— Он работает с тобой, ты ему доверяешь, так что я проблемы не вижу. С вами постоянно будет сопровождающий. Присутствие Марино рядом со мной — вынужденная мера предосторожности. В случае чего Колин сможет подтвердить под присягой, что я ничего не подложила в папку и ничего из нее не взяла. — Еще меня интересует одежда, если вы до сих пор ее храните. Колин ведет меня по коридору, мимо кабинетов других патологов, лабораторий антропологии и гистологии, комнаты отдыха. Направо — конференц-зал. — Ты о той одежде, которую Лола Даггет стирала у себя в ванной в приюте? Или о той, которая была на жертвах? — Обо всем. — Включая и ту, что была представлена в суде в качестве вещественного доказательства? — Да. — Если хочешь, я мог бы отвезти тебя на место. — Я уже осмотрела. Снаружи. — Можно посмотреть и внутри. Не знаю, кто там сейчас живет, но сомневаюсь, что они сильно обрадуются. — Сейчас в этом нет необходимости. Вот посмотрю документы и тогда скажу. — Если захочешь посмотреть оригинальные слайды, могу поставить микроскоп. Вообще-то об этом и Мэнди в состоянии позаботиться. Мэнди О’Тул будет с вами. Или можно сделать еще один набор слайдов, потому что ткани у меня есть. Вот только в таком случае мы ведь создаем новые вещдоки. Да ладно, если у тебя возникнут вопросы, сделаем. — Я сначала посмотрю, что они собой представляют. — Одежда хранится в разных местах, но большая часть в наших лабораториях. У меня все должно быть под рукой. — Ничуть не сомневаюсь. — Не знаю, знакомы ли вы, — говорит Колин, и я замечаю за дверью конференц-зала женщину в синих брюках и лабораторном халате. Мэнди О’Тул выходит из комнаты и здоровается со мной за руку. Лет сорока, прикидываю я, высокая, длинноногая, с черными, убранными назад волосами. Симпатичная, хотя и не в традиционном стиле — черты лица асимметричные, глаза синие. Внешность одновременно обескураживающая и странным образом притягательная. Колин прикладывает указательный палец к воображаемому козырьку и уходит, оставляя меня наедине с ней в небольшой комнате со столом вишневого цвета и восемью мягкими стульями вокруг него. Окна с ненормально толстыми стеклами в прочных алюминиевых рамах выходят на парковочную площадку, окруженную высоким проволочным забором, и темно-зеленый сосновый лес, уходящий в бледное небо. 17 — Джейми Бергер не с вами? — Мэнди О’Тул отходит к дальнему концу стола и садится на стул поближе к бутылке витаминизированной воды и «блэкберри» с наушниками. — Может быть, приедет попозже, — отвечаю я. — Вот уж у кого выключателя нет. Оно, наверно, и хорошо, если занимаешься тем, чем занимается она. Ну, вроде как кто не спрятался, я не виноват. — Я и не думала спрашивать, но Мэнди уже делится своими впечатлениями о Джейми Бергер. — Наткнулась на нее в дамской комнате, когда она приезжала сюда пару недель назад. Я мою руки, а Джейми вдруг заводит разговор об уровне адреналина у Барри Лу Риверс. Не заметила ли я что-то в плане гистологии, что могло бы указывать на резкий выброс адреналина, вызванный стрессом или паникой, если бы ее, например, изнасиловали в ночь накануне казни. Я ответила, что гистология ничего такого не показала бы, потому что адреналин под микроскопом не увидишь, и что для этого требуется специальное биохимическое исследование. — Зная Колина, предположу, что такое исследование было, вероятно, заказано, — вставляю я. — Да уж, он такой. Все проверит, ничего не упустит. Кровь, стекловидное тело, спинномозговая жидкость… Думаю, именно эти анализы госпоже Бергер и могли попасть в руки. Уровень адреналина у Барри Лу Риверс был действительно умеренно высокий. Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но некоторые слишком торопятся с выводами в таких случаях. — Люди часто видят в такого рода показателях то, что совсем не обязательно подтверждает правоту их предположений, — отвечаю я. — Вот-вот. Если у человека случается, к примеру, сердечный приступ или он подавился кусочком пищи, приступ паники и, соответственно, предсмертный выброс адреналина может быть у каждого, — говорит Мэнди, не сводя с меня своих синих глаз. — Я к тому, что если бы она задыхалась, то адреналина наверняка накачала бы море. Ничто не нагоняет такую панику, как невозможность вдохнуть. Уф, даже подумать страшно. — Да уж. Интересно, что говорила обо мне Джейми Бергер? Колину она сообщила, что я посещала вчера Кэтлин Лоулер. А что еще? И почему Мэнди О’Тул так пристально на меня смотрит? — Раньше я всегда смотрела ваши передачи на Си-эн-эн, — говорит она. Вот и возможное объяснение ее интереса. — Жаль, что вы ушли, программы были действительно хорошие. Вы хотя бы толково рассказывали о судебной экспертизе, не то что другие, у которых только крики да дешевые сенсации. А круто, должно быть, иметь собственное шоу! Если когда-нибудь будете вести другое и захотите поговорить о гистологии… — Вы очень любезны, но то, чем я сейчас занимаюсь, не очень хорошо совмещается с форматом телешоу. — А я бы, если б предложили, обеими руками ухватилась. Да только никому не интересно смотреть, как обрабатываются ткани. По-моему, самое интересное — это забор образцов с тела, хотя и работа с фиксажем тоже неплоха; надо знать, какой самый лучший и что с чем использовать. — Вы давно с Колином работаете? — С 2003-го. В том году БРД начало переходить на безбумажный документооборот. Повезло вам с делом Джорданов или нет, это как посмотреть. Теперь все в электронном виде, но в январе 2002-го было не так. Не знаю, как вы, а мне бумага нравится. А у Колина в этом отношении настоящая мания. Даже если это какая-нибудь бумажная салфетка, он и ее отправляет в файл. И всегда говорит, что дьявол кроется в деталях. — Колин молодец, — отвечаю я. — Надо было мне стать следователем. Постоянно прошу его отправить меня в школу следователей, вроде нью-йоркской УГМЭ,[28] где и вы когда-то работали, но все упирается в деньги. А их не хватает. — Мэнди тянется за «блэкберри» и наушниками. — Ладно, вам же работать надо. Дайте знать, если что-то понадобится. Я снимаю верхнюю из четырех папок на ближнем к двери краю стола и уже после беглого просмотра убеждаюсь — это именно то, на что я надеялась, но чего определенно не ожидала. Колин и проявил корпоративное уважение, и оказал мне профессиональную любезность. Даже больше того. По закону он обязан предоставить только составленные в его офисе документы: отчет медэксперта по первоначальному расследованию, предварительный и окончательный отчеты о вскрытии с фотографиями, данные по лабораторным и специальным исследованиям. Колин мог бы, если бы только захотел, проявить мелочную дотошность, пропустить какие-то — а практически любые — документы, вынудив меня обращаться к нему с просьбами и, может быть, даже пободаться. Хуже того, он мог обойтись со мной как с посторонней, как с каким-нибудь репортером или представителем общественности, заставить пойти официальным путем, написать соответствующий запрос, который подлежал бы рассмотрению и одобрению и на который был бы дан ответ с квитанцией на оплату услуг, почтовых и прочих накладных расходов. Документы были бы отправлены лишь по факту оплаты, и к тому времени, когда все бы закончилось, я уже вернулась бы в Кембридж, а лето перевалило за экватор. — Токсикологию по Барри Лу Риверс проводила Сьюз. — Оповестив о себе зычным голосом, Марино появляется в конференц-зале сам и, остановившись, смотрит на сидящую у дальнего края стола Мэнди О’Тул. — Вот уж не знал, что тут кто-то еще есть, — добавляет он. Я всегда без труда распознаю, нравится ему то, на что он смотрит, или нет. Она снимает наушники. — Привет. Я — Мэнди. — Да? И чем вы тут занимаетесь? — Патолог и не только. — А я — Марино. — Он садится на соседний со мной стул. — Можете называть меня Питом. Я — следователь и не только. А вы, надо полагать, сторожевой пес. — Не обращайте внимания. Я тут слушаю музыку и ловлю почту. — Она снова надевает наушники. — Можете говорить все что хотите. Считайте, что я — обои. — Ну, об обоях я знаю все. Знали бы вы, сколько дел загублено только из-за того, что обои давали утечку информации. Я слушаю их вполуха, просматривая предоставленные Колином документы. Какой же молодец. Мне даже хочется найти его и поблагодарить. Возможно, отчасти этот порыв — реакция на поведение Джейми Бергер, ее хитрости и обманы. Как это унизительно, как печально. Колин тоже мог бы прибегнуть к хитрости, увильнуть и немало затруднить, а то и сделать невозможным доступ к материалам дела. Но он этого не сделал. Каким бы ни было его личное отношение к Лоле Даггет, он не пытается навязать другим свое мнение и свое представление о справедливости. Судя по объему предоставленного в мое распоряжение материала, Колин делает как раз обратное. Открыл многое, если не все, включая документы, которые другой на его месте предпочел бы скрыть. За этой мыслью тянется другая. Вряд ли коллега был бы столь щедр, не получив одобрения прокурора округа Чэтам, Таккера Ридли, который по собственной инициативе и пальцем бы не шевельнул, чтобы выйти за рамки закона. Мне предложили бы обычные, стандартные отчеты, тогда как меня больше всего интересовало совсем не это. Полицейские отчеты с записями о происшествиях и арестах, информация из уголовных досье и медицинских карт, показания свидетелей — в карту умершего могло попасть что угодно, поскольку детективы зачастую передавали копии всех документов медэксперту, у которого, если он похож на меня, ничего не пропадает: ни клочок бумаги, ни электронный файл. Всего этого я могла и не получить. Когда Колин привел меня в конференц-зал, я ожидала обнаружить минимум материала и уже готовилась к тому, что, просмотрев все за час, вернусь в его кабинет за разъяснениями, которые он даст, если, конечно, того пожелает. — Что бы здесь ни происходило, я все равно узнаю. — Мэнди снова снимает наушники. — Неужели? — без зазрения совести флиртует Марино. — И что же вы знаете о Барри Лу Риверс? Что о ней говорят? Какие слухи ходят? Вы ее дела как-то касались? — Я делала гистологию, входила и выходила из секционной, собирала срезы тканей, а Колин проводил вскрытие. — Вас, должно быть, вызвали в нерабочее время, — продолжает Марино. Впечатление такое, что он ведет расследование в отношении самой Мэнди О’Тул. — В списке официальных свидетелей вас нет. Там только тюремный охранник по фамилии Мейкон и еще пара человек. Не помню, чтобы видел ваше имя. — Не видели, потому что я и не была официальным свидетелем. Я поворачиваю стул, чтобы видеть высокие, стройные сосны и кружащих над ними в вышине грифов, напоминающих черных воздушных змеев. Расследование по делу Джорданов закончено, решение вынесено. Но теперь мне кажется, что с этим можно и поспорить. А иначе зачем бы окружному прокурору принимать взвешенное решение не создавать мне никаких препятствий. Когда расследование окончено, все документы раскрываются. Продолжая следовать по этой ниточке рассуждений, я прихожу к выводу, что Таккер Ридли поставил точку в деле Лолы Даггет. И пусть Джейми Бергер получила новые улики, для Таккера Ридли, а может быть, и Колина Денгейта расследование закончилось тогда, когда Лола Даггет исчерпала шансы на помилование и губернатор отказался заменить смертный приговор на пожизненное заключение. — Он всегда такой? — говорит Мэнди, и до меня с опозданием доходит, что речь идет о Марино. — Только с теми, кто ему нравится, — рассеянно отвечаю я. По каким-то неведомым причинам окружной прокурор не намерен мешать человеку с моим рангом и репутацией. Он открывает закрома — угощайтесь. Почему? Потому что это уже не важно. Таккера Ридли дело Лолы Даггет касается лишь постольку, поскольку на Хеллоуин ей назначено свидание со смертью. У него нет ни малейших оснований считать, что она еще где-то высунется. Или, может быть, наоборот. Возможно, информация о новых результатах ДНК каким-то образом просочилась наружу, и то, что я вижу перед собой, уже не важно, потому что приговор скоро будет аннулирован. И может быть, другое мое опасение тоже не беспочвенно. Дона Кинкейд знает, что ей вот-вот предъявят новые обвинения, теперь уже по убийствам в Джорджии, где в отличие от Массачусетса ей светит смертный приговор. И тогда сейчас она уже разыгрывает очередную партию, скорее всего, побег из главного бостонского госпиталя, где невозможно обеспечить такой уровень безопасности, как в Батлере. — Я лишь хочу установить, кто здесь был, когда доставили тело. — Марино продолжает дразнить Мэнди. — Это дело не дает мне покоя. По-моему, здесь что-то не так. А еще я никак не пойму, что делает на работе гистолог в девять часов вечера. — В тот день, когда умерла Барри Лу Риверс, я задержалась в лаборатории, потому что торопилась дописать статью о фиксаторах для одного журнала — сроки поджимали. — А я-то думал, что фиксаторы — это то, чем старики клеят зубные протезы. — Преимущества глутаральдегида для электронной микроскопии и проблемы ртутьсодержащих препаратов. — Мне тоже живчики не нравятся, — острит Марино. — Покою от них нет. — Проблема в утилизации тканей, поскольку ртуть — тяжелый металл. — Мэнди тоже с ним играет. — Знаете, если они вам так нужны, то, может быть, стоит воспользоваться фиксатором Буэна. Только когда с ним работаешь, нужно обязательно надевать перчатки, а то пальцы желтеют. — Так что люди говорили? Что с ней все-таки случилось?