От вида Данте, крупнокостного и мускулистого, обмякшего от удовольствия в этом кресле, покрытом его собственными выделениями. Я сглотнула, потеряв голову и равновесие. В тот момент я даже не была уверена, кто я, потому что Елена, которую я знала, никогда бы не стояла в дверях и не наблюдала за интимным проявлением мужского удовольствия, будто это было ее право смотреть и ее право владеть. Я вздрогнула, когда Данте начал приводить себя в порядок, глубоко дыша в процессе восстановления, когда он использовал полотенце для рук, вытирая большую часть спермы. Даже это взбудоражило меня, отдельный пульс бился как церемониальный барабан между бедер. Когда он встал, я почти убежала, как олень, пойманный в саду, но в его выражении лица был приказ, который держал меня в своем плену, пока он приближался. Только когда он подошел к двери, между его обнаженным телом и моим одетым осталось меньше метра, и только угол открытой двери толщиной в полметра скрывал от моего взгляда его размякший член, он перестал преследовать меня. Затем, не отрывая взгляда от меня, он провел одной рукой по своей груди, большой палец погрузился в остывающую полоску спермы, которую он пропустил, когда вытирался. Мое сердце билось так сильно, что ребра болели от удара, когда он медленно поднес его к моим губам и размазал мельчайшую капельку по рту, пятнышко, как блеск для губ. Неосознанно мои губы приоткрылись, но он уже убирал руку обратно в дверь, медленно, но уверенно закрывая ее. — Sogni d'oro, — пробормотал он перед тем, как закрыть дверь перед моим лицом с легкой тайной улыбкой. — Желаю сладких снов обо мне, Елена. Как только я осталась одна в темном коридоре, мой язык высунулся изо рта, чтобы коснуться соленого пятна на губах. Аромат соли и мускуса взорвался на вкусовых рецепторах, более восхитительный из-за близости присутствия Данте во рту, чем из-за истинного вкуса. Я побрела обратно к кровати на шатающихся ногах, как пьяная, натыкаясь на столы, спотыкаясь на лестнице, ведущей в комнату. Я была под кайфом от дыма нашей встречи, от затянувшегося океанского вкуса его на кончике моего языка. Моя кожа была напряженной и горячей. Даже серый шелковый топ и шортики были слишком велики для воспаленной плоти. Впервые в жизни я разделась догола и скользнула в постель, почти дрожа от острой тоски, которая жгла меня. Я хотела его. Я зажмурила глаза, словно вид его не был заклеймен на внутренней стороне моих век, нарисован на стенах моего черепа, как грубое граффити. Я хотела его так, как никогда не хотела ничего, даже собственной сексуальной разрядки, и разве это не было откровением само по себе. Завтра мне предстояла операция, которая, надеюсь, навсегда изменит мою жизнь, доведет до точки кипения тот похотливый пыл, который бурлил у меня под кожей. Я прибывала в восторге от операции с тех пор, как Моника сказала мне, что это возможно, но теперь, после самого интенсивного и позитивного сексуального опыта в моей жизни, я была почти в предвкушении от возбуждения. Что мог бы сделать Данте с этими властными руками на мне? Если кто и мог взять в руки мое сломанное и только что исцеленное тело и заставить его петь, так это мафиози, которого я не должна, не могла иметь. Единственный мужчина, которого я когда-либо хотела с таким физическим рвением, и единственный мужчина, которого я действительно не могла позволить себе хотеть. Глава 18 Елена Утро четверга выдалось мрачным и серым, а по окнам снаружи стучало стаккато [86] дождя. Я наслаждалась жалкой обманчивостью погоды, готовясь к операции. После вчерашнего безумно странного зрелища я оказалась такой же ворчливой, как Якопо, и страдающей от одинокой меланхолии. Я не сказала никому в семье, что мне предстоит операция, кроме Козимы, но и тогда я не называла ей дату. Не то чтобы я смущалась, но признание того, что у меня проблемы с репродуктивной функцией, не говоря уже об аноргазмии, было уязвимым, и я не хотела объяснять это кому-то больше, чем необходимо. Я даже маме не сказала, потому что не сообщила ей, что временно живу с Данте. Так что, в то утро я быстро собралась и оделась, чтобы поймать такси до частной клиники Моники. Стая тревожных и взволнованных птиц порхала в моем животе при мысли, что меня могут вылечить за двадцать четыре часа. Я уже почти вышла за дверь, когда Данте позвал меня из кухни. Все во мне хотело избежать его и смущения от того, что меня обвинили в вуайеризме накануне, но я знала, что в конце концов нам придется пообщаться, поскольку я была его адвокатом и вынужденной соседкой по комнате. Поэтому я глубоко вздохнула, приказала себе перестать вести себя как стыдливая школьница и вошла в гостиную. — Поздновато ты сегодня стартовала, — заметил он с островка, где сидел на табурете, попивая эспрессо и читая «Il Corriere», популярную итальянскую газету. Меня поразило, как он мог сидеть с таким спокойным и невозмутимым видом, когда я видела его в самом уязвимом состоянии прошлой ночью, голого и покрытого брызгами собственной спермы, как картина Поллока. Но разве не это было частью его привлекательности? Данте не испытывал стыда, не прятался и не терпел дураков. Если бы я хотела смутиться, я могла бы, но это не повлияло бы на его восприятие того, что он, несомненно, считал естественным занятием. То, что я могла восхищаться им, уважать его даже больше, чем до этого случая, было настолько же возмутительно, насколько и правильно. С самого начала Данте заметил мои рыжие волосы и повернулся ко мне, как бык, намереваясь разрушить все баррикады, между нами, в своем стремлении добраться до меня. Меня до сих пор знобило от мысли, что он может захотеть сделать, когда и если ему это удастся, но этот холодок был лишь прохладным ветерком по сравнению с огненной бурей желания, которая охватывала меня в последнее время всякий раз, когда мы оказывались в одном пространстве. Я колебалась, нервно поглаживая рукой свою кашемировую водолазку. — У меня назначена встреча, о которой я тебе говорила. Он нахмурил брови, и я почувствовала, как он красив, как мне не хватало вида его широкого, красивого лица, пока я избегала его последнюю неделю. На нем тоже была черная водолазка, плотно облегающая все его рельефные мышцы, подчеркивающая бездонную черноту его глаз и волос, так что он выглядел не иначе как зловеще. Я тут же вернулась к тому, как наблюдала за ним обнаженным и возбужденным в его кабинете. Мускулы обнажились перед моими глазами, напрягаясь и подпрыгивая в такт ощущениям, которые он извергал из своего члена. По мне пробежала дрожь. Данте заметил это и, казалось, собирался прокомментировать, но потом снова нахмурился. Вместо этого он потряс меня, предложив: — Давай я отвезу тебя. — Нет, — чуть не огрызнулась я, направляясь обратно в прихожую. Это последнее, в чем я нуждалась — чтобы этот невероятно мужественный мужчина знал, что я даже не могу кончить, как нормальная женщина. — Нет, я возьму такси. Нет необходимости срываться с места. — Это же операция, не так ли? Разве за тобой не должен кто-то заехать, когда ты закончишь? — попросила друга привезти меня обратно, — объяснила я. — Он знает, что ты останешься здесь? — Я ему доверяю. И я доверяла. Бо никогда не причинит мне вреда, а людей, которым я доверяю, можно пересчитать по пальцам одной руки, так что это о чем-то говорило. — Если я тебе нужен, ты мне звонишь, si [87]? — потребовал Данте, все еще хмурясь. — Мне это не нравится. Ты должна рассказать мне, что именно тебе делают, чтобы я мог быть готов заботиться о тебе. Из меня вырвался резкий смех, мое вчерашнее унижение было перечеркнуто мрачным юмором и гордым одиночеством. — Мне не нужен присмотр, и я с трудом могу представить тебя в роли няньки. Не беспокойся обо мне, Данте. Со мной все будет в порядке. Я всегда в порядке. А сейчас мне нужно спешить, всего хорошего. Я выскользнула из комнаты, прежде чем он успел запротестовать, поймав его приглушенное: — Только она могла надеть каблуки на операцию, — а затем крикнул: — In boca al lupa![88], — прежде чем войти в лифт. Удачи. Буквально переводится как «В пасть к Волку.» Мне потребовалось мгновение, чтобы решить, благодарна ли я или раздражена тем, что он не стал допытываться у меня, как он мастурбирует, но в итоге я остановилась на благодарности. У меня были более важные вещи, на которых стоило сосредоточиться, даже если мои мысли возвращались к тем скандальным образам, как жесткая хватка к мокрому мылу. Пока такси пробиралось сквозь утренние пробки к месту назначения, мои нервы начали разъедать все остальные мысли в голове. Когда мы подъехали к обочине, я уже нервничала, ладони сильно вспотели, пока я оплачивала проезд и заходила в здание к Монике. К тому времени как я добралась до ее этажа, мой лоб был холодным от обильного пота, и когда Моника вышла поприветствовать меня, она нахмурилась. — Нервничаешь? — мягко спросила она, взяв меня за руку, проводя в отдельную палату ожидания. — Для этого нет причин, Елена. Я делала эти процедуры сотни раз. В конце концов, я лучшая в городе. Я слабо рассмеялась, как она и хотела, прошла за ней в палату и села в глубокое замшевое кресло, ожидавшее меня. — Я не сомневаюсь в тебе. Я не нервничаю из-за операции, правда. Только о том, что это даст впоследствии. — Ах, — отметила она, мудрено кивая, пока рассматривала мою карту. — Я понимаю. У тебя назначена встреча с доктором Марсденом после восстановления? Я кивнула, хотя и не думала, что мой психотерапевт способен помочь мне справиться с десятилетиями сексуальных травм и шрамов. — Ты сильная и смелая, Елена. Я вижу очень приятные и страстные вещи в твоем будущем, — сказала она с широкой улыбкой. — Я попрошу медсестру зайти и все тебе объяснить. Пожалуйста, переоденься в это белье и халат. Увидимся в операционной. Храбрость. Это слово эхом отдавалось в голове, напоминая о благословении Данте на то, чтобы я была храброй с ним. Coraggio. Я натянуто улыбнулась своему врачу и подруге, когда она уходила, и постаралась дышать глубже. Но я не могла перестать думать о Данте и его непристойном предложении. Если операция сработает, я смогу испытать такое удовольствие, какого никогда не испытывала раньше, даже с Даниэлом, который, как я знала, был хорошим и щедрым любовником. Если Данте смог зажечь мое ледяное тело одним лишь прикосновением своих губ к моей точке пульса, то что бы он заставил меня почувствовать, прикоснувшись этими губами к другим частям моего тела? Я думала об этом всю процедуру регистрации у медсестры и потом, пока шла за ней по коридору в операционную. Я пришла к неизбежному выводу, что Данте будет галантным любовником, с удовольствием, отдающимся моему наслаждению, как он, казалось, с особой силой отдавался всему, что делал, но это не уменьшало риска.