А после они сидели на верхней палубе некоей корабельной развалюхи, и хозяин потчевал их жареной рыбой с хлебом, потому что салат брать Серафима шепотом отсоветовала. Пиво подали в двухпинтовых кружках. Зорин усомнился, удержит ли сию громадину в своих ручках барышня Абызова. Но она удержала и наклонила, и отпила примерно половину, прежде чем Иван догадался у нее эту кружку отобрать. Пьянела Серафима Карповна так же молниеносно, как и влюбляла в себя. Иван с расспросами не торопился, наслаждаясь и погожим деньком, и аппетитом, с которым его спутница поглощала яства. Глаза барышни блестели, она без умолку болтала, расписывая в лицах какую-то давнюю историю, в которой они с Маняшей повстречали в малиннике медведя, а нянька не забоялась, с голыми руками на него пошла. Нет, не убивать, разговоры разговаривать. И уговорила, потому как имя топтыгина знала — бер. Серафима потянулась к пиву, Зорин успел первым, отодвинул кружку подальше. — Дай, — велела она, — мне во хмелю легче это сделать будет. — Что именно ты собралась делать? Она до кружки все же достала, почти легла животом на столешницу, но достала, отсалютовала ею сотрапезнику, будто произнося тост: — Спать с тобой! Тем временем чародейский приказ в Мокошь-граде, руководимый Семеном Аристарховичем Крестовским, заседал в кабинете последнего. — Связь продолжалась два месяца, с момента, когда его сиятельство стал зрителем экзотичного танца госпожи Зигг в ресторанном зале гостиницы «Британь». Восьмого серпеня вышеозначенная особа переехала в нумера, оплаченные адъютантом его сиятельства. Последующие встречи происходили в основном там, концертная деятельность немедленно прекратилась, — говорила Евангелина Романовна, сверяясь с записной книжкой. Переодеться после выполнения задания надворный советник не успела, поэтому время от времени раздраженно отбрасывала мешающиеся кисти горностаевого палантина, одновременно придерживая его у эпатажно низкого декольте. — Горничные особой страсти со стороны дамы не отмечают, но также уверены, что князь голову потерял не на шутку. — Встречи, прогулки? — спросил Крестовский из-за письменного стола. — Почти никаких. Дело свое госпожа Зигг знала, видимость приличий блюла. До полудня почивала, после репетировала танцы, для чего в ее нумера доставили дюжину двустворчатых зеркал. Около четырех требовала ванну. Ароматические масла и соли у нее были свои. В шесть прихорашивалась и располагалась в гостиной в ожидании гостя. Князь являлся почти ежедневно, задерживался до двух, либо трех по полуночи, но никогда до утра. — Прислуга? — Личной не было, а гостиничных девушек с поручениями никуда не посылала. Газеты доставлялись обычные, как и для прочих постояльцев. Съезжала без спешки, предупредив за день, багажом занималась лично. Евангелина Романовна захлопнула записную книжку и поглядела на шефа с хитрецой: — Подумалось мне, что слишком гладко все выходит. Поэтому заглянула я на телефонный коммутатор в «Британи», представьте, и такой имеется. И точно, был звоночек из нумеров госпожи Зигг, как раз в тот день, когда она об отъезде предупредила. — Куда? — В «Берендийское сообщество пароходства и торговли». — Эльдар? — повернулся Семен Аристархович к Мамаеву. Тот поправил узковатый ему мундир чиновника морского ведомства: — Два платежа от них прошло через Гнумский центральный банк, первый шестого серпеня, второй вчера. Получатель — некое фризское сообщество содействия и взаимодействия чего-то там, простите, во фризском не силен. — Тебя до бухгалтерии допустили? — восхитилась Попович. — Я разрешения не спрашивал. — Мамаев подмигнул. — Повезло, что некрупные платежи от руки в гроссбух записывает мой новый приятель Аркадий Наумович Бобынин, почтительный племянник господина Абызова, который — о чудо! — один из основных соучредителей сего ведомства. — Понятно. — Крестовский задумчиво постучал кончиками пальцев по стопке книг на столешнице. — Наследил дядюшка изрядно, даже странно. — Отчего же странно, — возразила Геля, — ежели наш магнат человек простой, не чародей, то вполне возможно, что об опасностях задуманного осведомлен не был. А помочь дочери — любого родителя долг. Вот он и помог в меру сил. Заказал у девицы нужных качеств аффирмацию добыть. — Значит, Гертруда не к князю на Руян отправилась, а бумагу дочери Абызова доставить? — Мамаев заерзал на стуле. — К слову, барышня Абызова на острове к тому времени уже около двух месяцев отдыхала. — Что твой новый приятель о ней рассказал? — Аркадий Наумович? О, он был многословен. Серафима Карповна капризна сверх всякой меры, гордячка, кокетка, деньгами направо и налево сорит. — Я бы тоже на ее месте сорила, — вставила Попович, — при таком-то папеньке. А отчего гордячка и кокетка? — Я догадываюсь, что сладкоречивый кузен от нее отказ получил. — Очень по-мужски, — одобрила Геля саркастично. — Отказала, стало быть, кокетка. — Ваши суфражистские мысли, Евангелина Романовна, — сказал Крестовский, — вы изложите нам в другое время, приватное. Эльдар, продолжай. — Ну что еще. Собою хороша, не умна особо. Пустышка, кисейная барышня. Четыре года провела в частном пансионе одной из французских провинций. — В Арассе? — Возможно. Аркадий Наумович в географии несилен. В юном возрасте прошла проверку на чародейские способности, которая выявила полное оных отсутствие. Покинула пансион раньше положенного после скандала. Господин Бобынин в тонкости не посвящен, но думает, имела место быть любовная история. Вернулась в Берендию и еще четыре года проживала на родине, в Загорске. Летом этого года появилась в столице, чтобы пригласить на отдых свою кузину Наталью Наумовну Бобынину, девицу двадцати семи лет. Мамаев помолчал, припоминая еще какие-нибудь подробности, затем сообщил: — На этом про Серафиму Карповну все. Сам господин Абызов для нас сейчас недоступен, ибо, по сведениям племянника, пребывает за пределами империи в деловой поездке. — Понятно. — Крестовский опять постучал по книгам на столе: «Списку старых и честных родов Берендии» и «Толкованию сновидений Г. Артемидора Свенского». Иван Иванович побледнел так, будто готовился упасть в проникновенный обморок. Я могла и далее наслаждаться забавным видом, но решила обморочного успокоить: — Не в том смысле спать, Ванечка, а в самом приличном. — Ты пьяна. — Не спорю. — Пиво пузырилось во рту, я с усилием его проглотила. — Просто рассказать тебе хочется побольше, а у нас времени нет. Я сложила на столе ладони и опустила в них лицо. Никогда ни на что времени нет. Что ж ты так с князем напортачила, Серафима? Почему осторожность не проявила? Обрадовалась, что сможешь одним махом все свои тревоги побороть? Ну вот и страдай теперь. Еще и папеньку под удар поставила. Плохая, плохая дочь. — Фима! — Чего? — подняла я голову и охнула от резкого щелчка по кончику носа. Зорин, отвесивший этот унизительный щелбан, заглядывал мне в лицо с участием. — По какому праву? — возмущенно завопила я, но запнулась, осознав, что трезва как стеклышко, и закончила совсем уж жалобно: — Только хмельное зазря переводить. Твое счастье, что сам за это платить будешь. — Ты и так бешеная, — улыбнулся чародей, — боюсь, не управлюсь, если опьянеешь. Я обиделась, потом передумала обижаться, очень уж у Ванечки улыбка красивая была. — Тем более к нам на борт господин Отто поднимается, я решил, что ты с ним побеседовать пожелаешь. Ступени уже нестройно скрипели под шагами Карла Генриховича. — Простите великодушно, Серафима Карповна, — поклонился он, — неожиданные обстоятельства заставили меня нарушить ваш… — Присядьте, — предложила я. — Да на вас лица нет! — Торопился. — Лекарь приник к поданной хозяином кружке. — Боялся не успеть. Ведьма, к которой мы с вами завтра собирались наведаться, до условленного времени не доживет. — Отчего же? — Да кто их, ведьм, разберет. Только позвала меня к одру да потребовала, не медля ни минуты привести к ней блаженную деву, что сонного кота для себя добыла. Вас, Серафима Карповна. И, заметьте, когда я с ней о встрече договаривался, о том, кого именно с собою приведу, не упоминал. — Блаженную, это значит — безумную? — переспросила я недовольно. — Не обязательно, — сказал Зорин. — Иногда так дурачков называют. — Сами вы, Иван Иванович, дурачок. Иван-дурак! Карл Генрихович нашу перепалку наблюдал с удивлением, но все же заметил: — Блаженство есть также наивысшая степень счастья. — Учитесь, Иван Иванович, как дамам комплименты говорить, — улыбнулась я лекарю, на Зорина не глядя. — Вам-то это, положим, не пригодится, но хоть теорию изучите. Когда я все же соизволила бросить взгляд на чародея, тот уже расплачивался с хозяином. Искомая ведьма по имени Агата обитала в деревеньке верстах в трех от ресторанчика герра Хайманца. Доктор сообщил об этом без радости. Он за сегодня уже набегался, разыскивая меня на променаде в том числе. Зорин предложил лекарю отдохнуть за кружечкой-другой пива: — Вы свой долг исполнили, дражайший Карл Генрихович.