— Из какой такой пещеры? — Маняша потрогала мой лоб. Я через ее плечо посмотрела на майора, тот сокрушенно разводил руками. — Мой грех, каюсь. Не удержал я нашу отважную амазонку, вниз ринулась. Нянька наградила меня столь свирепым взглядом, что понятно стало: получу наедине по первое число. — Он так жалобно мяукал, сердечный, — продолжал изливать елей Зорин. — Любое бы сердце дрогнуло. Гаврюшенька, страдалец, хищными птицами истерзанный, голодный, холодный… Страдалец урчал на полу, тщательно вылизывая основательное кошачье пузцо. — Я как эту картину увидал, его, горемычного, да Серафиму Карповну натурально без чувств, похолодел. Схватил одной рукой ее, бездыханную, другой — котейку… — А третьей, стало быть, веревку держали? — Вот вы, драгоценнейшая Серафима Карповна, шутить изволите, — обиделся майор, — а в ажитации я на многое способен. «Даже отрастить себе еще пару рук?» — собиралась вопросить я, но лишь охнула, потому что Маняша ущипнула меня за бок под одеялом. — В груди кольнуло? — Карл Генрихович шагнул ко мне. — Позвольте осмотреть. — Авр-р… — Гавр заступил ему дорогу, раздувшись чуть не вдвое, как умеют только кошки. — Благодарю, — быстро и страдальчески улыбнулась я лекарю, — все в порядке, просто голова немножко закружилась, мне отдохнуть… Маняша, где соль ароматическая? — А Гаврюшенька ваш покой блюсти будет, — хихикнул Болван Иванович. — Как раз на пост заступил. Чует животное, кто его спасительница, или матушку в вас свою узрел, сиротинушка. Болван не болван, а кота он на меня спихнул филигранно. А я даже возразить ничего не смогла, потому что нежные барышни вроде меня после эдаких приключений откидываются безвольно на подушки и отпускают визитеров мановением тонкой ручки. Я и откинулась, и ладошкой помахала, и вздохнула скорбно. Маняша ушла гостей провожать, а Гавр запрыгнул на кровать, демонстрируя желание прокопать мне в животе дыру, да и свернуться в ней калачиком. Только желанию его сбыться не ссудилось. Я вскочила с постели и побежала в гардеробную. — Ты чего удумала? Вернувшаяся в спальню нянька застала меня уже полностью одетой в строгое коричневое платье и черные закрытые туфельки. — Наличных прихвати, — велела я спокойно, — мне двух парней покрепче нанять надо, да спроси в бельевой веревку локтей на тридцать. — С места не двинусь. — Маняша картинно заперла дверь, а ключ положила в карман. — Пока толком мне все не объяснишь. Мало того, что ты под землю полезла… — Там женщина была, в пещере этой. Понимаешь? — Где ты Гавра нашла? — А вот кота-то там и не было. Была незнакомка, в тряпье укутанная, это она мяукала. — Она? — Ну уж точно не этот… — Я посмотрела на сироту, тот безмятежно рассматривал свою лапу. — Стой. Бельевая веревка не подойдет. Нам канат нужен рыбацкий, и сеть к нему. В сети мы в два счета тело снизу поднимем. — Доктор предупреждал, что у тебя горячечный бред начаться может, а Иван Иванович… — Болван он, твой Зорин, — перебила я. — Помнишь, мне вчера ночью мерещился кто-то в воде? Нянька неодобрительно покачала головой. — Мне не померещилось, — продолжила я. — Ты хочешь сказать, что какая-то баба проплыла три версты по морю, чтоб потом тебе из пещеры мяукать? Звучало, конечно, преглупо. — А если, предположим, ее течение к берегу прцбило? Вода при приливе как раз почти к пещере подступает. Маняша, даже если я ошиблась и не эту женщину я ночью видела, дела это не меняет. Мы должны ее спасти! — Обещай, что сама туда не полезешь, — попросила нянька, вынимая из кармана ключ. — И плащ надень. Я закуталась в меховую накидку. Экспедиция была организована быстро. Маняша шепнула пару слов портье, одарила денежкой сначала его, затем троих белобрысых молодцев в курточках гостиничных посыльных, затем отсыпала горсть монеток хозяйственному дядьке, который предоставил нам моток просмоленной веревки и справную рыбацкую сеть. — Врач, наверное, нужен. — Ганс отправит вослед фельдшера, как только его разыщет, — сказала нянька и подмигнула зардевшемуся портье. — Что б я без тебя делала? — Знамо что, в пансионах бы сидела, — фыркнула Маняша. — Можем выдвигаться. А по дороге расскажи, сколько бриолину было на макушке его сиятельства при вашей первой встрече. Серафима, ты чего замерла? Идем. Нянька решительно взяла меня под руку. А я подумала, что про князя Кошкина мне даже рассказывать сейчас неинтересно. Но мои-то чувства в расчет не принимались. Поэтому размеренно, в такт шагам, я поведала своей наперснице о судьбоносной встрече со светлейшей особой. — Красиво, — решила Маняша. — После сможет сочинить, что с первого взгляда к тебе воспылал. Мужеский пол на эдакие знаки судьбы падкий, вот, помнится, фильма еще такая была про пиратского капитана и прелестную рыбачку. У начала знакомой тропинки нагнали нас гулкие звуки гонга. Значит, уже полдень, и обитателям отеля предлагается переодеться к обеду, который накроют в столовой ровно в половине первого. Обычай старинный и выполняется он неукоснительно. Опоздать к обеду — скандал и моветон, лучше уж совсем трапезу пропустить, чем явиться, когда салфетки разложены на коленях, а предупредительные официанты обносят кушаньями. Вот и сейчас вся фланирующая на свежем воздухе публика устремилась к отелю. Хорошо, что мне сей момент не придется толкаться в дверях, приминая чужие турнюры. — Фимочка, что происходит? Говорят, ты захворала? Со вздохом, я обернулась. Терпеть такого обращения не могу, и только одной особе оное спускается. Наталья Наумовна, моя драгоценная кузина, взволнованно дышала от энергичной ходьбы, гризетка Лулу за ее плечом изображала ажитацию. — Ах, полно, Натали, — безмятежно улыбнулась я. — Однако как скоро разносятся слухи в нашем крошечном обществе. Кузина поморщилась. Барышне слухами интересоваться не пристало, тут она дала маху, как и в том, что поздороваться забыла. — Бонжур, моя дорогая, — перешла она на французский, — нам необходимо поговорить. — Как тебе будет угодно, дорогая… Маняша вполголоса передразнила: — Шерочка с машерочкой! Шери, ма шери… — И отвернулась, громко велев работникам подождать. Лулу почтительно отошла, поглядывая на няньку с высокомерным недоумением. — Это скандал! — сразу взяла быка за рога Наталья Наумовна. — Незамужняя девушка наедине с мужчиной… без чувств… твоя репутация погублена… — Ах, дорогая, — всплеснула я руками. — Карл Генрихович — старик и, ко всему, лекарь. Неужели все так серьезно? — Лекарь? — Несомненно, в противном случае ему вряд ли удалось бы дослужиться до коллежского асессора. Горничная прислушивалась к нашей беседе, забавно вытягивая шею. Понятно, откуда сплетня пущена, но и как с ней справиться — яснее ясного. Какое счастье, что Болван Иванович не самолично меня в «Чайку» приволок, надо будет его супруге какой-нибудь гостинец передать. Да и лекаря отблагодарить не помешает. — Всему виною корсеты, — сказала я с нажимом в сторону кузининой гризетки. — Совершая утренний моцион, я ощутила в груди стеснение, сознание помутилось, и я лишилась чувств. На счастье, оказавшийся неподалеку Карл Генрихович… — А где была твоя нянька в этот момент? Ах, какая незадача! Где она была? Захворала? Я придирчиво оглядела цветущую Маняшу. Никто не поверит. Да и многовато нас, хворых, тогда получится на квадратный аршин. Тут Наталья Наумовна задергалась, замахала руками. — Натали, дорогая? Кузина наконец нашла носовой платок и прегромко в него чихнула. — Ав-р-р? Я опустила глаза. Гавр чинно сидел на тропинке, расставив передние лапы в балетную позицию. Я прекрасно помнила, что запирала его в апартаментах, но разбойнику каким-то чудом удалось выбраться. От подъездного входа донесся громкий голос господина Зорина, он спрашивал портье, не видал ли тот полосатого котика, которого упустила нерасторопная отельная горничная. Я ощутила приближающуюся катастрофу. Сейчас шумный майор обнаружит «котика» с его невольной хозяйкой подле и в своей обычной нахраписто-добродушной манере примется ставить меня в неловкое положение. — Моя драгоценная, — я схватила Натали за руки, — прости, ни мгновения промедлить не в силах. Доктор прописал мне моцион вместо обеда…