Я не могла удержаться от смеха, который сорвался с моих губ, как лопнувший пузырь. Они были совершенно очаровательны вместе, и я просто не могла понять, что происходит. Я думала, единственным братом Данте был Александр. Он прочел замешательство в моем взгляде и усмехнулся, когда поставил девочку и протянул ей руку, чтобы она покружилась. — Елена — это Аврора. — Не называй меня Спящей Красавицей, — предупредила она меня, прежде чем я успела что-то сказать, сложив руки на бедра. — Я не люблю принцесс. — Хорошо, — согласилась я. — Мне они тоже не очень нравятся. Она подозрительно посмотрела на меня. — Даже Золушка. Я сморщила нос. — Особенно она. — Как так? — подтолкнула она. Я задумалась, потому что она заслуживала хорошего ответа. — Принцессы нуждаются в спасении, а я всегда хотела быть той женщиной, которая спасает себя сама. Может, даже той, которая в конце концов спасет своего прекрасного принца. Большие карие глаза Авроры расширились, прежде чем она трезво кивнула. — Да, вот почему они мне тоже не нравятся. Они sciocco [59]. — В мире есть разный тип женщин, gioia [60] . Есть мягкие, которых нужно спасать, но, возможно, у них добрые, нежные сердца, которые необходимо защищать. И знаешь что? — спросил Данте, поглаживая большой рукой ее по голове и бросая на меня взгляд искоса. — Даже сильные люди иногда нуждаются в спасении. — Не я, — прокричала она, поворачиваясь, чтобы запрыгнуть на мраморный столик, выбив вазу, которая безвредно упала на ковер. Она приняла боевую позу фехтовальщицы. — Я буду спасателем. — Спасителем, — поправила я. — Хорошо, — легко согласилась она. — Вот почему я считаю, что меня зовут stupido [61]. Я рассматривала ее секунду, затем схватила с пола длинную вазу и использовала ее, чтобы окрестить ее рыцарем. — Тогда, я думаю, нам следует называть тебя Рора — королева воинов. Ее глаза выпучились на меня. — Как в Львиным рыке. — Именно так, — согласилась я, сияя в ответ. — Хорошо, — повторила она так восхитительно уверенно, будто ничто в жизни ее не пугает. — Мы с тобой можем быть друзьями, хорошо? — Bene [62] , — согласилась я, протягивая руку для пожатия. Она приняла ее в свою маленькую, и мы так широко улыбнулись друг другу, что стало больно. — Я знал, что вы двое поладите, — вмешался Данте, подмигивая мне, прежде чем вернуться на кухню. — Елена тоже боец. Я передала подмигивание Роре, и мы обе последовали за ним на кухню. Там была зона бедствия, повсюду валялись мука с двойным нулевым содержанием и яичная скорлупа, а также маленькие сложенные ушки макарон орекьетте. — Твоя мама не обрадуется такому беспорядку, — признался Данте, когда они вернулись на свои места у островка, Рора воспользовалась моей рукой, чтобы подняться на табурет, а затем на стойку. — Нет, но тебе повезло. Ты достаточно взрослый, у тебя нет тайм-аутов, — надулась она, прежде чем взглянуть на меня. — Ты хочешь поделать с нами ушки? На мне была белая шелковая блузка за пятьсот долларов и широкие брюки Шанель, за которыми я обычно тщательно следила, даже садилась на салфетки, если мне нужно было присесть в общественном месте. Я почувствовала на себе взгляд Данте, когда кивнула. — Конечно, Рора. Она наградила меня улыбкой, а затем начала монолог о своем школьном дне и своей лучшей подруге Марии Антонии. Пока она радостно болтала, Данте появился из кладовой с фартуком и подошел ко мне. Вместо того чтобы отдать фартук, он встал позади меня, так близко, что я почувствовала его тепло, и потянулся к моему телу, завязывая ткань вокруг моей талии. Закрепив, он одной рукой приподнял мои волосы, чтобы завязать другие завязки. Но он этого не сделал. Вместо этого его горячее дыхание легло веером на мою шею, за ним последовало теплое прикосновение его носа к моему горлу. — Ммм, — промурлыкал он, вибрация щекотала тонкую кожу. — Ты пахнешь intossicante[63]. Между моими плечами пробежала дрожь, которую невозможно было скрыть от хищника за моей спиной. Когда я заговорила, я убедилась, что мой голос не такой слабый, как колени. — Это просто Шанель № 5. — Естественная химия тела вступает в реакцию с ароматом, — пробормотал он, медленно сдвигая завязки фартука к моей чувствительной плоти, грубая ткань была восхитительно чувственной. — Ни один аромат никогда не пахнет одинаково на разных людях. А этот? Он подходит тебе. Элегантный и знойный, как полуночное свидание в саду. — Могу я понюхать? — спросила Рора, прерывая электрическое напряжение между мной и Данте. Беззвучно, потому что мой голос был где-то у пальцев ног, я предложила ей свое запястье. Она прижалась к нему всем носом и глубоко внюхалась, прежде чем улыбнуться. Ее счастливая, легкая энергия была заразительна. — Пахнет теплыми цветами, — решила она. — Может, мне тоже стоит побрызгаться чем-нибудь? Данте усмехнулся, выходя из-за моей спины и завязывая фартук. Он потрепал ее по носу. — Маленьким девочкам не нужно пользоваться духами. Она нахмурилась. — Что ты об этом знаешь? Я рассмеялась. Боже, я смеялась. Звук вырывался из меня непристойно, захватывая мой живот и согревая грудь. Когда я пришла в себя, глаза были мокрыми от веселья, Рора вернулась к формированию макарон в своих маленьких пальчиках, но Данте смотрел на меня с чем-то, написанным черными чернилами в этих длинных ресницах. — Bellissima [64], — произнес он. Я покраснела, но наклонила голову, чтобы сосредоточиться на пасте, и позволила темным локонам упасть между моей щекой и его взглядом. Меня приводило в замешательство то, насколько Данте был заинтересован во мне. Я не привыкла, чтобы за мной… наблюдали. Я могла быть эмоциональным террористом, мои разбитые части были оружием, как осколки разбитого стекла. Я привыкла быть стервой, воином, чем-то сильным и непробиваемым, скорее достойным противником, чем достойным другом. Но Данте смотрел на меня так, словно я была каким-то бесценным, загадочным произведением искусства, и хотел узнать историю моей почти улыбки. Я хотела рассердиться на него за то, что он заставил меня оказаться в ситуации, когда меня не только отозвали с дела, которое могло сделать мою карьеру, но и полностью потерять. И в каком-то смысле я все еще прибывала в ярости. Настороженность и горький привкус гнева еще оставались на языке. Но эмоции имеют забавный способ кипеть вместе в одном котле нутра, и прямо сейчас, на его грязной кухне с очаровательной маленькой девочкой, которая обожала его, невозможно было не почувствовать что-то совершенно противоположное гневу. — Ciao raggazzi [65], — крикнула женщина с порога, привлекая мое внимание. Мгновение спустя красивая и белокурая итальянка, которую я теперь знала как Бэмби, вошла в гостиную в облегающем платье. Рора вскочила из-за стола, неловко спрыгнула на пол, упала на одно колено, а затем бросилась в бег, чтобы обнять женщину. Бэмби улыбнулась, заключив девочку в свои объятия несмотря на то, что ее руки были нагружены пакетами с продуктами. — Bambina [66]. Это слово заставило меня стиснуть зубы. Это прозвище, которым Себастьян и Козима называли Жизель с детства, хотя она была старше их обоих. Это тоже было символом их отношений с ней. Они баловали ее, защищали, одаривали любовью и похвалой. Рука Данте внезапно легонько прижалась к моей лопатке. Он смотрел на Бэмби, но что-то в его прикосновении подсказывало мне, что он почувствовал мое напряжение и пытался предложить облегчение. Как идиотка, я была тронута этим жестом. — Бэмби, это Елена Ломбарди, — представил он, когда они вошли на кухню. Я заметила, что он не упомянул, что я его адвокат, но подумала, что она уже в курсе. Я слегка улыбнулась. — Приятно познакомиться. На самом деле, я не могла оставить без внимания вопрос об их отношениях. Была ли она его девушкой? Бэмби заметила, как Данте занял несколько защитную позицию рядом со мной, и на ее губах заиграла небольшая улыбка. — Взаимно. Вижу, вы познакомились с моей дочерью Авророй. — Рора, — крикнула девочка, а затем издала свирепый рык. — Потому что я рычу, как лев.