— Я пою, а когда не могу петь, я танцую. Если же я не танцую, то работаю официанткой. — Это было более или менее правдой. В разное время она занималась всем этим с переменным успехом, лучше всего дело обстояло с танцами, хотя и в этом звездой она так и не стала. — Говорю же вам: я теряю время впустую. К чему ваши вопросы? Или в Палестине теперь принимают только выпускников колледжа? — Ничего подобного, — ответил молодой человек. — Но туда непросто попасть. Британцы наложили квоту, и теперь все свободные места занимают беженцы от нацистов. — Почему вы не сказали мне об этом раньше? — возмутилась она. — По двум причинам. Во-первых, потому, что туда можно попасть незаконно. А во-вторых… это сложнее объяснить. Вы подождете минутку? Я должен сделать один звонок. Елена разозлилась на клерка за то, что он позволил себе провести этот глупый допрос, хотя прекрасно знал, что места для нее нет. — Какой смысл в вашем звонке? — Смысл есть, я вам точно говорю. Это довольно важно. Подождите, это займет всего одну минуту. — Ладно. Он ушел в соседнюю комнату. Елена ждала с нетерпением. Становилось жарко, а комната плохо проветривалась. Она чувствовала себя глупо. Она пришла сюда, повинуясь импульсу, не подумав хорошенько о сложностях эмиграции. Слишком много решений в ее жизни принималось подобным образом. Естественно, здесь задают разные вопросы, надо было подготовиться. И одеться поскромнее. Молодой человек вернулся. — Жарко, — сказал он. — Может, выпьем чего-нибудь холодненького? Так вот в чем дело, подумала Елена и тут же решила дать ему от ворот поворот. Она оценивающе посмотрела на него и покачала головой: — Нет. Вы для меня слишком молоды. Он страшно смутился. — О нет, пожалуйста, вы меня неправильно поняли. Я просто хочу вас кое с кем познакомить. И все. Она не знала, верить ему или нет. Но терять ей было нечего, а из-за жары очень хотелось пить. — Ну хорошо. Он придержал перед ней дверь. Они пересекли улицу, лавируя между непредсказуемыми в своих передвижениях повозками и неисправными такси, чувствуя обжигающие прикосновения солнца на коже, и вошли под полосатый навес в кафе. Молодой человек заказал лимонад, а Елена — джин с тоником. — Значит, вы перевозите людей нелегально? — Иногда. — Он залпом проглотил половину стакана. — Мы делаем это, если человека преследуют. Вот почему я задавал вам вопросы. — Меня никто не преследует. — И если люди были полезными для общего дела. — Вы хотите сказать, что я должна заработать право уехать в Палестину? — Слушайте, может, когда-нибудь все евреи смогут туда переселиться. Но пока есть квоты, должны быть и критерии отбора. Ее так и подмывало спросить: ну и с кем же я должна для этого переспать? Но она уже однажды ошиблась на его счет. Тем не менее очевидно, что он хочет ее использовать. — Что же мне делать? Он опустил голову. — Я не имею права заключать с вами сделки. Египетские евреи не могут попасть в Палестину, исключая некоторые особые случаи, к которым вы не относитесь. Вот в общем-то и все. — Ну и к чему вы клоните? — Вы не можете поехать в Палестину, но вы можете кое-что сделать для страны. — Что конкретно вы имеете в виду? — Наша главная задача — победить нацизм. Она рассмеялась. — Ну хорошо, я сделаю все от меня зависящее. Молодой человек не обратил внимания на иронию в ее словах. — Нам не очень-то нравятся британцы, однако любой враг Германии — наш друг, так что на данный момент — временно, естественно, — мы сотрудничаем с британской разведкой. Я думаю, вы можете нам помочь. — Что-то я плохо представляю как! На столик упала тень, и молодой человек поднял голову. — А-а! — воскликнул он и снова посмотрел на Елену. — Я хочу представить вам моего друга. Знакомьтесь, майор Уильям Вандам. * * * Присоединившийся к ним мужчина был высоким и крупным. Широкие плечи и мускулистые ноги. Наверное, бывший спортсмен, а может, и не бывший. На вид Елена дала бы ему лет сорок, скорее всего он лишь недавно начал терять безупречную форму. У него были круглое, открытое лицо, жесткие каштановые волосы, которые могли бы завиваться, если их отпустить чуть длиннее, чем это позволено военным. Он пожал ей руку, сел, скрестил ноги, закурил и заказал джин. У него было суровое выражение лица: видимо, он считал жизнь слишком серьезным делом, чтобы позволять кому-нибудь вблизи от него валять дурака. Типичный холодный англичанин, резюмировала для себя Елена. Молодой человек из еврейского агентства спросил: — Какие новости? — Линия при Эль-Газале держится, но там становится жарко. То, как звучал его голос, удивило Елену. Английские офицеры обычно говорили с изысканной медлительностью, призванной подчеркнуть их презрение к обычным египтянам. Вандам же произносил слова очень четко, но мягко, округляя гласные и слегка картавя; у Елены создалось впечатление, что это следы какого-то деревенского диалекта, хотя она сама удивилась этим знаниям… Она решилась задать вопрос: — Майор, откуда вы родом? — Из Дорсета. А что? — Просто интересно, что у вас за акцент. — Это на юго-западе Англии. Вы наблюдательны. Мне казалось, у меня нет акцента. — Он практически незаметен. Вандам закурил новую сигарету. Она наблюдала за его пальцами — длинными, тонкими, которые не очень гармонировали с другими частями тела. Ногти были хорошо ухожены, кожа отличалась белизной, за исключением янтарных табачных пятен. Молодой человек стал прощаться. — Майор Вандам все вам объяснит. Надеюсь, вы будете с ним сотрудничать. Я уверен, это очень важно. Вандам пожал ему руку и поблагодарил, молодой человек ушел. — Расскажите мне о себе. — Нет, расскажите сначала вы. Майор поднял одну бровь, слегка удивленный. Видимо, такое заявление его позабавило, и вся холодность куда-то пропала. — Ладно, — согласился он после короткой паузы. — В Каире полно офицеров и гражданских, которым известны военные тайны. Они знают все о наших силах, слабостях и планах. Врагу нужны эти секретные сведения. Мы можем в любой момент ожидать появления в Каире немецких агентов, которые будут стараться раздобыть информацию. Моя работа заключается в том, чтобы помешать им. — Это понятно. — Понятно, но не так уж просто, — уточнил Вандам. «Он принимает каждое мое слово всерьез», — заметила Елена и тут же объяснила это тем, что у него нет чувства юмора, но это ей даже нравилось: обычно мужчины обращали на ее высказывания не больше внимания, чем на музыку в баре, — так, приятный, но довольно бессмысленный шум. Майор ждал. — Ваша очередь, — напомнил он. Ей неожиданно захотелось сказать ему правду. — Я паршивая певица и посредственная танцовщица, однако порой я нахожу себе богатых мужчин, которые оплачивают мои счета.