— Да уж, теперь мы это знаем, — согласилась Джейн. — Я хочу сказать — он довольно хорошо знаком с историей. Для своих ритуальных художеств он использует не обычный мел. А тот же примитивный пигмент, который использовали во времена палеолита. И откопал он его, ясное дело, не у себя на участке. — Но ты же сказала, красная охра встречается в обыкновенной глине, — заметил Фрост. — Так что, может, он ее и впрямь выкопал. — Не может, если его участок находится где-нибудь неподалеку. — Эрин кивнула на папку, которую Джейн все еще держала в руках. — Теперь взгляни на результаты химического анализа. Нам кое-что удалось обнаружить с помощью газохроматографического анализа и рамановской спектроскопии. Джейн раскрыла папку на следующей странице и увидела компьютерную распечатку — диаграмму с многочисленными всплесками кривой. — Ты объяснишь нам все это? — Конечно. Начнем с рамановской спектроскопии. — Первый раз слышу. — Такую технологию применяют археологи для исследования исторических артефактов. Здесь с помощью оптического спектра вещества определяются его свойства. Величайшее преимущество такого способа в том, что сам предмет при этом остается целым и невредимым. Так можно исследовать пигменты всего что угодно, от покровов мумий до Туринской плащаницы, не нанося вреда самому материалу. Я попросила доктора Иэна Макэвоя с археологического факультета Гарварда проанализировать результаты нашей спектроскопии, и он подтвердил — в наших пробах действительно содержатся окись железа, глина и кремний. — Значит, это красная охра? — Да. Красная охра. — Но ведь ты и так это знала. — И все-таки приятно было получить и его подтверждение. Доктор Макэвой даже предложил помочь установить ее происхождение. Определить, из какой части света эта самая красная охра. — И такое действительно возможно? — Эта технология пока еще в стадии разработки. И в суде в качестве доказательной базы, вероятно, будет признана не скоро. Но доктору Макэвою было очень интересно сравнить наши пробы с образцами охры, которые он собрал в разных частях света. Он определяет концентрацию других одиннадцати элементов в пробах, таких как магний, титан и торий. Суть его теории в том, что каждому конкретному географическому району соответствует определенный набор микроэлементов. Это то же самое, что, исследовав пробы почвы с автомобильных покрышек, установить, к примеру, что в этих пробах содержатся частицы свинца и цинка с добычного участка где-нибудь в Миссури. В нашем же случае с охрой мы изучаем пробу на предмет содержания в ней одиннадцати разных элементов. — Тех самых других элементов. — Верно. Вот так археологи и составили целую базу данных об источниках охры. — Но зачем? — С помощью такой базы можно определить происхождение того или иного предмета. Например, каково происхождение красителя с Туринской плащаницы? Франция или Израиль? Если найти ответ на этот вопрос, можно установить происхождение плащаницы. Или, скажем, наскальные рисунки — где древний художник брал охру? Если за несколько тысяч километров от тех мест, где рисовал, значит, он либо сам ходил добывать ее, либо приобрел у кого-то — ведь определенные формы товарообмена существовали еще в доисторические времена. Вот почему эта база имеет такое важное значение. Она позволяет нам заглянуть в жизнь древних. — Так что там выяснилось о наших пробах пигмента? — спросил Фрост. — А вот что, — Эрин улыбнулась. — Во-первых, в них содержится довольно значительное количество двуокиси марганца — пятнадцать процентов, что придает пигменту более глубокий, насыщенный оттенок. В таких же пропорциях двуокись марганца содержится и в красной охре, которая была в ходу в средневековой Италии. — Значит, это итальянский краситель? — Да нет. Венецианцы привозили его из других мест. После того как доктор Макэвой сравнил профили всех элементов, он, в частности, установил одно из вероятных мест его происхождения. Красную охру там добывают и поныне. Остров Кипр. — Мне нужно взглянуть на карту мира, — сказала Джейн. — На всякий случай я скачала одну из Интернета, — сообщила Эрин, указав на папку. Джейн нашла нужную страницу. — Ага, вот. Это в Средиземном море, к югу от Турции. — По-моему, куда проще было взять красный мел, — заметил Фрост. — Да и куда дешевле. Ваш убийца выбрал необычный пигмент — из малоизвестного источника. Может, у него есть связи на Кипре. — Или он попросту затеял с нами игру, — предположил Фрост. — Рисует всякие странные знаки. И пользуется странными пигментами. Вроде как хочет заморочить нам голову. Джейн продолжала разглядывать карту. И думала о знаке на двери черного хода в доме Энтони Сансоне. Уджат, всевидящее око. Она посмотрела на Фроста. — Египет находится как раз к югу от Кипра. — Вспомнила о глазе Гора? — А это еще что? — спросила Эрин. — Знак, оставленный на месте преступления в Бикон-Хилле, — пояснила Джейн. — Гор — древнеегипетский бог Солнца. — Сатанинский символ? — Пока неизвестно, какой смысл в него вкладывает преступник, — сказал Фрост. — Каждый думает по-своему. Что он сатанист. Или любитель истории. Или всего-то навсего сумасшедший. Эрин кивнула: — Что-то вроде Сына Сэма.[13] Помню, полиция потратила уйму времени, выясняя, кто он такой, этот таинственный Сэм. А оказалось, что это всего лишь слуховая галлюцинация убийцы. Говорящая собака. Джейн закрыла папку. — Знаете, я очень надеюсь, что наш преступник тоже полоумный. — Почему же? — поинтересовалась Эрин. — Потому что куда страшнее, если это не так. Если он совершенно в здравом уме. Джейн и Фрост сели в машину лишь после того, как прогрелся двигатель, а дефростер прояснил запотевшее лобовое стекло. «Вот если бы так же просто можно было расчистить туман вокруг убийцы, — подумала Джейн. — Никак не могу составить себе его портрет. Представить, как он выглядит. Кто он — мистификатор? Художник? Историк? Я знаю только, что он живодер». Фрост надавил на газ, и они тронулись в путь — на сей раз гораздо медленнее обычного, поскольку обледенелая дорога была скользкой. Небо совсем расчистилось, и температура воздуха упала — нынешний вечер обещал быть самым холодным за всю зиму. В такое время лучше всего сидеть дома и уплетать теплое жаркое. В такой вечер, надеялась она, зло вряд ли выберется на улицы. Фрост поехал по Коламбус-авеню на восток, в сторону Бикон-Хилла: они с Джейн собирались еще разок осмотреть место преступления. В салоне наконец стало совсем тепло, и Джейн до смерти не хотелось снова выходить наружу, где свирепствовал ветер. И идти на задний двор дома Сансоне, где остались замерзшие следы крови. Заметив, что машина приближается к Массачусетс-авеню, Джейн попросила: — Сверни-ка направо! — А мы разве не к Сансоне едем? — Сверни, пожалуйста. — Как скажешь. — Фрост повернул направо. — Вот так и езжай. До Олбани-стрит. — К судмедэкспертам, что ли? — Нет. — Тогда куда? — Тут недалеко. В двух кварталах. — Джейн оглядывалась на номера домов, мимо которых они проезжали, и вдруг сказала: — Стой! Приехали. Она глянула на другую сторону улицы. Фрост притормозил у края тротуара и уставился на Джейн. — «Кинкос»?[14] — У меня здесь отец работает. — Она взглянула на часы. — Так, сейчас около полудня. — И что будем делать? — Ждать. — Фу ты, Риццоли! Ты это из-за матери? — Эта история портит мне всю жизнь. — Твои предки поссорились. Что ж, бывает. — Погоди, вот поселится твоя мать у тебя. Представляю, как это понравится Элис. — Я уверен — все это скоро кончится, и твоя мама вернется к себе. — Если все дело в другой женщине — нет. — Она вдруг выпрямилась. — А вот и он. Фрэнк Риццоли появился из-за дверей «Кинкоса», застегивая куртку на молнию. Посмотрел на небо, заметно вздрогнул и выдохнул облако пара, тут же побелевшее на холоде. — Похоже, собрался на обеденный перерыв, — заметил Фрост. — Ну и что из этого?