить. Так ты давай распоряжение. Пусть два десятка в обход деревни на двор идут. Там Еремей Лобач с женой Аленой да работницей проживают. Припасы держат, дом в справном виде. Встретят, накормят, напоят, спать уложат. В доме у них печь, тепло ночью, соломы вдоволь, пол застелен. Третий же десяток пусть в деревню заходит. Избы пустые есть, разместим. У меня она малая, потому как жить в ней некому. Зато у помощника дом крепкий, новый, осенью поднятый. Там место для тебя и воевод твоих. Хворостинин кивнул. – Слыхал я о беде твоей, соболезную. Мало кого такое горе обошло в прошлом году на Москве. – За соболезнования спасибо, князь, но не надо душу теребить. Я и так почти каждую ночь семью свою во сне вижу. Хворостинин повернулся к Бордаку. – Накажи Василю распорядиться дружиной, и вместе подъезжайте. Михайло отъехал, а Толстой спросил: – Помощник твой? – Нет, у него свои заботы. Это первый воевода особой опричной дружины самого царя Ивана Васильевича, боярин Михайло Алексеевич Бордак. Второй воевода – князь Парфенов Василий Игнатьевич. – Вон как! – изумленно воскликнул помощник станичного головы. – У нас тут отродясь таких вельмож не было. Толстой указал на него. – Это Кирьян Губан. Он у меня над сторожами и разъездами начальствует. К нему в дом и пойдем, как ратников определим на постой. У него просторно. – За постой платить надо. Сколько денег мы Лобачу дать должны? – Князь, какие деньги? Вы не торговцы, не купцы, люди служилые, на защите отечества стоите. С вас нельзя брать ничего, давать надо. Князь покачал головой. – Спасибо, конечно, Петр, но так не пойдет. Хозяин двора понесет немалые траты. На постой встают два десятка здоровых и голодных ратников. С ними кони, им тоже корм нужен. Почему мы будем разорять мужика, коли у него и без нас дела никудышные? – Плати, если хочешь. Ты хозяин своей казны. А сколько, это мы завтра узнаем. Бордак передал наказ Парфенову, тот – десятникам. Вокруг городьбы пошли десятки Огнева и Рубача, к воротам вместе с воеводами подъехал отряд Грудина. За это время вся деревня вышла на улицу. У плетней стояли мужики, бабы, дети, но к воротам не подходили. Видно было, что голова и на самом деле крепко держит тут порядок. Губан повел опричников Огнева по деревне, к пустым избам. В Ступне, как и во многих других селениях, таковых было немало. Ушли люди столицу восстанавливать. – А покажи-ка ты нам, Петр, как оборона деревни построена, – сказал Бордак. – Честно говоря, стрельбы из пушек мы не ждали. Да и пищальников. Станичный голова улыбнулся. – Отчего не показать? Оборона у нас крепкая, да не только деревни. Мы знали о новом нашествии собаки Девлет-Гирея, укрепили и правый берег Оки. С утра посмотрите. Хочу знать, как оцените наши укрепления вы, ратные государевы люди. – Посмотрим, – обещал Хворостинин. – А сейчас исполни просьбу боярина. – Коней оставьте. Мужики отведут их в конюшню Губана. Пешком пойдем. Князья, боярин, голова соскочили с коней, передали их подбежавшим мужикам. Толстой повел гостей вдоль городьбы. Дубовые колья в сажень, а то и выше вкопаны в узкий вал, да не прямо, а с наклоном в сторону поля, леса, дороги, закрывающиеся амбразуры, под ними настил из досок, на нем пушки на колесах. – Откуда они у тебя? – поинтересовался Хворостинин. – Это долгая история. Я за ними на Москву с мужиками ездил. Еще до прошлого года. Тогда только две пушки у мастеровых выменяли на зерно. А как крымчаки сожгли Москву, там бесхозных пушек и пищалей много было. Забрали, прямо скажу, воровски. Но как иначе? Потом боярин Михаил Иванович Воротынский дал мне грамоту на постройку станицы, наказал дать еще пушек. Их у меня десять, пищалей поболее, три десятка. Порох и пули есть, ядер мало, зато дроба валом на берегу. Поглядели? Темно теперь, видно плохо. Утром все покажу. А теперь пойдем в дом Лобача, помолимся, поужинаем, поговорим, коли желание не пропало. Там отдохнете, до того в баньке попаритесь. – Веди в дом, – сказал Хворостинин. Они прошли к двухэтажному дому, единственному такому в деревне. Там их встретил Губан, выполнявший поручение Толстого. – Два десятка ратников разместились на постоялом дворе. Супружница Лобача Алена с девкой прислужницей затеялись готовить еду, – доложил он Хворостинину. – А третий десяток? – спросил Бордак. – Тот в избах у реки. Хотели коней в табун сбить да вывести в поле, но десятники отказались. Сказали, кони при них будут. Запросили сена и воды. Сейчас мужики подносят. – Веди в свои хоромы, – сказал Толстой. – Петр, ты ведь сам знаешь, как к горнице пройти. Вот лестница, двери открыты. Ты веди, а я жене Серафиме да дочери Ольге накажу для вельмож угощение сготовить. После баньки как раз подойдет. Что пожелаете, князья? Есть и щи, и уха, курицу можно отварить, пироги в печи разные. – Чем угостишь, тем и довольны будем, – сказал Хворостинин. – А как насчет питья? Квас – это понятно, а что еще? У меня разное есть, хлебное и медовуха. Второй воевода передового полка взглянул на Бордака и Парфенова. – Что скажете? – Вино очень крепкое? – спросил Михайло. – Двойного перегона, на травах настояно. Но есть, как я говорил, и послабее.