– А ты его знаешь? – На глупые вопросы не отвечаю. – Чего он обзывается? – заявил молодой. Старший опять осадил его: – Молчи, я сказал! А лучше уйди с глаз долой. Петр! Из арки вышел стражник одних лет с начальником. – Да, Матвей? – Тут дьяк Губов до государя. Ступай во дворец, скажи опричной охране, чтобы Малюте Скуратову передали о нем. – Самому Скуратову? – Плохо слышал? – Ладно, понял. – Стражник с интересом взглянул на путника и скрылся в арке. Старший стражи хотел продолжить разговор с дьяком, который намеревался пройти к царю, но тот остановил его. – Не до того мне, устал. – Ты пешком, что ли? – Я же сказал, устал. Отстань! – Ладно. Вскоре из Кремля вышел сам Малюта Скуратов. Стража никак не ожидала этого и опешила. Ближний помощник Ивана Грозного обнял путника и сказал: – Вернулся ты, Никита Андреевич. Значит, долго жить будешь. – Не более того, сколько Господь отмерит. – Это так. А где конь-то твой? – Оставил у родственника, он недалече живет. – Отстроился уже? – Как все. – Ну пойдем. Государь еще третьего дня ждал тебя. Скуратов завел дьяка в потайную залу дворца. Там никого не было. – Жди, Никита Андреевич, государь выйдет к тебе, – сказал Малюта. Дьяк расстегнул рубаху, присел на лавку. – Испить бы воды, Григорий Лукьянович? – Это можно. Погоди. Скуратов окликнул стражника, который стоял в проходе за углом, велел принести чашу с водой. Как дьяк напился, Малюта забрал посудину и покинул залу. Дьяк устроился поудобнее. Он не знал, сколько ему придется ждать. Совсем скоро дверь открылась. В комнату шагнул царь и прошел к лавке. Дьяк поднялся, прижал руку к сердцу, поклонился. – Доброго здравия тебе, государь. – И тебе, Никита. Садись, рассказывай. Я долго и с нетерпением ждал твоего возвращения. Опасался, что сгинешь ты в Речи Посполитой. Дьяк улыбнулся. – Как видишь, не сгинул, вернулся. – Вот и хорошо. Говори, Никита. – Царь сел в деревянное кресло, похожее на трон, отставил в сторону посох. Дьяк выдохнул и начал речь: – Добрался я до польских земель без помех. Оделся монахом. Их повсюду сейчас много, переходят из обители в обитель. До того на Москве грамоту отпускную сделал, все чин по чину, с печатью. В общем, миновал Новгород, Псков и оказался в порубежном местечке Хланово. Дальний родственник Семен Убарь встретил меня радушно, приютил на время. На второй день в деревню явился польский купец Ян Гликус. Наши люди потрудились на славу, все заранее обговорили с поляками. Гликус сказал, чтобы перебирался я под видом его человека к Кракову. Но не в сам город, а не доходя верст пяти, в деревушку Бержин, что у местечка Забра на берегу Вислы. – А не опасно было тебе, чужаку, идти в польскую деревню? – Так она брошенная, эта деревня. Едва ли не все ее дома ранее стояли у самого обрыва реки. Когда случился оползень, они и ушли в воду вместе с жителями. Вот и бросили это гиблое место поляки, да построили местечко Забра. Там и поселились те, кто в живых остался. Так что я зашел в Бержин спокойно, по дороге. Не опасно то было, государь. Иван Васильевич кивнул. – Продолжай! – В деревушке той по левой стороне три избы. Одна почти целая. В ней обустроился, прибрался, печь не растапливал, дабы дыма из местечка не видели, питался всухомятку. Да мне это не впервой. Пан Левский объявился третьей ночью, вернее, поздним вечером, по реке. Иван Грозный усмехнулся. – Вот что значит корысть. За золото и ближний к самому королю магнат, человек далеко не бедный, в какую-то заброшенную деревушку поперся. – Это так, государь. Жадный он, пан Левский. – Это ладно. Что дальше? – Я постоянно смотрел за округой, рекой, заметил небольшое судно. Пан один в деревушку зашел. Я к нему. Грамоту тайную показал, провел в избу. Он все нос морщил, запах там не дворцовый. Сели мы на лавки и повели разговор. Я спросил, как ты и велел, что будет делать король, если русский царь выведет часть войск из Ливонии. Он посмотрел на меня как на дурачка или шута, засмеялся и заявил: «Неужто царь сам не ведает, что Сигизмунд станет делать? Наши войска тут же займут крепости и земли, оставленные русскими. А коли много войск заберет царь, то пойдут освобождать и другие». Я ему: «А что король будет делать, если в новой войне русские и крымчаки не перебьют друг друга, а победит малой кровью одна из сторон?» – И что он ответил? – Задумался, потом сказал: «А какая Сигизмунду разница, победят ли русские или крымчаки? Все одно силы и тех, и этих станут меньшими». Я ему: «Это еще как знать. Если крымчаки победят и захватят Русь, то ее земли займут и османы, и ногаи, и черкесы, и казанцы с астраханцами. Но уже под началом султана Великой Порты. Он соберет огромную орду. Уверен ли Сигизмунд Второй Август в том, что она не двинется поначалу на Литву, а потом и на Польшу?» Пан Левский промолчал. Я с другого края зашел: «А думает ли король, что случится, если победит русский царь? Ведь тогда ему ничего не останется, как вернуть крепости и земли, оставленные им. А это война, причем уже не только в Ливонии. В отместку за коварство короля русский царь может так же, как и орда, собрать огромное войско, пойти дальше на запад и завоевать Литву и Польшу». Левский тут спросил: «Чего ты хочешь?». Я ответил: «Сам я ничего не хочу. Царь предостерегает короля, чтобы тот не делал необдуманных шагов. Царю надо отвести часть войска на прикрытие Москвы и для разгрома орды Девлет-Гирея, при этом быть уверенным в том, что поляки не ударят в спину. За это он сам отдаст те крепости и земли, о которых наши послы договорятся». – Левский что? – Опять думал долго, прикидывал, потом спросил: «А где уверенность в том, что победят русские?». Ну уж тут я отплатил ему его же монетой: «На глупые вопросы не отвечаю. Если не победит Москва, то Польшу захватит орда. Но мы ее побьем. Тогда все будет как прежде. Только король и без войны вернет нам часть земель Ливонии». Левский резко встал и спросил: «Это все, что хотел передать царь?» Я молча кивнул. Он буркнул: «Ожидай тут, буду говорить с королем. Что порешит, о том скажу». Я спросил: «А если Сигизмунд решит, что предостережения царя – пустое дело, и продолжит гнуть линию на захват крепостей, то и мне не жить? Тут меня тихо и прибьют его люди, дабы царь не получил никакого ответа?». Пан Левский ничего на это не ответил и ушел. – Ты мог погибнуть. – Ну я тоже сиднем не сидел в избе, которая могла стать моим склепом. Перебрался в сад крайнего подворья, откуда так же хорошо округу видать, но близко до лесу. Если вместо пана Аджия Левского объявились бы польские ратники, то попытался бы скрыться. Конечно, сделать это было бы очень сложно, но попытка не пытка. – Что было далее? – Объявился пан Левский. Зашел в дом, а меня-то там и нет. Вышел, туда поглядел, сюда. Тут я из сада окликнул его. Он подошел и сказал: «Если царь уберет из крепостей и замков свои силы, то немедля король предпринимать ничего не будет. Станет смотреть чем закончится война Москвы и Крыма. Победит Крым – пошлет войска вернуть свои земли и будет собирать войско для обороны от орды. Если победит Москва, будет ждать послов, дабы переговорить о передаче крепостей. А уж сколько, каких и когда, то они будут обговаривать». Потом пан Левский спустился к реке. Больше я его не видел, потому как тут же отправился в Хланово, оттуда на Москву. Это все, государь. – Так. Значит, внял угрозе Сигизмунд, и это хорошо. Ты, дьяк, свое дело сделал, благодарствую. – Царь достал мешочек с деньгами и протянул Губову. Тот взял его, поклонился. – Тебе благодарность великая. – Отдохни и отправляйся в приказ. Там теперь работы много. – Знаю, государь. – Ступай! Дьяк Посольского приказа поклонился и покинул залу. Туда тут же зашел Скуратов. Царь кивнул на лавку.