— Бешеная, — выдохнул он радостно, приподнял меня к себе, развернул, прислонив спиной к тесаному камню стены. Закрыв глаза, я всем телом впитывала новые ощущения. Мне хотелось раствориться в них, в этом мужчине, поймать каждый его хриплый вздох, потрогать его мощные плечи, его грудь, всего его потрогать, без перчаток, без… — Что же мне с тобой теперь делать, Фима, Сима, Серафима? Я открыла глаза. Зорин осторожно поставил меня на мостки став сразу на полторы головы выше. Был он растрепан, будто минуту назад целовался со взбалмошной девицею, которая его, ко всему, попыталась раздеть. — А пока господин Зорин думает, что делать с барышней Абызовой, — сообщила я в пространство, — сама барышня свершит то, что ей давно хотелось. И запрыгала на пружинящих досках. — Пообещай не ходить к князю, — попросил Иван, уже серьезный, собранный и с аккуратно повязанным галстуком. — А ты тогда, — принялась я загибать пальцы, — Наталье Наумовне надежд не давай, Аннушке авансов не делай и вообще не смей замечать никаких женщин, кроме меня. Зорин покачал головой: — Опять выскользнуть хочешь? Я погрустнела: — Вот охота тебе серьёзничать. Может, у меня никогда больше в жизни ничего столь страстного не предвидится, дай хотя бы в любовь поиграть. — Значит, так, — пальцев он не загибал, по крайней мере физически, но веско обозначал пункты своего списка серьезным тоном. — Играть в любовь мы не будем, не того склада я человек, да и ты достойна большего. Все, Серафима, будет у нас по-настоящему. — Вот еще! Может, я того не желаю. — Значит не будет, — легко согласился он, даже слишком легко. — Ступай обратно к дамам, я, к сожалению, компанию вам составить сегодня не смогу. Я удивленно изогнула бровь: — И как же я это им объясню? — Что-нибудь придумаешь. — Он поклонился, прощаясь, и отправился прочь, в сторону, куда недавно, а кажется, сто лет назад, уходил ротмистр Сухов. Сказать, что я разозлилась, значит не сказать ровным счетом ничего. Ах, господин чародей оскорбился отказом! Так уж трудно было объяснение повторить? Да кто вообще с первого же раза отступает? Или не знает болван, что, если женщина говорит «нет», это значит, что она почти согласна? Бирюк, болван, тупица. Вот назло теперь на свидание с Анатолем отправлюсь, хотя и не собиралась вовсе. Хотя какие еще свидания, когда у меня с Маняшей беда? Тогда скажу ему, что пошла, а сама не пойду, а князю скажу, что не пойду, и не пойду! К черту, к лешему, на кудыкину гору… Я поднялась по каменным ступеням на набережную в таком раздражении, что даже господин Фальк слегка попятился. Алебарды при нем не было, поэтому отправлять околоточного надзирателя по следу беглого Зорина я не стала. — Йосиф Хаанович, — присела в книксене, — а мы к вам. — Вы? Я огляделась. Госпожа Шароклякина выходила из двери сувенирной лавчонки. — Носик пудрила, — сообщила матрона, поглядывая на околоточного сверху вниз, видно, такой угол обзора был ей в новинку. — А вы, стало быть, страж закона и порядка? Лариса Павловна Шароклякина. Вдова. Многозначительно выделив последнее слово, она сунула Фальку руку, которую тот поцеловал с видом слегка сомнамбулическим. — Наталья Наумовна не с вами? — спросила я. — Ей пришлось другую диспозицию для припудривания искать, вообрази, нас с ней одновременно неодолимое желание посетило. — Шароклякина подмигнула гнуму. — Обождем? Йосиф Хаанович покраснел, многословно представился, к имени и званию присовокупив восхищение. Мне никогда еще не доводилось быть свидетелем флирта двух зрелых, даже пожилых, людей, поэтому, откуда появилась кузина, я не заметила, увлеченная разворачивающимся представлением. Старая школа. Манифик! Шароклякина обстреливала кавалера взглядами такого калибра, что гнум с трудом удерживался вертикально, но, к чести его, успевал отвечать цветистыми комплиментами и подкручивать ус. — А где же Иван? — жалобно вопросила кузина. Я ощутила укол стыда: — По срочной служебной надобности отправился, велел кланяться и передать глубочайшие извинения. Натали погрустнела, равнодушно поддакивала, когда я обрисовывала Йосифу Хаановичу ситуацию. Околоточный надзиратель выразил готовность лично произвести осмотр и отправился с нами в отель. Всю дорогу меня мучил стыд за разбитое сердце Натальи Наумовны. Гадкая ты, Серафима, подлая баба. Всего у тебя в преизбытке, однако у бедной родственницы последний кусок стащить желаешь. Еще и скрытничаешь, как тварь последняя. Кузина, напротив, возбудившаяся от ходьбы, отставила грустный тон и все щебетала, рассказывала о том, как какая-то столичная подружка представила ей Ивана Ивановича да как она, Натали, сразу рассмотрела его порядочность и золотое сердце. Прервать эти воспоминания своими откровениями я решительно не была способна. Осмотр номера Натальи Наумовны длился ровно полторы минуты. Когда кузина выдвинула ящик комода, чтоб показать опустевшую шкатулку, господин Фальк пошарил в том же ящике, запустив в него руку по плечо и извлек колечко с бирюзой и брошь черненого серебра. Лариса Павловна зааплодировала. Натали пробормотала: — Эскюзе муа… — Зря мы твою Лулу ругали, — сказала я. — Йосиф Хаанович, наша благодарность не знает границ. Позволите в дар вашему управлению самописец преподнести? Околоточный самописцев не желал, а желал прогулки с прелестной Ларисой Павловной. Шароклякина поломалась для виду, да и отправилась восвояси с верным воздыхателем. — Какая нелепая пара, — сказала Натали, закатив глаза. — А по-моему, они милые. Тут кузина вспомнила, что скоро ужин и что за ужином она увидит Ивана Ивановича. Я засобиралась к себе, чтоб переодеться. — Фимочка, — остановила меня Натали, взяв за плечи и доверительно глядя в глаза. — Тайное всегда становится явным. Я смущенно потупилась: — Не хотела тебя обманывать. — Но слухи уже пошли! Мне совсем поплохело. Неужели кто-то видел, как я к Ивану в нумер заходила? Или позже, на пляже, как он… как мы? — И наша с тобою наипервейшая задача, — продолжала меж тем кузина, — эти слухи на корню пресечь. Твоя нянька сбежала, я тоже осталась без дуэньи. Так вот какие слухи имелись в виду! — Я перееду к тебе в апартаменты сегодня же, Серафима. Так мы соблюдем пристойность, в конце концов, я старше и должна тебя опекать. Возражать я не собиралась, только вот момент признаться в увлечении Зориным опять был упущен, и чтоб хоть как-то заглушить чувство вины, я предложила Натали выбрать платьице к вечерней трапезе из моего гардероба. К нашему с ней обоюдному разочарованию, Иван Иванович на ужин не явился. Шароклякина была рассеянна и смешлива. — Сбежал, говорите, разбойник? — хихикнула, когда я пожаловалась, что Гавра в апартаментах по возвращении не обнаружила. — Значит, не примерещился он мне в библиотеке. — Не могу сказать, что опечалена его отсутствием, — сказала Натали, занявшая за нашим столом место Маняши. Аппетита не было совсем, поэтому ужин удовольствия не доставил. Господин Сиваков занудствовал, его супруга, кажется, дремала, мерно двигая челюстями, Аннушка кривлялась по обыкновению, кузина поглядывала на дверь, Лариса Павловна посматривала на Натали, на ее горчичное платье с кружевной отделкой да на ониксовый гарнитур, который я подарила родственнице в комплект к платью. После десерта я демонстративно потерла виски: — Отправлюсь почивать. Прочая компания собиралась прогуляться по набережной до площадки, где под открытым небом их ждал скрипичный оркестр. В коридоре хлопотала отельная горничная, та самая, что передавала мне цветы от князя. Я вспомнила, что собиралась отругать нерадивую девку, но за что именно, припомнить не смогла. Виски на самом деле будто обручем сдавило. — Вам нехорошо, барышня? — Широкое ее лицо выражало искреннюю тревогу. — Что? Да, нет… Записка! Ты должна была мне ее передать, а отдала чужой прислуге. — Христом Богом, барышня, — девица под руку повела меня к апартаментам, — я в чужие амурные дела не лезу, оно всегда себе дороже получается. Ах, какая, в сущности, разница, кто кому эту эпистолу отдал. Лулу, наверное, отплыла уже. Оставим, забудем. Голова болела так сильно, что даже замутило. Горничная, которую звали Хильда, отперла моей картой двери, зажгла горелку на столике, зазвенела склянками. — Мятой вас обычно ко сну сопровождают? Я кивнула, безвольно дожидаясь, пока напиток будет готов.