Служка принес постели, убрал со стола. Бордак и Парфенов заснули. С утра пошел дождь. Бордак проснулся, сел на лавке. Голова у него раскалывалась. Давно он не потреблял столько крепкого хлебного вина. У стены напротив зашевелился Парфенов. – Что, Михайло, вставать пора? – Пора, Василь. Как же болит голова. – У меня тоже. Сейчас чего-нибудь придумаем. Бордак вспомнил о смерти ребенка и почувствовал себя еще хуже, хоть волком вой. Но он взял себя в руки и сказал: – Чего думать-то? Поднимайся, пойдем под дождь, холодные струи быстро в чувство приведут. И за дело. – Нет, Михайло, дождь нам не поможет. – Он встал, надел штаны, рубаху, сапоги и крикнул: – Борька! Физиономия служки тут же возникла в проеме двери. – Да, князь? Доброго утречка. – Какое оно доброе? Дождь льет. – И дождь неплох, и солнце. Всякая погода по-своему хороша. Парфенов удивленно посмотрел на него. – Ты гляди, как заговорил. И где научился? – Так нигде, сам ведаю. – Это пока ты молодой, все хорошо. – А ты старый, князь, да? – Хватит болтать. Подай-ка нам с боярином рассолу огуречного. Служка развел руками. – Где же его взять-то? У нас нету. – Найди. Где хочешь ищи, но чтобы сей же миг рассол был. – Ладно, у мужиков спрошу, видал, они как-то пили после гулянки, к соседям зайду. А чего на завтрак подать? – Принеси то, что мужики сготовят. – Уразумел. – Парень исчез в сенях и через четверть часа объявился с кувшином в руках. – Нашел! У соседского мужика выпросил. Его подворье мало пострадало. – Давай. Князь и боярин налили рассол в чаши, выпили его, и им полегчало. А еще лучше они себя почувствовали после завтрака. Вельможи начали одеваться в праздничные одежды, и тут во дворе послышался властный голос: – Веди к хозяину! – Кто это еще? – спросил Бордак. – Может, сосед твой, у которого Борька добыл рассол? – А ты голос не узнал? Ответить Бордак не успел. В помещение ввалился Малюта Скуратов, сбросил мокрую накидку на лавку, присел на другую, воззрился на Бордака и заявил: – Худо твое дело, Михайло Алексеич. – Что худо? – не понял Бордак. – А то, что задание государя не исполнил. – Как это? Все сделал, что было велено. Скуратов покачал головой. – Не все, боярин. Ты по возвращении должен был сразу же явиться на доклад к государю, а вместо этого поехал к товарищу своему хлебное вино пить. – Это ты напрасно, Григорий Лукьянович. Наперво я на свое подворье заехал, передохнуть хотел, потому как устал шибко. Там князь Парфенов и разбудил меня уже вечером. А выпили мы с того, что беда у меня случилась тут, покуда я был в Крыму. – Что за беда, Михайло? – спросил Скуратов. Бордак поведал ему о смерти ребенка. – Вот оно что. – Думный боярин изменил тон. – Извиняй, Михайло Алексеевич, не знал. Прими соболезнования. – Ничего. Я уже отошел немного. – Да, беда. А у кого нынче праздник? Куда ни сунешься, повсюду горе. Многим жизнь сломал собака Девлет-Гирей, но ничего, сочтемся. Гляжу, вы собирались в Кремль. – Да. – Вместе поедем. Хотя Василию Игнатьевичу, думаю, покуда у царя делать нечего. – Значит, мне остаться? – Хочешь, едем, только у дворца ждать будешь. – Лучше там обожду, тут и без меня управятся. – Дело твое. Собирайтесь. Я на двор. И накидки возьмите, дождь на улице. Парфенов усмехнулся. – Про то, Григорий Лукьянович, знаем, не в подполе сидим. – Ну да. Жду. Бордак с Парфеновым набросили на себя накидки, вышли из дома. Скуратов с опричниками ждал их. Служка подвел вельможам коней, и они поехали к Кремлю. Как и было оговорено, Парфенов остался у крыльца, рядом с охраной. Скуратов же провел Бордака в потайную залу, где государь обычно давал задание верным людям. Царь встретил Бордака недружелюбно. – Почему ты, боярин, пренебрегаешь моим наказом? – строго спросил он. Михайло поднял голову и заявил: – Ты несправедлив ко мне, государь. – Несправедлив? – Иван Васильевич повысил голос: – Ты по возвращении из Крыма должен было сразу прийти ко мне, а вместо того я посылаю за тобой людей своих. Как это назвать? Тут за Бордака вступился Скуратов: – Государь, Михайло Алексеевич желал явиться к тебе, да вот горе у него в семье случилось великое.