— Отличная идея. И что же пошло не так? — Нам не хватило бензина и боеприпасов. — Роммель тяжело опустился на стул, неожиданно почувствовав страшную усталость. — В очередной раз, — добавил он. Кессельринг, как главнокомандующий на юге, был ответствен за снабжение войск Роммеля, но фельдмаршал, казалось, не обратил внимания на прозвучавшие критические нотки. Им принесли чай. Роммель хлебнул из стакана, на зубах захрустел песок. Кессельринг продолжал как ни в чем не бывало: — Я сегодня получил новый опыт — выступил в роли вашего подчиненного. Роммель проворчал что-то себе под нос. В этом высказывании ему послышалась доля сарказма. Впрочем, особенного желания связываться с Кессельрингом прямо сейчас он не испытывал, следовало подумать о проигранном бое. Однако Кессельринг не умолкал: — Это оказалось невероятно сложно, мои руки были связаны. Нелегко подчиняться командованию, которое не дает никаких указаний и вообще недоступно. — Я был в самом сердце битвы, отдавая приказы там, где действительно требовалось. — И что? Это мешало вам оставаться в переделах досягаемости? — Дурацкая британская манера, — огрызнулся Роммель. — Генералы находятся в сотнях миль от линии огня… Я побеждаю иначе. И если бы меня снабжали вовремя, я был бы уже в Каире. — Ваша цель не Каир, — отрезал Кессельринг, — ваша цель — Тобрук. Там вы и будете находиться, пока я не возьму Мальту. Таков приказ фюрера. — Разумеется. — Роммель не собирался затевать спор заново. Не сейчас. Тобрук был ближайшим объектом. Сразу после взятия этого укрепленного порта прибывающие из Европы люди — сколь бы смехотворно малым ни было их число — смогут попадать прямо на линию огня без изнуряющего путешествия через пустыню, которое к тому же требует слишком много бензина. — Для того чтобы добраться до Тобрука, нужно прорвать эль-газальскую линию. — Каков будет ваш следующий шаг? — Я собираюсь отойти назад и перегруппировать войска. — Роммель видел, как взметнулись вверх брови Кессельринга: фельдмаршал знал, насколько Роммель не любит отступать. — А что в это время будет делать неприятель? — Кессельринг адресовал вопрос к фон Меллентину, который, как офицер разведки, отвечал за детализированный отчет о вражеских позициях. — Будет преследовать нас, — ответил фон Меллентин, — но не сразу. К счастью, они всегда медлительны на подъем. Хотя рано или поздно они попробуют осуществить прорыв. — Вопрос только в том, где и когда, — подытожил Роммель. — Совершенно точно, — согласился фон Меллентин. Казалось, он колеблется, говорить дальше или нет. — Среди сегодняшних сводок есть одна, которая вас заинтересует. На связь вышел наш агент. — Агент? — Роммель нахмурился. — А, тот! — Он вспомнил. Он летал в оазис Джало, расположенный глубоко в Ливийской пустыне, чтобы проинструктировать этого человека, прежде чем тот начал свой длинный марафон. Вульф, вот как его звали. Роммель был поражен его храбростью, но сомневался насчет его шансов на успех. — Откуда он передает? — Каир. — Так, значит, он туда добрался! Ну, уж если ему такое по плечу, то он может все. Возможно, он подскажет нам, когда будет прорыв. В разговор вмешался Кессельринг: — О господи, вы же не собираетесь полагаться на шпиона? — Я ни на кого не полагаюсь! — вспылил Роммель. — Это на меня все полагаются. — Я рад. — Кессельринг, как всегда, сохранял спокойствие. — От разведки не бывает много пользы, а от шпионов и подавно. — Согласен, — несколько поостыл Роммель. — Но у меня такое ощущение, что с этим агентом все может получиться иначе. — Что-то я сомневаюсь, — покачал головой Кессельринг. 4 Елена Фонтана посмотрела на свое отражение в зеркале и подумала: «Мне уже двадцать три… Видимо, я начала дурнеть». Она прильнула ближе к зеркалу и стала внимательно себя изучать в поисках признаков увядания. Цвет ее лица был идеальным, карие глаза чисты, как горное озеро. Ни о каких морщинах не могло быть и речи. Детское личико с прекрасным овалом, и наивный целомудренный взгляд. Елена вела себя как коллекционер произведений искусства, разглядывающий свой лучший шедевр: она думала о своем лице как о собственности. Стоило ей улыбнуться, и лицо в зеркале улыбалось в ответ — легкой, интимной улыбкой с намеком на озорство. Девушка хорошо знала, что от подобной улыбки мужчин прошибал холодный пот. Она взяла со стола записку и перечитала ее. Четверг Елена, милая! Боюсь, между нами все кончено. Моя жена обо всем узнала. Мы кое-как уладили это дело, но я пообещал никогда с тобой не встречаться. Ты, конечно, можешь остаться в квартире, однако я больше не смогу за нее платить. Мне очень жаль, что все так получилось… Но я думаю, мы оба знали, что это не может длиться вечно. Удачи тебе. Твой Клод Вот так, подумала она. Она порвала записку, полную дешевых штампов. Клод, толстый бизнесмен, наполовину француз, наполовину грек, владел тремя ресторанами в Каире и одним в Александрии. Он был образованным, веселым и добрым, но при первых же трудностях потерял к Елене интерес. За шесть лет это уже третий случай. Все началось с Чарлза, биржевого брокера. У нее, семнадцатилетней девчонки, не было тогда ни работы, ни денег, ни пристанища, потому что она боялась идти домой. Чарлз снял для нее квартиру и наведывался туда по вторникам, ближе к вечеру. Она бросила его, когда он захотел «угостить» ею своего брата, словно не видя разницы между женщиной и блюдом из конфет и засахаренных фруктов. Затем последовал Джонни, самый милый из троих, он даже собирался развестись и жениться на Елене, но она сама отказалась. Теперь ушел и Клод. Она с самого начала знала, что у таких отношений нет будущего. Вина за каждый новый разрыв в одинаковой степени ложилась и на них, и на нее. Официальные причины — брат Чарлза, предложение Джонни, жена Клода — служили только поводом, а может быть, катализатором. Настоящая же причина заключалась в трех простых словах: Елена была несчастлива. Для нее не составляло труда представить, как сложатся ее отношения со следующим мужчиной: некоторое время она поживет самостоятельно на небольшие сбережения, хранящиеся в банке Баркли в Шари Каср-эль-Ниле, на пополнение которых уходили все свободные средства, остававшиеся от каждого кавалера. Затем, увидев, что запасы истощаются, она устроится танцевать в какой-нибудь клуб и пару дней помашет там ножками и покрутит попкой. А потом… Она смотрела в зеркало и одновременно сквозь него, уже видя перед собой четвертого любовника. Возможно, он окажется итальянцем, с горящими глазами, блестящей шевелюрой и идеально ухоженными руками. Такого несложно повстречать в баре при отеле «Метрополитен», где частенько выпивают иностранные журналисты. Он заговорит с ней, затем предложит выпить. Она улыбнется ему, и бедняга потеряет голову. Они договорятся поужинать вместе на следующий день. Когда она, ослепительно красивая, войдет в ресторан с ним под руку, все мужские взгляды обратятся на нее, а итальянца будет переполнять чувство гордости. Затем однообразной чередой последуют свидания… Он будет дарить ей подарки. Первая его попытка завлечь ее в постель окажется неудачной, вторая — тоже, на третий раз она уступит… В постели им будет хорошо: ее всегда увлекает этот интимный ритуал с нежными прикосновениями и ласками — она позаботится о том, чтобы он почувствовал себя королем. Оставив ее на рассвете, новоиспеченный любовник непременно вернется обратно тем же вечером. С этого момента они перестанут ходить по ресторанам — «это слишком опасно», объяснит он, — но все больше времени будут проводить в квартире. В конце концов итальянец начнет оплачивать аренду и счета. Тогда у Елены появится все, в чем она нуждается: дом, деньги и страсть. И вот уже почти невозможно вспомнить, почему же она была так несчастна. Однажды вечером его угораздит прийти на полчаса позже обычного, и разразится скандал. Она возьмет за привычку дуться после каждого упоминания о его жене. Начнутся постоянные упреки: «Ты ничего мне не даришь!» — но каждый его новый подарок будет приниматься с уничтожающим равнодушием. Раздраженный любовник, попавший в сеть ее скупых поцелуев, восхищенный ее великолепным телом, по-прежнему ощущающий себя королем в постели, поначалу не найдет сил покинуть ее. Его болтовня начнет наводить на нее скуку, она потребует от него больше страсти, чем он вообще способен дать, — тут-то придет время безостановочных скандалов. Наконец, наступит кризис. У его жены вдруг появятся подозрения, или заболеет ребенок, или подвернется командировка на полгода, или, на худой конец, просто кончатся деньги. И Елена снова окажется в том же положении, в котором пребывает сейчас: предоставленная своей судьбе, одинокая, с сомнительной репутацией, постаревшая еще на один год. Она сосредоточилась и вновь увидела в зеркале свое лицо. Вот в чем причина всех несчастий. Именно из-за своего лица она вела такую бессмысленную жизнь. Будь она уродливой, подобное существование осталось бы лишь мечтой, а значит, она так и не обнаружила бы его минусов. «Ты сбила меня с пути, — мысленно сказала она своей внешности, — ты предала меня, ты заставила меня поверить, что я могу быть тем, чем я не являюсь. Ты не мое лицо, ты моя маска. И хватит уже править моей жизнью. Я вовсе не каирская красавица из приличного общества, я обыкновенная уличная девчонка из трущоб Александрии. Я не самостоятельная женщина, я почти распутница. Я не египтянка, я еврейка. Меня зовут не Елена Фонтана, мое имя — Абигайль Аснани. И я хочу домой». На голове молодого человека за столом в еврейском агентстве красовалась ермолка. Его щеки были гладкими, если не считать клочковатой бородки. Он спросил ее имя и адрес. Забыв о своих намерениях, она представилась как Елена Фонтана. Молодой человек выглядел смущенным. Она к этому привыкла: большинство мужчин терялись при виде ее улыбки. Он растерянно пробормотал: — Скажите, вы… я имею в виду, не будете ли вы возражать, если я спрошу о причинах вашего желания уехать в Палестину? — Я еврейка, — резко сказала она. Еще не хватало рассказывать этому мальчику о своей жизни. — Никого из моей семьи нет в живых. Я зря теряю здесь время. — Первая часть была ложью, вторая — правдой. — Чем вы будете заниматься в Палестине? Она об этом не подумала. — Чем угодно. — Там в основном земледельческая работа. — Ну и отлично. Он вежливо улыбнулся. — Не хочу вас обидеть, но вы не похожи на человека, рожденного для фермерства. — Если бы я не хотела радикально изменить свою жизнь, я бы не собиралась в Палестину. — Понимаю. — Он повертел в руках карандаш. — А чем вы занимаетесь сейчас?