— Четыреста, но его никто не отменил. Невесту перед венчанием консилиум из чародеев да лекарей осматривать будет. На предмет навьих снастей либо ведьмовских меток. — Снастей? — Я покраснела. Зорин грустно кивнул: — Не выгорит ваше дельце, госпожа купчиха, еще и позору хлебнете. Мне захотелось драться, вцепиться собеседнику в лицо когтями да не отпускать, пока о пощаде не взмолится. — С чего вы решили, что мое дело с замужеством связано? Это… нелепо, нелепо и оскорбительно. — Ах, Серафима, бросьте. Про ваши матримониальные планы на острове только что глухой и слепой не знает. Наталья Наумовна, голубица кроткая, жаловалась давеча, как вы ее в компаньонки зазывали, чтоб с дворянами знакомство свести. Давеча? Когда только успела? Голубица! — А прислуга сплетничает, что вы всем кавалерам от ворот поворот указываете, принца под парусом ждете. Барышню Абызову-де каждодневно цветами да конфетами чуть не по маковку осыпают, а она знай себе фыркает. — Я смотрю, вы плодотворно вечер после нашего прощания провели. Зорин не отпирался: — Что еще любопытно, среди поклонников ваших тутошних из вполне приличных семей молодые люди попадаются. И дворян без счета, настоящих столбовых. Только вот вы, Серафима Карповна, не на мелкую рыбешку сети раскинули, а на князя. Отчего же не сразу на цесаревича? Отчего? Может, от того, что цесаревич нужными мне качествами не обладает? — Его высочеству и пятнадцати еще не исполнилось, — любезно пояснила я. — Когда он в брачный возраст войдет, я перестарком уже буду. Девичий век, знаете ли, не долог. Чародей смерил меня удивленным взглядом: — Вам восемнадцать лет. Я кивнула: — Ужас, правда? Далее лишь старость и смерть. — Будете далее чудить, до старости не доживете. Кажется, он в сторону пробормотал что-то вроде — «девчонка». Можно было бы обидеться и изобразить гневный уход, но я гордость пока отодвинула. Не потому, что барышня Абызова кротка да отходчива, а потому что она — дочь своего батюшки, берендийского коммерсанта не из последних. Поэтому, шагнув неуверенно, покачнулась и приложила ладони к вискам: — Пощадите, ваше высокородие. Подействовало. Всегда действовало. Супротив девы в беде ни один рыцарь не устоит. — Серафима! — Зорин подхватил меня за плечи. — Вам дурно? Я красиво заплакала, без всхлипов, позволив слезам стекать по щекам дорожками. — Возьмите. — Он протянул мне носовой платок, я, убедившись в его прискорбной чистоте, а также заметив, что костяшки руки рыцаря ободраны о камни, неловко приняла подношение, проведя тканью по ссадине. — Благодарю. Спрятала красноватое пятнышко в складке, промокнула влагу со щек чистой стороной и засунула тряпицу за манжету. К сожалению, слабость изображать пришлось и дальше. Я тяжело опиралась о чародейский локоть весь путь до отеля. — Я Марии Анисьевне вас с рук на руки передам, — сообщил у крыльца Иван Иванович, хранивший молчание до сего момента. — Пустое. Мы с Гаврюшей почивать отправимся. Кот, видно обиженный, что пришлось своими лапками версты мерить, потрусил к лестнице, на нас не обернувшись. Зорин мой локоть уже отпустил, но все не решался попрощаться. В конце дорожки, там, где она изгибалась к набережной, появилась лиловая кроткая голубица. Увидала нас, обернулась к Лулу, бросила ей что-то, ускорила шаг. Эк вас, Наталья Наумовна, разобрало. — Барышня Бобынина желает вам о буйстве стихий рассказать, — кисло сообщила я чародею и, кивнув, взбежала на крыльцо. — К обеду спуститесь? — Не думаю, мы с Маняшей сегодня, пожалуй, попостимся. Располагайтесь за нашим столом, ваше высокородие, да обществом наших соседей наслаждайтесь. Натали рысила что твоя коренная, так что Лулу пришлось галопировать. Такая их лошадиная доля, кто коренной, а кто и пристяжной. Я юркнула внутрь, не желая обсуждать с кузиной ни платье свое драное, ни рассыпанные по плечам волосы. Пусть весь свой гнев на Болвана Ивановича изольет. Однако сразу в апартаменты не отправилась. Повстречалась мне в коридоре горничная, несшая корзину с тремя дюжинами розовых бутонов. — Князь Кошкин барышне букет прислал, — радостно пропищала девица. Я схватила корзину за плетеную ручку, размахнулась: — Еще раз услышу, что сплетни про меня разносите, жаловаться не стану, самолично накажу. От тяжести меня повело в сторону, я замахала руками на манер ветряка. Девица, решив, что сейчас ее этой же корзиной и оприходую, завизжала: — Простите, барышня, бес попутал! Бес ее попутал! Знаю я этого беса синеглазого, сейчас вон Наталью Наумовну путает. — Карточка где? — Я разжала пальцы, корзина бумкнула об пол, цветы рассыпались по ковровой дорожке. — К-какая к-карточка? — переспросила горничная, звонко икнув. — От князя, бестолковка. К букетам всенепременно сопроводительная карточка прилагается. — Не было, — икнув повторно, возразила девка. — Гусар в пролетке подъехал, корзинку доставил, сказал, барышне Абызовой от князя Кошкина. Я и взяла, а письма никакого не было, да и на словах более ничего не передавал. Я подумала, что оно и к лучшему. О ланитах сызнова читать не хотелось. От неожиданно навалившейся усталости даже ноги ослабли. Велев горничной прибраться, так для порядка, просто, чтобы последнее слово за собою оставить, и махнув рукою на девчачий извинительный лепет, я добрела до апартаментов. Заперла дверь, набросила засов. Маняша не вернется. Моя Маняша, нянька, подруга, наперсница отлучена от меня лихими людишками. Уж я этих лиходеев… Гавр удивленно прядал ушами, наблюдая мои метания. «Дура-девка, — думал котище, — грозится кому-то, руки заламывает. А дело-то простое, сесть в секрет да поджидать, пока мышка из норки носик покажет. Даже если и не мышка, а кто покрупнее, так и ничего, так и славно, точно так же действовать надобно». — Нет у нас времени, — пояснила я коту. — Много я тут в секрете высижу? Приманка требуется, да не абы какая. Смотри, Маняша велела князя найти. Знакомый князь у нас один, сиятельный Анатоль, его-то искать вроде не нужно. Значит, еще какой князь имеется? Гавр с другими князьями знаком явно не был. — А может, — вдруг пришло в голову, — имеется в виду не звание, а, к примеру, прозвище? Помнится, читывала я французский романчик, повествующий о преступлениях тамошнего дна. Так там атамана бандитского вообще Король звали. А, каково? Собеседник принялся вылизывать себя в неприличных местах, даже отвернуться пришлось. — После такого целоваться ко мне не лезь! Я сбросила туфли, ослабила ворот платья и плюхнулась на козетку, что располагалась напротив большого обзорного окна. Ах, какие дивные погоды нынче стоят! Будто серпень на дворе солнечный, а не жовтень. Как это здесь называется? Бархатный сезон? Точно! Вот в бархатное платье я на бал и облачусь. Есть у меня одно такое, алое как грех, не особо для барышни подходящее, зато для горячей корсарки в самый раз. Придется еще кауфюра к себе в апартаменты зазвать, не может же Серафима Абызова в салон самолично идти. Знать бы еще, как оно делается, зазывание это. Раньше такими вещами у меня нянька занималась, куда надо шла, с кем следовало беседовала, денежку платила. Да и леший с ним, с прической. Будь Маняша сейчас здесь, у меня с утра на письменном столике и списки князей лежали, и парни местные были бы уже допрошены. Я хихикнула. Будь моя Мария Анисьевна со мной, искать ее не пришлось бы. Не путь в нем, а ключ, сказывала. Прикажете внутри ковыряться? Крампус еще этот вонючий. Но его нянька не упомянула… Хотя… Вот бы его, лиходея, с пристрастием допросить. Сама-то не сдюжу, так не перевелись еще соответствующие органы на земле берендийской. Интересно, а Зорин мзду берет? Вот было бы ладно: с меня денежка, а с него — арест с допросом. О допросах за последние четверть часа думалось не единожды. О чем это нам говорит? А о том, что у тебя, чадушко, сведений недостача. Так чего ты в нумере запряталась? Ожидаешь, пока кто-то тебе в клювике искомое поднесет? Я быстро поднялась с козетки, дернула шнурок звонка, призывая прислугу, и отперла дверь. — Ванну мне приготовьте, — велела явившимся на зов горничным, — да помогите к обеду переоблачиться. Дело вполне обычное, девицы нисколько приказу не удивились. — Питомца моего накормить, — продолжила я командовать. — В кабинете бумага с вензелями закончилась, поднесите листов с десяток да конвертов плотных и сургуча для печатей. Горничных вскорости стало вдвое больше. А уж когда я решила немедленно, еще до омовения, перекусить, в гостиной стало не протолкнуться. Раздевшись, я закуталась в шлафрок и присела к сервированному у окна столику. — В починку прикажете платье отдать? — Одна из девушек на вытянутых руках держала мой многострадальный утренний туалет. — На помойку снеси, — грустно ответила я. — Погоди. Там в рукаве носовичок был. Девушка суетливо перетряхнула лохмотья: — Этот? Он вроде мужской? Я выхватила платок: