— Надеюсь, вы сможете мне сказать что-нибудь по этому поводу. — Можно потрогать ее? — Если это необходимо. Профессор раскрыл пакетик и узловатыми пальцами извлек из него ракушку. — Ну да, — проговорил он, обойдя стол и усаживаясь на скрипучий стул. Включил настольную лампу на гнущейся ножке, достал лупу и линейку. — Да, я так и думал. Похоже, э-э… двадцать один миллиметр в длину. Не очень хороший экземпляр. Ее бороздчатость не так уж и красива, к тому же — видите? — она немного обколота. Возможно, это старая ракушка, завалявшаяся в коробке какого-нибудь собирателя. — Он посмотрел на Джейн из-под очков своими водянистыми глазами. — Pisania maculosa. — Она так называется? — Да. — Вы точно знаете? Профессор положил лупу, глухо брякнувшую об стол, и встал. — Вы что, мне не верите? — резко спросил он. — Что ж, ваше дело. — Я не говорила, что не верю. — Да нет, вы именно так и сказали. С этими словами фон Шиллер опрометью выскочил из кабинета — с такой быстротой, на какую, как ей казалось, он был вовсе не способен. В раздражении спеша доказать свою правоту и увлекая за собой Джейн, он мчался по мрачному лабиринту коридоров, заставленных экспозиционными стендами и шкафами, откуда на них взирали мертвыми, остекленевшими глазами чучела животных; он тянул ее в самый дальний конец здания. Это было явно не самое посещаемое место в музее. Машинописные ярлыки под экспонатами пожелтели от времени, стекла стендов и шкафов изрядно запылились. Фон Шиллер шмыгнул в узкий коридор между шкафами, подскочил к одному из них, выдвинул ящик и достал коробку с образцами. — Вот, — сказал он, раскрывая коробку. Вытащил изнутри пригоршню ракушек и разложил их в ряд на витрине. — Pisania maculosa. Вот еще, и еще. А вот ваша. — Он взглянул на Джейн с негодующим видом оскорбленного ученого. — Ну и как? Джейн внимательно оглядела груду морских ракушек с одинаковыми изящными изгибами и спиралевидными бороздками. — Все они похожи. — Разумеется! Они же одного вида. Я знаю, что говорю. Это моя область, детектив. «Ну да, область — а толку-то?» — подумала она, доставая из кармана блокнот. — Как, еще раз, называется этот вид? — Дайте-ка сюда. Фон Шиллер выхватил у Джейн блокнот и стал записывать название, искоса поглядывая на Риццоли. Чудный старикашка! Не мудрено, что его упекли в подсобку. Профессор вернул ей блокнот. — Вот. Правильное написание. — А что это значит? — Название. — Нет, я хочу сказать, каково значение у этой самой ракушки? — По-вашему, у нее должно быть какое-то значение? Вы — Homo sapiens, а это — Pisania maculosa. Только и всего. — Это редкая ракушка? — Отнюдь. Можете запросто купить такую через Интернет у какого-нибудь посредника, благо их тьма-тьмущая. Следовательно, вычислить убийцу по ракушке дело почти безнадежное. Вздохнув, Джейн убрала блокнот. — Их очень много на Средиземном море, — прибавил профессор. Джейн посмотрела на него. — На Средиземном? — И на Азорских островах. — Простите. Я не совсем в курсе, где находятся Азорские острова. Он взглянул на нее с недоверием. Затем подозвал знаком к одному из шкафов с выставленными на обозрение многочисленными раковинами и заметно поблекшей картой Средиземноморья. — Вот, — сказал профессор и ткнул пальцем в карту. — Это острова к западу от Испании. И Pisania maculosa распространена по всей этой области, от Азоров до Средиземноморского бассейна. — И больше нигде? Например, в Америке? — Я же вам очертил район их распространения. А те ракушки, которые я показывал, — они из Италии. Джейн некоторое время молча разглядывала содержимое шкафа. Она и не помнила, когда последний раз смотрела на карту Средиземного моря. В конце концов, ее миром был Бостон, а за пределами штата для нее уже была заграница. Почему морская ракушка? И почему именно эта? Тут ее взгляд остановился на восточной части Средиземного моря. На острове Кипр. «Красная охра. Ракушка. Что же убийца пытается нам сказать?» — О! — проговорил фон Шиллер. — Не думал, что сюда еще кого-то занесло. Джейн не слышала шагов, хотя полы кругом были скрипучие. Она обернулась и увидела паренька, незаметно подошедшего сзади. Наверняка студент-дипломник, судя по мятой рубахе и линялым джинсам. Он и правда походил на студента: очки в толстой черной оправе, бледное лицо. Парень так и стоял, не проронив ни слова, и Джейн было подумала, уж не немой ли он. Потом он все-таки заговорил, но так сильно заикаясь, что слушать его было сущей мукой. — П-п… профессор фон Шиллер. П-п-пора з-з-закрываться. — Мы уже заканчиваем, Малькольм. Я только хотел показать детективу Риццоли кое-какие экземпляры Pisania. — Фон Шиллер положил ракушки обратно в коробку. — Я сам закрою. — Н-н-но это же мои… — Знаю-знаю. Надо же, стоит дожить до седых волос, и тебе уже не могут доверить даже какой-то растреклятый ключ! Видишь ли, мне еще нужно разобрать бумаги на столе. А ты, может, пока проводишь детектива? Обещаю, я сам все закрою, когда буду уходить. Парень колебался, силясь, как видно, подобрать весомые возражения. Но в конце концов только со вздохом кивнул. Джейн убрала пакетик со своей ракушкой поглубже в карман. — Спасибо за помощь, доктор фон Шиллер, — сказала она. Но старичок уже зашаркал к шкафу, намереваясь вернуть коробку с ракушками на место в ящик. Парень не сказал ни слова за все время, пока провожал Джейн к выходу, ведя ее темными выставочными коридорами мимо оказавшихся в застекленных ловушках животных; он шел и молчал, и только скрип его кроссовок по деревянному полу нарушал царившую кругом беспробудную тишину. «Не самое лучшее местечко он выбрал, чтобы скоротать воскресный вечерок, — подумала Джейн. — Да еще в компании всяких ископаемых и засушенных бабочек». Выйдя из музея в ранние вечерние сумерки, Джейн направилась прямиком к стоянке, шаркая подошвами по мерзлому затвердевшему снегу. Но на полпути она замедлила шаг, остановилась. И оглянулась на окутанные мглой здания, на лужи света от уличных фонарей. Вокруг ни души — ни единого шороха. «Успела ли Ева Кассовиц заметить перед смертью, как к ней подкрался убийца?» Джейн ускорила шаг и, держа ключи наготове, чуть ли не бегом устремилась к своей одиноко стоявшей машине — других на стоянке уже не было. Только сев за руль и закрыв за собой дверь, она почувствовала некоторое облегчение. «С этим делом нервы совсем стали ни к черту, — подумала она. — Даже на стоянку иду с таким чувством, словно у меня за спиной сам дьявол». Так и дышит в затылок. 19 1 августа. Фаза луны: полнолуние. Прошлой ночью во сне со мной разговаривала мама. Ругала. За то, что я такой непослушный. «Я научила тебя всем древним обрядам, только зачем? — спрашивала она. — Чтобы ты их не уважал? Всегда помни, кто ты. Ты избранный». Я и не забывал. Разве можно? Она еще в детстве рассказывала мне предания наших предков, о которых Манефон Себеннитский[16] во времена Птолемея Второго писал: «И предали они города наши огню. И ввергли народ в жесточайшие тяготы. И вели они войны, возжелав истребить все наше племя». И в моих венах течет священная кровь охотников. В эти тайны не был посвящен даже мой бестолковый и беспамятный отец. Родителей моих связывали чисто практические отношения. А маму со мной — узы, которые простираются через века и континенты и крепчают в моем сознании с каждым погружением в сон. И вот она мной недовольна. Так что сегодня же вечером отведу в лес козу. Она подходит покорно, потому что еще не знает, какова на вкус человеческая жестокость. Луна светит так ярко, что я и без фонаря вижу, куда идти. Сзади слышу, как растерянно блеют другие козы, которых я выпустил из загона, но за мной они не идут. Их голоса стихают по мере того, как я забираюсь все глубже в лес, и теперь я слышу только собственные шаги и поступь козьих копыт.