Он медленно встал на ноги, нашёл свой фонарь и осторожно, не включая его, направился назад в глубину бомбоубежища. В какой-то момент ему показалось, что он всё ещё слышит, как Молли зовёт его. – Это всё сон, – пробормотал он. – Кристофер Ларкхэм, ты сейчас плутаешь в стране грёз, вот ты где. Кит. Она назвала его «Кит». Его уже сто лет никто так не называл – с тех самых пор, как папа ушёл на войну. «Выше голову, Кит, – сказал отец, когда они прощались с ним на вокзале. – Береги маму, пока я не вернусь». Но он уже никогда не вернётся. И никто, кроме папы, не называл его до сих пор «Кит». «Откуда Молли узнала?» Кристофер брёл по туннелю к тусклому свету, горевшему в большом склепе. Чем ближе он подходил, тем громче доносились оттуда голоса, перекрывающие далёкие звуки бомбёжки. Мисс Лик, завернувшись в розовое клетчатое одеяло, выглядывала из своей пещерки, наблюдая за остальными. Норри, живущий в соседнем с Кристофером доме, спал прямо на влажной земле, положив голову на колени матери и раскрыв рот. Перебравшись через нескольких спящих детей, Кристофер занял своё любимое место. Единственное, чего ему хотелось – это сесть и подумать обо всём, что он увидел и почувствовал. – О господи! – выдохнула мисс Лик. – Где ты был, паренёк? Ты весь измазался! Что скажет мама! Кристофер пожал плечами. – Там везде грязно, – сказал он, показав пальцем в глубину туннеля. – На вашем месте я бы туда не совался. Беатрис всё ещё пела: «Счастья нет на этом свете, сколько б ни просили. И я пускаю пузыри…» Кристофер посмотрел на часы. Время словно остановилось. Прошло всего несколько минут с тех пор, как, открыв дверь, он оказался в 1666 году. – Ну вот я ей и говорю: где, по-твоему, сейчас можно взять шёлковые трусики? – Она что, не знает, что идёт война? – Вот и я ей говорю: можно подумать, ты не видела ни одной карикатуры про жука-транжиру. – Невероятно! В наше-то время! Девушки, сидящие с ним в одном углу, продолжали болтать без умолку, и теперь это было ещё невыносимее, потому что они стали обсуждать нижнее бельё. – Вот чёрт, – пробормотал Кристофер. «Сегодня тут вряд ли станет спокойно». И он медленно поплёлся к лестнице, чтобы выйти на поверхность. «Лучше понаблюдать за бомбёжкой вместе с мамой и Альбертом, чем сидеть тут». * * * С пожарного наблюдательного поста Кристоферу был хорошо слышен гул самолётов. – Это «дорнье». И истребители в группе прикрытия, – доложил он. – Штук десять примерно. – Не слишком обнадёживает, – вздохнула мама. – На юге, – добавил Кристофер, и мама с Альбертом обернулись, чтобы посмотреть, куда он показывает рукой. В бинокли они осматривали бескрайний горизонт и противоположный берег реки. Кристофер с обожанием смотрел на знакомый пейзаж. Высокий полукруглый купол собора Святого Павла высился именно там, где ему следовало быть. На фоне реки темнел мост. Мальчик помотал головой, стараясь отогнать всплывающие в голове неясные странные видения. Стоящие на берегу зенитные батареи начали стрелять, их залпы раздавались друг за другом с интервалами в пару минут, задолго до того, как прожекторы выхватывали из тьмы следующую волну самолётов. Кристофер тяжело вздохнул. Нет, это не сон. Это его мир. – Вслепую стреляют, – определил Альберт. – Почему они не экономят боеприпасы? Затем включились прожекторы, которые, хищно забегав по тёмному небу, вытянулись и стали обшаривать горизонт в поисках самолётов. Пилоты вражеских истребителей могли увести свои машины из-под лучей, но бомбардировщики были вынуждены придерживаться маршрута и поэтому могли попасть в сноп света и быть уничтоженными наземными службами или британскими ночными истребителями, раз за разом взмывавшими в небо по тревоге. Во всяком случае, план был именно таков. – Вон они, – предупредил Кристофер. Он не видел самолётов, но не сомневался, что сейчас они летят прямо над ними. Громкий вой раздался где-то в районе Вестминстера. – О боже, – вздрогнула мама. – Звук такой, будто они на нас целый Берлин сбросили. Не зевайте. – «Зажигалки»! – крикнул Альберт, показывая куда-то, где резкими тёмными силуэтами на фоне подсвеченного прожекторами ночного неба вниз сыпались сотни маленьких тонких цилиндров, будто самолёты сеяли какие-то серебряные семена. Падая на крыши, цилиндры рассыпались тысячью блестящих искр. Альберт бросился к телефону. – Центр управления? У нас «зажигалки» в третьем секторе. От реки до Куин-Виктория-стрит, а может, и дальше. Так точно. Мама взяла противопожарное одеяло и помпу. – Пошли, парни, – сказала она, протягивая им одеяло. – Вы знаете, что делать. Они быстро спустились по лестнице и вышли на улицу. Альберт подхватил два стоящих наготове ведра с песком, а Кристофер закинул на плечо запасную бухту верёвки. Несколько «зажигалок» тлели в канаве. – Промазали, – сказал Альберт. – Цыплят по осени считают, Берт, – качнула головой мама, показывая куда-то на другую сторону улицы. Сноп искр выстрелил там с крыши склада и рассыпался как огненный фейерверк во время салюта. – Мы им займёмся! – крикнул Альберт и подтолкнул Кристофера. – Ты иди дальше, смотри и зови, если понадобимся. Мама кивнула и пошла дальше. – Имейте в виду – вы нужны мне живыми, – бросила она через плечо, не останавливаясь. – Не беспокойся, – откликнулся Кристофер. – Мы с Альбертом специалисты в этом деле. – Мы вмиг с этим справимся. Если не считать одной маленькой проблемы: дверь склада была заперта на замок. – Вот чёрт! – выдохнул Альберт. – Как, они думают, мы должны защищать их имущество, если нам не попасть внутрь? – Наверное, все уехали на каникулы. – И тебя с Рождеством, – буркнул Альберт и длинно выругался. Они отступили на несколько шагов и посмотрели вверх на стену и крышу склада. Кристоферу было уже не до мыслей о том, что он видел и пережил в том, другом Лондоне. И пытаться кому-то об этом рассказывать тоже нет смысла. Они просто решат, что его контузило, и отвезут в больницу – как сестру Джинджера, когда её дом разбомбили. «А может, меня правда контузило? Может…» Усилием воли он вернул себя к реальности. Надо вести себя как обычно. Работать. – Вон она! – локтем толкнул его Альберт. К кирпичной стене была привинчена шаткая старая пожарная лестница. – Давай лучше я, – предложил Кристофер. – Тебя ступеньки не выдержат. – Один за всех – и все за одного, – весело откликнулся Альберт. – Прямо как в… Как там эта книжка называется? – Наклонившись, он подставил Кристоферу спину, чтобы тот смог дотянуться до нижней ступеньки лестницы. – Только маме не говори, а то она меня на ремни порежет. – Я вас слышу! – прокричала мама с другого конца улицы. Кристофер улыбнулся. Лестница была ломаной и дрожала, время от времени почти вываливаясь из стены с отвратительным скрежетом. Тяжёлый мешок с песком, привязанный у Кристофера на талии, сковывал движения. Мальчик лез вверх так быстро, как только мог, но к тому времени, как он выбрался на крышу, зажигательная бомба уже раскидала искры, и крыша вспыхнула. Белые языки пламени были невысоки, но огонь уже распространился довольно широко, и балки занялись. – Как ты там? – крикнул снизу Альберт. – Отлично! – ответил Кристофер. «Это по-настоящему. Это реально». – Вот и отлично, – повторил он самому себе. – Ты мечтал быть огнеборцем – так давай покажи, на что способен. Он осторожно шагнул от карниза на черепицу. Жар горящего дерева чувствовался даже через ботинки. Осторожно ощупывая ногами поверхность, прежде чем сделать шаг, он постепенно приближался к огню. Пламя быстро распространялось, и Кристоферу ничего не оставалось, кроме как попытаться его сбить. Начав с одного угла, как учила мама, Кристофер вновь и вновь бросал на огонь тяжёлое одеяло. Ночной воздух холодил спину, огонь обжигал лицо и руки, а дыма вокруг было столько, что он, казалось, проникал в лёгкие даже через уши. Словно забыв, что он находится на ветхой крыше трёхэтажного дома, Кристофер работал не торопясь и методично, как будто он не тушит пожар, а решает какую-то обычную задачку. Так проще всего сохранять спокойствие: сосредоточиться и просто делать своё дело. Наконец пожар был потушен. Кристофер поднял мешок и для надёжности присыпал всю поверхность песком. Если не принять мер предосторожности, обожжённое дерево может вспыхнуть вновь, а Кристоферу совсем не хотелось опять лезть наверх по этой шаткой лесенке.