Маура кивнула. — Свое подношение. И она вернулась к работе, продолжая надрезать и рассекать плоть. Извлекла легкие и опустила их в тазик из нержавейки, где они превратились в одну губчатую массу. После беглого осмотра розовой поверхности и по срезам с каждой доли она поняла, что это легкие совершенно здоровой женщины, никогда не курившей, и что они могли бы исправно прослужить ей до самой старости. Потом Маура перешла к брюшной полости и запустила руки в перчатках внутрь, чтобы произвести резекцию желудка, поджелудочной железы и печени. Живот у Евы Кассовиц был на зависть плоский — несомненный результат упорных приседаний и отжиманий. И как же запросто свел на нет все эти усилия скальпель, исполосовавший кожу и мышцы! Тазик мало-помалу заполнился внутренними органами и узлами тонкой кишки, похожей на спутавшихся в клубок угрей, — все это плавало в кровавой жиже вместе с печенью и селезенкой. И каждый орган был здоров-здоровехонек. Следом за тем Маура проникла в забрюшинное пространство, извлекла бархатисто-гладкие почки, сделала с них срезы и опустила их в банку для хранения проб. Они погрузились в формалин, оставив за собой завихряющиеся кровавые струйки. Маура выпрямилась и посмотрела на Йошиму. — Можешь выложить снимки черепа? Сейчас поглядим, что тут у нас. Он убрал с просмотрового стола снимки туловища и принялся выкладывать очередную порцию пленок, которую доктор Айлз еще не изучила. Теперь на экране высветились снимки головы. Маура обратила внимание на свод черепа, на то место, где находилась рваная рана, и осмотрела контур черепной коробки, силясь разглядеть характерную трещину или вмятину, которые она не смогла нащупать, но ничего такого не заметила. Впрочем, жертву можно было свалить ударом, и не проламывая череп. И потом, уже на бесчувственном теле, расстегнуть куртку и задрать свитер. И вонзить нож в сердце. Сначала Маура сосредоточилась на фронтальном снимке черепа. Затем перешла к боковой его проекции и, рассмотрев шею, остановила взгляд на гиоидной дуге. Позади нее проступало странное конусообразное затемнение — такого она раньше никогда не видела. Сдвинув брови, Маура склонилась над просмотровым столом и принялась разглядывать аномалию. На фронтальном виде та была почти полностью скрыта более плотным пятном шейного позвонка. А на боковой — просматривалась довольно четко и явно не была частью скелета. — Что же это такое? — пробормотала она. Сзади к ней подошла Джейн. — Что ты там увидела? — Вот эту штуковину. Это не кость. Какой-то инородный предмет. — У нее в горле что-то есть? Маура повернулась к столу и обратилась к Йошиме: — Можешь принести ларингоскоп? Маура встала в изголовье стола, приподняв подбородок. Впервые она взяла в руки ларингоскоп, когда училась на четвертом курсе: в тот раз ей предстояло ввести эндотрахеальную трубку человеку, который не дышал. Обстановка была довольно напряженная, у пациента остановилось сердце. Руководивший практикой ординатор дал ей на все про все только одну попытку. «У вас десять секунд, — предупредил он, — если не сможете, дайте мне». Она вставила ларингоскоп пациенту в рот, надеясь разглядеть горло и голосовые связки, но увидела только язык и слизистую оболочку. Секунды бежали неумолимо, сестра без устали надавливала на грудную клетку, бригада экстренной помощи смотрела на нее во все глаза. Маура старалась совладать с прибором, понимая, что с каждой потерянной секундой, которую пациент провел без кислорода, отмирает все больше и больше клеток мозга. В конце концов ординатор взял у нее из рук прибор и, слегка отстранив локтем, все сделал сам. Для нее это было унизительной демонстрацией ее собственной некомпетентности. Мертвый не нуждается в столь поспешном вмешательстве. Сейчас, когда Мауре предстояло ввести клинок ларингоскопа в рот Евы Кассовиц, рядом не было ни кардиомонитора, ни смотрящих на нее сотрудников бригады экстренной помощи, да и ничья жизнь не висела на волоске. Ева Кассовиц была мертвым пациентом. Маура сдвинула ее язык вбок, чтобы не мешал, спокойно ввела ей в рот прибор и заглянула в горло. Шея у Евы Кассовиц была длинная и тонкая, и Маура легко разглядела ее голосовые связки, похожие на бледно-розовые полоски, примыкающие к дыхательным путям. Между связками что-то поблескивало. — Пинцет! — попросила она, протянув руку. Йошима тут же вложил ей в ладонь инструмент. — Ты видишь предмет? — спросила Джейн. — Да. Маура подцепила блестяшку пинцетом и осторожно извлекла ее из горла. Опустила в лоток для сбора проб, и она звякнула, упав на дно из нержавеющей стали. — Я это вижу или мне снится? — изумилась Джейн. Маура перевернула странный предмет, и в ярком свете ламп он сверкнул жемчужным блеском. Морская ракушка. 18 Дневной свет поблек и превратился в серые сумерки, когда Джейн въехала на территорию Гарвардского университета и остановилась возле Конант-Холла. Парковка оказалась почти пустой. Выйдя из машины на пронизывающий ветер, она оглядела старые кирпичные здания, казавшиеся заброшенными, посмотрела на снежинки, роем кружившие над обледенелой мостовой, и поняла, что, когда покончит со своими делами, уже наверняка будет совсем темно. «А ведь Ева Кассовиц служила в полиции. И все равно не заметила, как к ней подкралась смерть». Джейн застегнула на пуговицу воротник куртки и направилась к корпусам университетского музея. Через несколько дней, когда студенты вернутся после зимних каникул, здесь снова закипит жизнь. Сейчас же, в этот холодный день, Джейн шла в полном одиночестве, сощурившись — пряча глаза от колючего ветра. Подойдя к боковому входу в музей, она обнаружила, что дверь закрыта. Ничего удивительного: сегодня же воскресенье. Она обогнула здание и зашла с главного входа, бредя по проложенной среди грязных сугробов тропинке. Остановившись у входа со стороны Оксфорд-стрит, она подняла взгляд, чтобы осмотреть большое кирпичное здание. Над дверью красовалась надпись: «Музей сравнительной зоологии». Она поднялась по гранитной лестнице, вошла в здание — и как будто очутилась в другой эпохе. Под ногами у нее скрипел деревянный пол. Она вдыхала запах многолетней пыли и тепла от старых батарей и разглядывала стройные ряды деревянных шкафов с выставленными внутри экспонатами. И ни души. В вестибюле — пусто. Джейн прошла в глубь здания, миновала застекленные стенды и шкафы с разными экспонатами и остановилась возле коллекции насаженных на булавки насекомых. Она засмотрелась на громадных черных жуков с клешнями, способными запросто прокусить нежную кожу, и на крылатых тараканов с блестящими щитковыми надкрыльями. Содрогнувшись, Джейн двинулась дальше — мимо бабочек, ярких, точно драгоценные камни, мимо шкафа с птичьими яйцами, из которых уже не суждено вылупиться птенцам, и чучелами навеки умолкших зябликов. Тут Джейн услышала скрип шагов — и поняла, что не одна. Она повернулась и вгляделась в узкий проход между двумя высокими шкафами. Освещенный сзади пробивающимся через окно слабым зимним светом человек, который вышел ей навстречу, больше походил на согбенного безликого призрака. И только когда он подошел ближе, выбравшись наконец из своего пыльного потайного убежища, она разглядела его морщинистое лицо и очки в тонкой металлической оправе. И уставившиеся на нее искаженные толстыми линзами голубые глаза. — Вы ведь та самая дама из полиции, верно? — осведомился он. — Доктор Фон Шиллер? Я детектив Риццоли. — Я так и понял, что это вы. Да и кто еще может бродить здесь в такой поздний час. В это время двери обычно уже на замке, поэтому у вас есть шанс совершить небольшую частную экскурсию. — Он подмигнул ей, словно обещая, что это особое приглашение останется между ними. Редкая возможность полюбоваться мертвыми жуками и чучелами птиц в отсутствие толп посетителей. — Так вы принесли ее? — уточнил он. — Вот она. — Джейн достала из кармана пакетик для улик, и при виде его содержимого, хорошо различимого через прозрачный целлофан, глаза у доктора живо заблестели. — Ну что ж, чудесно! Идемте ко мне в кабинет, у меня там есть лупа, и я смогу рассмотреть получше. Глаза уже не те. И хоть я терпеть не могу лампы дневного света, без них тут не обойтись. Джейн последовала за ним к лестничному колодцу, силясь приноровиться к его невыносимо медленной шаркающей походке. Неужели этот чудак еще преподает? Он выглядел до того дряхлым, что, казалось, вряд ли был в состоянии подняться по лестнице. Но Фон Шиллера ей рекомендовали на кафедре сравнительной зоологии, к тому же в его глазах мелькнул нескрываемый живой интерес, когда он увидел то, что она извлекла из своего кармана. Ему явно не терпелось взять в руки этот предмет. — Вы что-нибудь знаете о морских раковинах, детектив? — спросил Фон Шиллер, неспешно поднимаясь по ступеням и хватаясь шишковидными пальцами за резные перила. — Только то, что можно узнать, поедая моллюсков. — То есть вы никогда их не собирали? — Он оглянулся. — А между тем, да будет вам известно, Роберт Луис Стивенсон однажды заметил: «Быть может, судьба более благосклонна к тому, кто любит собирать ракушки, чем к тому, кто родился миллионером». — Надо же! — «Думаю, я предпочла бы стать миллионершей». — И страсть эта у меня с раннего детства. Родители каждый год возили нас к морю, на Амальфитанское побережье. И в спальне у меня всегда скапливалось столько коробок с ракушками, что негде было развернуться. Они, знаете ли, сохранились у меня до сих пор. Включая дивный экземпляр Epitonium celesti. Довольно редкий. Я купил его, когда мне было лет двенадцать, заплатил весьма приличную цену. Но я всегда думал так: тратиться на раковины — значит удачно вкладывать деньги. Ведь это изысканнейшее из творений Матушки Природы. — Вы видели фотографии, которые я послала вам по электронной почте? — О да. И одну даже переслал старому моему приятелю Стефано Руфини. Консультанту компании «Медшеллс». Они находят редкие образчики раковин со всего света и продают состоятельным коллекционерам. И он согласился со мной по поводу вероятного происхождения вашей ракушки. — Так что это за раковина? Фон Шиллер взглянул на нее с улыбкой. — Думаете, я дам окончательный ответ, даже не осмотрев ее как следует? — Да вы, похоже, и так все знаете. — Скажем так: примерно знаю, — заключил он, поднимаясь все выше по лестнице. — Класс гастропода, — продолжал он, перешагнув на следующую ступеньку. — Отряд ценогастропода. — Еще шаг вверх, и новое мудреное словечко. — Подсемейство букцинацея. — Простите. И что все это означает? — Это означает, что ваша ракушечка прежде всего гастропод, что в переводе значит «брюхоногий моллюск». К этому же общему классу моллюсков относится береговая улитка, или блюдечко. Это одностворчатая раковина с мощной ногой. — Эта ракушка так и называется? — Нет, это только филогенетический класс. В мире существует по меньшей мере пятьдесят тысяч разновидностей брюхоногих моллюсков, и далеко не все из них обитают в океане. Обычный полевой слизень, к примеру, тоже брюхоногий моллюск, хотя у него нет раковины. — Фон Шиллер поднялся на самую верхнюю лестничную площадку и направился дальше по коридору, где находилось еще больше стендов и шкафов, откуда на Джейн с немым укором поглядывали безжизненными глазами представители чучельного зверинца. При этом, однако, у Джейн было настолько живое ощущение, будто за нею следят, что она даже остановилась и, обернувшись, оглядела оставшуюся позади пустынную галерею. Шкаф за шкафом, стенд за стендом с выставленными на обозрение чучелами различных животных. «Никого здесь нет, кроме нас, убитых животных». Джейн повернулась, чтобы последовать за фон Шиллером. Но тот куда-то исчез. Некоторое время она стояла посреди длинной галереи в полном одиночестве, слыша только биение своего сердца и ловя на себе недобрые взгляды всех этих существ за стеклом. — Доктор фон Шиллер! — позвала она, и ее голос будто эхом прокатился по бесконечным пустынным коридорам. Из-за шкафа показалась голова ученого. — Ну, так вы идете? — спросил он. — Вот мой кабинет. Кабинет — слишком громкое название для помещения, которое он занимал. Дверь с табличкой «Доктор Генри фон Шиллер, заслуженный профессор в отставке» вела в уединенный закуток без окон, размером чуть больше подсобки уборщицы. Все, что там могло уместиться, это стол, два стула да кое-что по мелочи. Профессор повернул настенный выключатель и зажмурился от ярко полыхнувшего дневного света. — Давайте-ка поглядим на нее, — сказал он и жадно схватил пакетик на молнии, который Джейн едва успела ему протянуть. — Значит, говорите, нашли ее на месте преступления? Риццоли на мгновение задумалась. Потом ответила положительно. Ее вогнали в горло мертвой женщине — вот о чем она умолчала. — Думаете, это имеет какое-то особое значение?