Я отодвинула кота ногой, всхлипнула и почти побежала вверх по тропинке. — Маняша! Та, поняв с полуслова, подогнала работников. Холм мы преодолели галопом. — Корсет? — запыхавшаяся нянька умудрилась хмыкнуть. — Ничего поумнее придумать не смогла? — А ты, я погляжу, навострилась во французском наречии? — Чего там непонятного? Скандаль, корсет да «ля» не забывай прибавлять. Только сроду ты этой пакости не носила. — Остальные о том не знают, так что скушают — не поморщатся. Наталье Наумовне тоже, знаешь ли, не с руки, если про меня сплетни пойдут. Я ей просто наилучшее объяснение предложила из возможных. Место я отыскала без затруднений. — Здесь спуск, за кустами. Парни принялись разматывать веревку. — А Гаврюша-то где? — вдруг вспомнила Маняша. — Да какая разница? — Ав-р-р! Он сидел у моих ног, будто вот так вот сидя и перенесся с дорожки на каменный брег. — Только тебя здесь нам недоставало, — сообщила я разбойнику, наблюдая, как рослый белобрысый парень спускается вниз, обвязанный за пояс канатом. Разбойник гортанно ответил что-то на своем кошачьем наречии. Парней я тоже не понимала, они переговаривались на местном диалекте, то ли куршском, то ли самландском. Вот и сейчас, тот, которого опустили, громко прокричал товарищам, будто камешками в железной кружке погремел. — Мыкос не нашел ничего, барышни, — перевели нам любезно. — Спрашивает, можно ли подниматься. — Как подниматься? — возмутилась я. — Что значит, ничего не нашел? А ну давай, вяжи петлю, я сейчас самолично ему покажу, как искать надобно! — Не пущу! — грудью заступила мне путь Маняша. Опять громыхнуло камнем по железу. — Мыкос говорит, это заброшенное капище и тревожить его не стоит. — Скажи своему Мыкосу, — начала я, но быстро передумала ругаться. — Чье капище? Мой толмач проорал вопрос, выслушал ответ, довольно пространный, перевел: — Мыкос не знает. Он сначала думал, что там Святовита славили, но сейчас думает, что не его, он думает… Мыкос думал там внизу много и с удовольствием. Нам поведали о древнем руянском боге Святовите, ведающим в своем пантеоне солнцем и урожаем, а также войнами и доблестью. Его капищ на острове с давних времен осталось преизрядно. — Древняя вера была, исконная. — Толмач говорил со сказовой напевностью. — Триста лет назад здесь совсем другая жизнь была. Я, соскучившись от пространного рассказа, зевнула украдкой. — Но Святовит, он на лошади быть должен, Мыкос так думает… Топот копыт. На фоне выгоревшего полуденного неба появился силуэт всадника. Толмач быстро перекрестился, демонстрируя, что исконной руянской веры не придерживается. Я неизящно потерла кулаками глаза. Всадников стало двое. — Что происходит? — Властный зычный голос разнесся по округе. — Дамам нужна помощь? Верховых там оказалось гораздо больше. Но об этом мы узнали уже после того, как господа спешились и спустились к нам, а пока просто ждали приближения сих незнакомцев. Два силуэта на фоне солнца, наше напряженное молчание, хруст камешков под ногами, ворчание Гавра, рокот моря, далекие крики чаек. «Три года — зима по лету, три года — лето по зиме, три года — само по себе», — вдруг подумала я и покачнулась, ощущая приближение обморока. Маняша охнула, но опоздала. Меня подхватили мужские руки, удержав от падения. Щеку оцарапал гусарский позумент. — Ах! — восторженно прошептала я, узнавая. — Князь Анатоль! Приличиями я в сей момент, конечно, пренебрегала, но зато на полную пользовалась козырем удачного обморока. К слову, в него падать сразу расхотелось. Я глубоко вздохнула, затрепетала ресницами и обожгла спасителя страстным взглядом. Судя по тому, что руки на моей спине сомкнулись еще сильнее, все три удара достигли цели. Самое время вспомнить, что я вообще-то барышня строгих правил. Решительно отстранившись, я присела в книксене: — Благодарю, ваше сиятельство. Ваш рыцарский поступок поразил меня в самое сердце. Князь Кошкин посмотрел на свои руки, затем, будто с усилием, опустил их. — На правах спасителя мне будет дозволено узнать ваше имя, прелестная корсарка? Ах, значит, заметил, запомнил. Ай да Серафима! Ай да я! Вблизи князь показался мне старше и будто бы менее ярким. На вид ему было за тридцать, вокруг напомаженных усиков и на подбородке проступала щетинка, красивые голубые глаза припухли, от крыльев большого носа к щекам спускались морщинки. Но рост при нем, и выправка военная. У алтаря мы с ним будем премило смотреться. Опустив очи долу, я представилась. — Серафима! — Он поднес к губам кончики пальцев. — Огненная! Рот у него был тоже отнюдь не манифик, слишком толстая нижняя губа оттопыривалась. А тебе, Серафима, с ним, между прочим, целоваться предстоит. Хорошо хоть не сей же момент. — Мой адъютант, — представил князь спутника, — ротмистр Сухов Павел Андреевич. Тот молодцевато щелкнул каблуками, поклонился, подкрутил рыжеватый ус. Ростом был он пониже командира и мастью посветлее. Прочую внешность я для себя определила как гусарскую и поглядывать на адъютанта перестала. — Моя дуэнья и наперсница — Мария Анисьевна Неелова, — кивнула на Маняшу, слегка ошалевшую от свалившейся на нее чести. Князь Анатоль смерил няньку взглядом и приподнял брови. Маняша разогнулась из своего поясного поклона и запахнула на груди шаль. Ротмистр меж тем присел на корточки, умильно сюсюкая: — Что за престранное создание? Гавр погладить себя не дал, увернулся, отошел к камням, утробно порыкивая. С котом я знакомить никого не стала. Князь поинтересовался, с какой целью мы здесь прогуливаемся. Я, опустив утренние приключения, сообщила ему, что мы с нянькой услышали женский голос, взывающий о помощи. Маняша одобрительно кивнула, вранье получилось складным. Гуляли, услышали, потом за помощью пошли, а как вернулись… Беседовать с его сиятельством было непросто, приходилось постоянно отодвигаться, на полшажочка, чтоб маневр не стал явным, но часто. Ибо князь, разделяющее нас расстояние всячески пытался сократить, тоже понемногу и как бы случайно. Так и топтались мы с ним, будто в медленном танце. Ротмистр разыгрывал похожую партию с Гавром, только последнему на политес было ровным счетом «авр-р», он дожидался, пока гусар приблизится на длину вытянутой руки, и отпрыгивал. Последний его прыжок чуть не стоил мне кота. Разбойник балансировал на самом краю скалы, подняв трубой хвостище. В последний момент он взвился, ротмистр быстро наклонился, смыкая руки, и оба они рухнули вниз. Я вскрикнула. Князь, подождав, не упаду ли я опять в обморок, и, удостоверившись, что на этот раз страстного объятия ему не обломится, закричал: — На помощь! Вот тут мы и поняли, что сопровождало его сиятельство в конной прогулке гораздо больше народу. С холма прибежали какие-то егеря и ливрейные лакеи, как в рукопашной, оттесняя от обрыва моих работников. Снизу что-то прокричали. — Мыкос его поймал, — перевел толмач, предусмотрительно забившийся в кусты. Кого именно, спросить я не успела, потому что на самом краешке появились две когтистые лапы, затем голова с кисточками на ушах. — Разбойник! — Я подхватила Гавра за шкирку и вытащила на твердую землю. — Авр-р, — согласился тот и пристроил башку мне на грудь. Я чувствовала, что кошачье сердечко бьется очень быстро. Тем временем княжеская прислуга уже спускала вниз несколько канатов искусно меж собой сплетенных. Вскоре пред нами явились помятый ротмистр и бодрый улыбающийся Мыкос. Я ринулась было к нему, но остановилась. Не хватало еще князю лицезреть, как я самолично работниками командую. Неприлично это. Девушка должна только своей прислуге приказы раздавать, нежным таким голоском. — Маняша, — нежно позвала я.