Сижу, креплюсь… по счастию, День кончился, а к вечеру Похолодало, – сжалился Над сиротами Бог! Ну, так мы и доехали, И я добрел на родину, А здесь, по Божьей милости, И легче стало мне… – Чего вы тут расхвастались Своим мужицким счастием? — Кричит разбитый на ноги Дворовый человек. — А вы меня попотчуйте: Я счастлив, видит Бог! У первого боярина, У князя Переметьева, Я был любимый раб. Жена – раба любимая, А дочка вместе с барышней Училась и французскому И всяким языкам, Садиться позволялось ей В присутствии княжны… Ой! как кольнуло!.. батюшки!.. — (И начал ногу правую Ладонями тереть.) Крестьяне рассмеялися. – Чего смеетесь, глупые, — Озлившись неожиданно, Дворовый закричал. — Я болен, а сказать ли вам, О чем молюсь я Господу, Вставая и ложась? Молюсь: «Оставь мне, Господи, Болезнь мою почетную, По ней я дворянин!» Не вашей подлой хворостью, Не хрипотой, не грыжею — Болезнью благородною, Какая только водится У первых лиц в империи, Я болен, мужичье! По-да-грой именуется! Чтоб получить ее — Шампанское, бургонское, Токайское, венгерское Лет тридцать надо пить… За стулом у светлейшего У князя Переметьева Я сорок лет стоял, С французским лучшим трюфелем [59] Тарелки я лизал, Напитки иностранные Из рюмок допивал… Ну, наливай! — «Проваливай! У нас вино мужицкое, Простое, не заморское — Не по твоим губам!» Желтоволосый, сгорбленный, Подкрался робко к странникам Крестьянин-белорус, Туда же к водке тянется: – Налей и мне маненичко, Я счастлив! – говорит. «А ты не лезь с ручищами! Докладывай, доказывай