Объявилась стряпуха князя Варвара, спросила, подать ли кушанья князю. Парфенов отказался, сослался на то, что плотно перекусил на Москве. Марфа убрала за Бордаком. Вельможи вышли на берег реки. Вечер выдался погожим, теплым. – Ты надолго сюда, Василь? – Да вот ключник наберет еще с десяток мастеровых, с ними и поеду. Ты, как я разумею, с Аленой останешься? – Куда же я от нее? – Верно, поддержи жену. Ты узнал, почему так с ней вышло? – Узнал. – Бабка Вера отчиталась? – Да, рассказала все как было. Признаюсь, Василь, хотел я прибить ее, но не смог. – Ты на людей не ярись. Негоже то, Михайло. Бабка Вера повитуха знатная. Коли помер младенец, то не ее вина в том. – Понимаю. Худо у меня на душе, Василь. – Ничего. Побудешь с женой, отойдешь, смиришься. – Тихо-то как. Парфенов кивнул. – Да, сегодня пригоже. Вон на берег выходят парень да девка. Им все нипочем. – Потому как молоды. Мы такими же были. Жили одним днем. – Да и сейчас не старые. – Но и не молодые. А вот и звезды появились. Даже не верится, что в Крыму, во дворце своем, Девлет сейчас думает о том, как захватить нас. – Как там в Крыму-то, Михайло? – Жизнь другая, для нас, русских, чуждая. Не хочу вспоминать. – Не хочешь, так и не надо. Пойдем в дом. Бордак прошел в опочивальню жены. Она проснулась. Рядом с ней сидела Олеся. Она замаялась за день, в глазах ее читалась усталость. – Иди отдохни, – сказал Бордак. – Я буду с женой до утра. Ты только скажи, надо ли ночью ей давать какое-либо снадобье. – Нет, не надо. – Тогда иди. – Я, с твоего, боярин, позволения останусь в светлице. Мало ли, вдруг понадоблюсь. – Почему дозволения спрашиваешь? Устраивайся где хочешь. – Я рядом буду, только кликни, тут же прибегу. – Хорошо. Сиделка ушла. Бордак сел на ее место и спросил: – Как ты, лебедушка моя? – Лучше, Михайло. Хоть и слаба еще. – Ничего. Вместе мы любую беду одолеем. – Ты прилег бы рядом со мной, Михайло. – Так нельзя это. Бабка… Алена не дала ему договорить. – Можно. Ты с краешка пристройся. Я хочу чувствовать твое тепло. Бордак разделся, прилег, положил руку на грудь жены. – Хорошо, – проговорила Алена. Михайло вдруг почувствовал, как ком застрял в горле, из глаз покатили слезы. – Что ты, милый? Плачешь? – Не спрашивай, Алена. – Ты, сильный, храбрый воин, не раз бившийся с врагом, и плачешь? – Не знаю, что со мной. – Ну и поплачь. Этого никто, кроме меня, не видит. Утром следующего дня к потайной арке, откуда начинался подземный ход из Тайницкой башни Кремля, подошел человек с посохом. Одежда простая, вид усталый. Он видел стражу и шел к ней. Один из воинов указал своему старшему на этого человека. – Гляди, Матвей, мужик какой-то идет. – Вижу. Коли идет к нам, значит, знает про потайной ход. – А может, случайно забрел сумасшедший какой? Таких теперь на Москве пропасть. – Может быть, и так. Сейчас узнаем. Человек подошел к ним и, остановился, оперся на посох и сказал: – Доброго здравия вам, стражники. – Тебе того же, – ответил старший и осведомился: – Кто ты такой, откуда и куда идешь? – Иду к царю. А мое имя тебе ничего не скажет. Стражники переглянулись. – К царю, говоришь? – Молодой ратник усмехнулся. – А на что он тебе? Может, ты вот так запросто поговорить с ним желаешь? Ведь ему больше делать нечего, как лясы точить с такими вот проходимцами, как ты. Человек с посохом вдруг повысил голос: – А ты, воин, порядку не научен! Не знаешь, что старших уважать надо. – Да кто ты есть, чтобы я?.. Старший почуял, что к ним подошел не простой путник, и осадил молодого: – Помолчи, Никола! – Он посмотрел в глаза нежданного гостя и спросил: – Как доложить о тебе сотнику крепостной стражи? – Передай, дьяк Губов прибыл. Да не сотнику, а пошли гонца к Григорию Лукьяновичу. – Это к Скуратову, что ли? – К нему.