Нойда посмотрел на парня внимательнее. – Ну а ты сам? – неожиданно спросил он. – Что с тобой потом было? – А ты откуда зна… А, ну да. Зуйко покраснел так, что аж лицо запылало. – Потом сны снились. Он стиснул руки. – Девка…ну… красивая…синеглазая… Нойда покивал. – Туда звала? В избушку? – Ага… – И сейчас снится? – Уже нет. – И как справился? – с любопытством спросил нойда. – К волхвам пошел? – Как ты все угадываешь! – восхитился парень. – Да, сходил на Перуново капище, дарами поклонился, волхвы меня горьким зельем напоили, и больше никаких снов! И тут же выпалил: – Позволь идти с тобой! – Нет. – Ну пожалуйста! Я же за сестрицу… Я выручить… Только тропинку покажу. Под взглядом нойды Зуйко смешался и опять покраснел. – Тоже с утопленницей обниматься охота? – насмешливо спросил шаман. Парень вскинул голову – кажется, обиделся. – А то я не понимаю, что это все морок! – Да, кажется, не понимаешь… «Твоя мать хочет вернуть дочку. Отец считает, что уже поздно, и она пропала. Но меня вот позвал…» Нойда еще раз поглядел на бледного, сжимающего потные ладони Зуйко, который с нетерпением ждал его ответа. «Пожалуй, из-за тебя и позвал. Небось и сам видит, что с тобой неладно. Боится, что мертвецы и сына вслед за дочерью вот-вот утащат…» Призрачная костлявая лапа над замерзшим морем… «Но вы мало боитесь, венья. Вам бы уйти отсюда, да поскорее, да подальше. Бегите из этих мест – только это вас и спасет…» Он еще раз поглядел на мальчишку. «А может, уже и поздно». * * * – Вот мы и пришли, – прошептал Зуйко, стараясь не приближаться к краю обрыва. – Ты голову-то высоко не держи, схоронись за камушком… Море мерно шумело внизу, накатывая на берег. Из-за края неба выползала тяжелая сизая туча, грозя ливнем, а то уже и снегом. Но просторы Ильмере переливались нежным перламутром, от синей дымки вдалеке до жемчужно-серой ряби в укромном заливе. На безжизненном каменистом берегу одиноко темнела избушка. Неподалеку от нее лежали деревянные обломки, кажется, некогда бывшие рыбачьей лодкой. Нойда стоял на краю, глядя вниз, а в его памяти сами собой всплывали слова саамского сказания. На краю земли, на берегу вечного моря, стоит пустая изба. Лишь ночью мелькают подле нее тени воинов… Люди говорят, когда воины сражаются, их кровь реками растекается по небу, рождая ночные зори… Что это за воины, почему они проливают кровь друг друга? То знает только лунная дева, Никийя – невидимка. Но кому ж она расскажет правду? А может, это изба Ябме-акка, старухи в синем. Синий – цвет смерти… – Тебе потом вон туда. По той расщелине можно спуститься, там осыпь, но слезть можн… О боги! Что это?! Зуйко замер, глядя куда-то вперед. Нойда тоже поглядел туда, и по спине его пробежал мороз. На самом краю обрыва валялась птичья тушка. Он подошел поближе и наклонился. Это был мертвый ворон – растерзанный, с ободранными перьями, – будто угодил в лапы хищной птицы. Губы шамана плотно сжались. Он вспомнил своего духа-сайво, который так и не пришел на зов. Скверное предзнаменование! Он подобрал священную птицу, чтобы честно похоронить ее. Но не успел обернуться, как кто-то со страшной силой толкнул его в спину. Нойда выронил ворона и раскинул руки, стараясь удержаться на краю – однако не сумел. Извернувшись в падении, он еле-еле зацепился, хватаясь за выступающие камни и пучки пожухлой травы. Вскинул взгляд и увидел прямо над собой Зуйко, который заносил ногу, собираясь пнуть его в лицо. Нойда увернулся от пинка, еще немного сполз, так что ноги его повисли в воздухе, потеряв опору. Он покосился вниз и обмер: под ним была глубокая пропасть. Сорвешься – останутся лишь изломанные кости на острых скалах далеко внизу… Над ним рычал от ярости Зуйко, пытался дотянуться ногой, но уже не доставал. Что-то стукнуло рядом, еще и еще – и по руке ударил увесистый камень. Пясть вмиг онемела, пальцы разжались… – О Каврай, отец видящих! – выкрикнул нойда, переживая редкий для него миг отчаяния. – О Луот, верный помощник! Наверху раздался топот копыт и крик. Потом стало тихо. Нойда выждал несколько мгновений, сжимая зубы, чтобы не стучали. Затем, преодолевая боль в разбитых пальцах, принялся карабкаться наверх. Только вновь встав на ноги на краю обрыва, он перевел дыхание. Руки дрожали, колени подламывались. Земля была испещрена следами оленя. Нойда сложил перед собой ладони и склонил голову, шепотом благодаря первейшего из помощников. Сайво-защитник опять выручил. Нойда видел его своими глазами только однажды, когда впервые взял в руки бубен и призвал дух на берегу Змеева моря. Но чудесный олень, пусть не самый сильный из подвластных духов, никогда не оставлял его без помощи. – Благодарю тебя, о Луот, – прошептал нойда и только тогда поглядел на Зуйко. Тот лежал, скорчившись поблизости, закрыв лицо руками, и тихо подвывал. Шаман перевернул его, безжалостно поймал взгляд и зашипел: – Гляди хорошенько, гляди на равка! Видишь его железные зубы? Он хочет обглодать твое лицо! Зуйко взвизгнул, вывернулся у него из руки и не помня себя, с криком бросился прочь, в сторону леса. Нойда ухмыльнулся. Теперь небось будет бежать до самого дома, или пока не свалится! Он понимал, что поступил не по доброму, показав парню видение равка. Но таких выходок за спиной ему больше не надо… Шаман вспомнил яростное лицо парня, его бессмысленные глаза, и нахмурился. Так-так! Все-таки он недостаточно быстро убрался тогда от избушки. Его там уже ждут. И ворон-сайво больше не прилетит… «Что ж – значит, можно больше не прятаться», – заключил он. И начал неторопливо, открыто спускаться вниз. Глава 3. Славуша Когда крутая тропа, норовящая осыпаться под ногами, наконец закончилась, и нойда вступил на берег, первое, что он почуял, еще не видя избы, был запах рыбной похлебки. Это было так неожиданно, что саами остановился, принюхиваясь. Уха пахла упоительно. Рот нойды наполнился слюной, в животе заурчало. Он даже утратил бдительность, но лишь на миг. Потом неспешно направился к избе. Вернее – туда, где потрескивал небольшой костер, поднимался пар над большим котлом, и, что-то негромко напевая, помешивала варево та, кого он искал. Никого, кроме нее, на всем берегу видно не было. Котел был большой, на целую ватагу рыболовов, обмазанный глиной и обложенный камнями. Нойда остановился в отдалении и окликнул стряпуху: – Здравствуй, Славуша! Девушка оглянулась, ахнула, прикрылась большой деревянной ложкой, словно пытаясь защититься. – Кто ты, прохожий человек? – спросила она недоверчиво, с опаской разглядывая странного незнакомца. – Откуда знаешь, как меня звать? Нойда замешкался с ответом, во все глаза глядя на девушку. По правде сказать, он был изумлен. Он ожидал увидеть изможденное, полубезумное существо. Возможно, еще одного мертвеца. Но перед ним стояла румяная, крепкая, свежая девица с чуть обветренным лицом. Вернее, молодая жена – русые волосы заплетены надвое и убраны под тканую шапочку. Дочь Богши смотрела на шамана ясным взглядом, в котором угадывалась разве что понятная опаска при виде невесть зачем забредшего к дому чужака. – Меня послал твой отец, – ответил наконец нойда. – Твоя семья беспокоится за тебя, Славуша. – А, – с облегчением отозвалась девушка, снова начиная помешивать уху. – Можешь передать батюшке – пусть не тревожится за меня. Мы тут не бедствуем. Муж меня не обижает, холит и лелеет, не знает чем порадовать. А уж какой добытчик! – А сейчас он где? – В море, где же еще! Да ты присядь, отдохни с дороги. Видно же, издалека пришел. Уха вот-вот подоспеет.