- …не искупил, - бодро повторил помощник нотариуса Юлиус, который писал, склонившись над низким столиком. Его патрон укоризненно покашлял, намекая на неуместность подобного тона, и юноша покраснел. Он обмакнул перо в чернила, приготовившись записывать продолжение исповеди. - …Совершил я это деяние в ту самую пору, когда мое внимание разрывалось между баронессой О… и виконтессой У… Как вы понимаете, я не вправе назвать имена этих уже давно отцветших красавиц… - По лицам присутствующих скользнули понимающие улыбки. – Проводя лето в Климтдейле, я свел знакомство с одной семьей: матерью и дочерью. Это были последние отпрыски некогда обширного аристократического рода. Повинуясь капризу, который влек меня к хорошенькой девушке, и скуке, которая донимала меня на курорте, я завязал с ними знакомство. Сопровождал мать и дочь на гуляния, приходил к ним в гости, словом, занимался привычным волокитством. С той лишь разницей, что бедная девушка принимала всю эту игру за чистую монету. Не буду расписывать долго все ухищрения, на которые я пускался, чтобы завоевать это невинное и доверчивое сердце. Итог был закономерен: бастион сдался, а теплые южные ночи позволили мне беспрепятственно проникать тайком в окно красавицы, чтобы срывать цветы радости… Помощник нотариуса хрюкнул и тут же заслужил подзатыльник своего патрона. Юлиус покраснел и уткнулся носом в бумаги, так что едва не размазал этой самой выступающей часть лица написанные строки. Но виконт, погруженный в прошлое, ничего не заметил. - …Несомненно, девушка думала, что брак увенчает наши незаконные отношения, но я… я был бессердечным эгоистом, бездумным гулякой. К тому же, как я уже говорил, в столице меня ждали страшно ревнивая баронесса О… и виконтесса У…, которая послала мне надушенное письмо, сообщая, что ее мужа, отправленного с дипломатическим поручением в Норландию, не будет в столице по меньшей мере месяца два. И я бежал… Тут виконт всхлипнул, и было страшно слышать эти горькие старческие всхлипывания. Юлиус потрясенно замер, не зная, как реагировать. Нотариус стыдливо отвел глаза в сторону. Слуга быстро достал из тумбочки склянку и накапал больному несколько успокоительных капель в бокал с водой. Виконт выпил лекарство, полежал некоторое время в уважительном молчании своих собеседников, потом собрался с силами и продолжил. - Да, ниссы, я бежал. Бежал, как трус, как последний мерзавец, оставляя девушку в отчаянье, а возможно, и в тягости. Около года воспоминания о моем отвратительном поступке всплывали перед моими глазами, но я глушил их в угаре светских увеселений. Я боялся, что семья девушки потребует от меня покрыть позор бедняжки. Я был готов к дуэли, на которую меня призовет какой-нибудь их дальний родственник или покровитель. Я, признаться, опасался того, что однажды найду на ступенях своего особняка подброшенное дитя. Но нет, ничего этого не случилось. Я успокоился, образ обманутой девушки изгладился у меня из памяти. Я даже не могу сказать, ниссы, как ее звали. - А... – впервые осмелился прервать речь умирающего нотариус, - вы точно не можете вспомнить ни ее имени, ни фамилии, ни титула? - Ни-че-го! - грустно сказал виконт. – Это было, кажется, лет с восемнадцать назад. Я так старался выбросить из памяти свой грех, что все остальное тоже безвозвратно стерлось. Могу сказать одно – девушка и ее мать были уроженцами Климтдейла. И вот еще что… Виконт сделал знак своему слуге. Тот достал из тумбочки шкатулку и почтительно подал ее своему господину. Виконт покопался слабеющей рукой в шкатулке, пока не выудил оттуда большую подвеску, представляющую собой несколько переплетенных между собой полосок белого, желтого и красного золота, украшенных рубинами. - Это их фамильная драгоценность, одна из парных подвесок, которую девушка подарила мне взамен моего подношения. Возможно, эта подвеска поможет найти соблазненную мной бедняжку. - Что вы от нас хотите? – поспешил уточнить нотариус, принимая с глубоким поклоном драгоценное украшение. - Я умираю, оставляя огромное состояние, которое я не успел растратить. Без наследника, без супруги, которой я мог бы его передать. У меня даже нет родственников, которых бы я хотел облагодетельствовать. Но я страстно желаю загладить свой грех перед той девушкой. Найдите ее. Если, конечно, она жива. Все свое имущество, за вычетом трех тысяч штильсов, которые в благодарность за верную службу остаются моему управляющему и другу… - тут старый слуга зарыдал в голос, - …я завещаю своему ребенку, если бедная девушка понесла и родила дитя. Будь то сын или дочь. Или самой девушке, если она не родила ребенка. - А если наследники не сыщутся в установленный государством срок для передачи наследства? – деловито уточнил нотариус. - Тогда все деньги передайте кошачьим приютам Вайтбурга, - тяжело вздохнул виконт и со стоном откинулся на подушки. Юлиусу потребовался час, чтобы начисто переписать поведанную историю и завещание. После этого документ был заверен двумя свидетелями, подписан виконтом, магически защищен от подделки, уничтожения, потери и порчи, а затем вместе с подвеской убран в футляр, который, в свою очередь, тоже был магически опечатан ниссом Дробтоном. Нотариус откланялся, извинившись за своего помощника, умудрившегося по дороге опрокинуть пуф и едва не наступившего на хвост еще одной арглийской кошке, и покинул скорбный дом. Виконт лежал и глядел на пламенеющее закатом небо, которое окрашивало его лицо ярким цветом, как будто пытаясь этим заменить краски жизни, уходящие с лица умирающего. Потом старик открыл оставленную рядом с ним шкатулку и достал оттуда монету в один сирейль. Кружок железа был достаточно потерт и потемнел от времени. - Я хочу… - проговорил слабым голосом умирающий, сжимая монету в руке, - я хочу исправить свою ошибку… Нет, исправить ее нельзя… Искупить… Но как? Я хочу… хочу хоть чуть-чуть загладить вину, чтобы уйти с миром в душе… Пусть мои деньги достанутся наследнику или наследнице. Это мое заветное желание… Из глаз виконта выкатилась последняя слеза, и его взгляд навеки застыл. Рука упала на одеяло, пальцы разжались. Сирейль выпал и покатился по полу, громко звеня. Профиль короля Лескруба III в последний раз мелькнул в лучах закатного солнца, прежде чем монета навсегда исчезла в щели между досками пола. ГЛАВА 13. Пионы и капуста - Ты сам читал, что написал? - Юлиус покачал головой и страдающими глазами посмотрел на своего патрона – нотариуса Дробтона. – Это как можно было вместо слова «этажерка» написать «дежавю»? Вместо слова «секретер» - в одном месте «адюльтер», а в другом «сераль»? А «душеприказчик» вообще превратился в какое-то непотребство! И что получилось в итоге? «Огюст Филар завещает племяннику полированный сераль и дубовую дежавю?» Господи! У нас что – восточный халифат? Ты арафских сказок начитался, что ли, Юлиус?! Что с тобой сегодня, мой друг? Что за дежавя с тобой приключилась? Юлиус лишь понурил повинную голову. Дежавя, которая случилась сегодня с юношей, была прелестной цветочницей, на которую он случайно натолкнулся по дороге в контору. Девушка так очаровательно краснела, так стеснительно перебирала тонкими пальчиками стебли цветов, что сердце Юлиуса расцвело совсем как пионы на лотке красавицы. Юлиусу потребовалось не менее получаса, чтобы вытянуть у прекрасной незнакомки, что она сегодня впервые вышла на улицу продавать цветы, а работает обычно в маленьком магазинчике, расположенном на углу Висельной улицы и Кривоколейного переулка. И там ее можно найти каждый день помогающей своей хозяйке. Так что ничего удивительного не было в том, что работа полностью выскочила у Юлиуса из головы. Знаки складывались в какую угодно абракадабру, кроме тех слов, в которые они должны были сложиться согласно букве закона. «Фрахтовать» превращалось в «флиртовать», «оценить» - в «поцеловать», а иные слова, как едко подметил нисс Дробтон, могли послужить подсказками к картинкам для взрослых, которые продают в Вайтбурге из-под полы около Чертового моста. Нотариус сердился, но ничего сегодня не мог поделать со странной рассеянностью своего помощника. Чернильные кляксы распускались перед глазами Юлиса пышными пионами. Буквы «у», «цэ» и «ща», усевшись на строке, свешивали вниз стройные ножки и весело щебетали, не давая расслышать скрипучий голос нисса Дробтона. Один раз Юлиус даже схлопотал подзатыльник от своего патрона, когда тот застал его рисующим в забывчивости сердечко прямо на первой странице судебного решения о разводе. Эх, не будь Юлиус родным племянником нисса Дробтона и сыном его безвременно почившего брата, то уже вылетел бы пулей из нотариальной конторы «Дробтон и Дробтон»! Вместе с запретом подходить к юридическим документам ближе, чем на сто ярдов. - Шел бы ты… сегодня домой! – в сердцах выговорил нотариус и решительно отобрал у Юлиуса все дела. – Исправь все свои серали и отдай стенографистке на печать. Или хотя нет. А то ты там такого наисправляешь-надежавишь! Иди-ка ты, Юлиус… голову проветри. Погуляй. - Что с делом о наследстве виконта Оттенпорта? – поинтересовался устыдившийся, но воспрявший духом Юлиус. – Может, дать в газету объявление о том, что мы ищем наследников? Я прямо сейчас могу пойти в редакцию. - И как ты себе это представляешь? – иронически поинтересовался нотариус. – Что написать? «Разыскивается ниссима или нисса, которую почивший виконт…» что? - Чпокнул! – заржал Юлиус и тут же схлопотал еще один подзатыльник. - Нет, мой милый, так мы растеряем всю репутацию конторы, умеющей вести деликатные дела самых аристократических семей Соларии. Это дело тонкое, его хорошенько обмозговать нужно. И иди уже, не серди меня, а то как бы я тебя сам тут, на месте не чпокнул чем-нибудь тяжелым по голове. - Спасибо, дядюшка! – прижал руки к груди легкомысленный Юлиус и так бодро выскочил из нотариальной конторы, что вызвал этим очередной приступ раздражения у своего родственника и непосредственного начальника. Свобода! Июньское солнце одарило свободного от юридической каторги юношу ласковой улыбкой. Нищий старик, сидящий у соседнего с конторой дома, был удостоен аж целых десяти ниоклей и возблагодарил фортуну. А Юлиус ринулся вниз по улице, стараясь изо всех сил сдерживать порывы юности в узде приличия. Прекрасной цветочницы на прежнем месте не оказалось, но Юлиус не был обескуражен. Он прибавил шагу и отправился на поиски магазинчика, где работала девушка. Фешенебельный и деловой центр остались позади, потянулись скромные дома среднего класса, а потом и вовсе начались рабочие кварталы. Не будь Юлиус так увлечен девушкой, вряд ли он бы счел разумным соваться в район, пользующийся славой не самого приличного места в городе. Юношу провожали фамильярными взглядами рабочие в замасленной одежде, отдыхающие у входа в свои мастерские, стоящие тут и там ниссы в достаточно фривольной одежде и праздношатающиеся молодчики с холодными глазами, режущими не хуже арглийской стали. За пару улиц до искомого магазинчика Юлиус нагнал старушку в чепце и деревянных башмаках крестьянки, которая несла тяжело нагруженную корзинку с капустой, морковью и другими овощами. Старушка постоянно останавливалась, прижимала руку к сердцу и жалобно кряхтела. Сердобольный Юлиус, не в силах видеть немощь старости, остановился. - Вам помочь, ниссима? - Ой, голубчик, в самом деле? Помоги, сделай милость! Все жара эта, будь она неладна. Спасибо тебе, милок! Какой молоденький и какой хорошенький! - Юлиус смутился и молча принял охотно протянутую старушкой корзинку. – А идти тут близко, в Кривоколейный переулок. Ты уж пособи бабушке, будь лапушкой, - и старушка ловко подхватила Юлиуса под локоток. Юлиус, услышав знакомое название, тут же согласился быть «лапушкой». - А вы знаете там, ниссима, цветочный магазин? – спросил он у старушки. - Конечно, знаю. Такой магазинчик хороший. На углу, недалеко. Придя в Кривоколейный переулок, Юлиус собрался было стряхнуть с руки порядком надоевшую ему «бабушку», но та не была готова так сразу отпустить своего добровольного помощника. - Ой, что-то сердце прихватило! – сказала старушка и прижала руку к груди. – А все жара эта, чтоб ей! Нет, в моей молодости не было такой жары в самом начале лета. Ой, хоть бы до дома дойти! И водички попить. Ты уж проводи меня до квартиры, милок! Не заберусь я на второй этаж с корзинкой-то. Юлиус решил, что пара минут погоды не сделает, и послушно повел грузно навалившуюся на него женщину в указанный ею дом. Если бы у юноши было время подумать или если бы у Юлиуса сегодня в голове не цвели сплошные пионы, он бы обязательно обратил внимание на то, что трехэтажный дом, куда повлекла его старушка, выделялся даже на этой не самой цивильной улице своим мрачным, запущенным фасадом, заколоченными окнами и замусоренным палисадником, на котором лежали штабеля гнилых досок и ржавых железяк. Но Юлиус, хоть и заметил краем глаза эти странности, не придал им значения, а просто поспешил войти в дверь в надежде поскорей отделаться от своей ноши. Переулок был почти безлюден, а малочисленные пешеходы спешили по своим делам. Проходящий мимо нищий отвел глаза, едва мазнув равнодушным взглядом по странной парочке: хорошо одетому юному ниссу с корзинкой капусты и деревенской старушке, входящих в дверь нежилого дома. Лестница дома была замусорена, а вместо перил опорой для рук служила засаленная веревка, на которую Юлиус взглянул с отвращением. - Тут рядом, - обнадежила его старушка, еще сильней повисая на руке Юлиуса. – На второй этаж, милок. Юлиус со вздохом поднялся на второй этаж. Старушка поковырялась в замке: - Сейчас, сейчас, милок, подожди чуть-чуть! - и отомкнула обшарпанную дверь. - Вы уже пришли, мамаша? – раздался грубый голос, и Юлиус впервые испытал не то чтобы страх, но некое сосущее чувство под ложечкой. Из глубины темной квартиры, заваленной обломками мебели, показался детина вида самого неприятного. Его маленькие глазки угрюмо смотрели из-под низкого лба на Юлиуса. Короткопалой рукой детина отбросил с лица прядь нечесаных волос, и Юлиус вздрогнул, увидев на щеке белое пятно – как след от ожога. Юноша вспомнил рассказы дядюшки о том, что подобные ожоги бывают у закоренелых преступников, сбежавших с каторги, которые пытаются химикатами свести магическую татуировку с щеки. - Я, пожалуй, пойду, - робко сказал Юлиус, поставил корзинку на пол и попытался стряхнуть с себя старушку, держащую его локоть стальным обхватом. - Да куда ж ты пойдешь, милок? – ласково пропела старушка. Она выпустила руку юноши и вдруг сильно толкнула его в спину, так что бедняга невольно сделал кульбит через порог внутрь квартиры, пролетел еще несколько ярдов и упал бы, если бы его не подхватил детина с пятном на щеке. - Ну здравствуй, Юлиус, - с усмешкой сказал детина. И Юлиус услышал, как за его спиной хлопнула закрывшаяся дверь. ГЛАВА 14. Чертов мост - Проходи, милок, - хихикнула старушка, глядя на вытаращившего глаза Юлиуса. – Будь как дома. Разговор нам предстоит долгий, а в ногах правды нет. - Тут вы правы, мамаша, - сказал детина, достал из кармана нож и стал демонстративно начищать им ногти, поглядывая исподлобья на Юлиуса. Если бы в другой ситуации у Юлиуса и нашлись бы возражения против такого бесцеремонного приглашения к диалогу, то сейчас ни одна мысль не родилась в голове среди стремительно вянущих пионов, а язык прилип к гортани. - Сюда! Прошу! – издевательски поклонившись, сказал детина, и бедный Юлиус безропотно прошел в комнату. В полутемной по случаю заколоченных окон комнате Юлиус был усажен на колченогую табуретку за старым изрезанным столом, тогда как старушка и детина уселись напротив на проваленный матрас, неровно уставленный на деревянные чурки.