— Бант, — решила радостно. — Голубого шелку. — Под цвет глаз. — Маняша разжала руки, упустив котика на землю. — Не калека, чай. Пусть сам ходит. По кошачьему обыкновению, Гавр опустился на все четыре лапы, слегка спружинив. Я, по своему обыкновению, объяснила Марии Анисьевне, кто из нас хозяйка. Она, в свою очередь, пригрозила скорой разлукой. Я посетовала на людскую неблагодарность. Она — на барские фанаберии. Я… — Погоди, — перебила она меня на полуслове. — А Гаврюша-то где? Я заозиралась. Набережная была пустынна. Вдали виднелись какие-то гуляющие, но здесь, да самого домика почты, никого не было. Юркнуть в кусты кот не мог, до кустов аршинов пять отвесной стены. — Гавр, — позвала я. — Кис-кис-кис… Может, его чайка унесла? — Ну хоть кто-то его носить захотел. — Нянька запахнула на груди шаль. — Да найдется он, чего ты растревожилась. Может, он уже домой потрусил да там в нумере нас дожидается. А может, это нам с тобою знак такой, тоже в отель возвращаться. В знаки Маняша верила истово, в приметы также. Я никогда с нею не спорила, лишь иногда указывая на различную сих знаков трактовку. Вот и сейчас кивнула: — Истинно знак. У меня питомец пропал. Такая пропажа требует немедленного полицейского вмешательства. И я решительно зашагала к почте. Теперь можно было не дожидаться господина Зорина, а прервать его беседу с околоточным. Повод был расчудесным. Городовые, видно, уже отправились патрулировать округу, поэтому остановить нас было некому. Я быстро пересекла коридор, предостерегающе подняла руку, чтоб Маняша пыхтела потише, и приникла к двери полицейского кабинета. — Ле скандаль, — пробормотала спутница, затем толкнула створку. — Не позорься, нет там никого. Кабинет оказался пуст. Куда все подевались? Маняша вразвалочку прошлась по комнате, заложив руки за спину, с видом скучающим и пресыщенным рассмотрела карты и прочие стенные украшения, улыбнулась портрету государя над письменным столом, затем, решив, видимо, что довольно меня помучила, кивнула куда-то за конторку. — Тайный ход? — Тебе тут замок рыцарский, что ли? Подпол там. — Зачем? — А я знаю? Только все трое туда спустились: и Иван Иванович, и двое служивых с ним. — Ты их почуяла? — Я уже обогнула стеллажи и рассматривала крашеные деревянные ступени, спускающиеся в темноту. — Я тебе собака охотничья, что ли? Почуяла! Да куда им еще деться? Никто из участка не выходил, пока мы прогуливались, стало быть, там они. — Твой тон, любезная… — Куда? — Маняша схватила меня за рукав. — Приличнее будет здесь обождать. Я фыркнула, выдергивая руку: — У меня наиважнейшее дело, промедление, может, смерти подобно. Как только подошвы моих туфелек коснулись последней ступеньки, на потолке зажегся желтоватый огонек магического светильника. Коридор уводил в толщу скалы, светильники, расположенные в нескольких шагах друг от друга, зажигались при нашем приближении и беззвучно гасли за спиной. — Добротно так все обустроено, — прошептала Маняша, — не по-нашенски. Я сей непатриотичный пассаж оставила без ответа. Становилось все холоднее, дыхание застывало облачками перед лицом. — Запахнись! — велела нянька. — Тише! — Я прижала к губам палец, замерла и пошла дальше на цыпочках. Из-за плавного коридорного изгиба до нас донесся густой бас господина Зорина. — Я, в свою очередь, могу вас заверить, что никаких препон вам чиниться не будет… — Ваше высокородие! — Йосиф Хаанович, мы же договорились с вами без чинов… Тон у Зорина был в этот момент мне непривычен. Куда подевалась его простецкая жизнерадостность? Я выглянула из-за угла, уткнулась в мундир городового и отшатнулась обратно. — Мое задание исполнено, — продолжал Зорин, — во многом благодаря четкости ваших, Йосиф Хаанович, действий. По возращении в столицу я подготовлю приказ о вашем награждении. Прочие действия оставляю на ваше усмотрение. Я ловила каждое слово, прижавшись спиной к холодной стене, а плечом к теплому Маняшиному боку. Мне было так любопытно, что я даже дышала через раз. Зорин — полицейский? Иначе как он собирается околоточного награждать? А за что? Говорите, ваше высокородие. Не стесняйтесь! — Это что это тут? — Городовой, видно привлеченный мельтешением магических светильников, вышел из-за поворота. — Ля скандаль, — ахнула Маняша. — Помогите! — Эхо моего вопля вернулось к нам многократно. — Ограбили! Имущества лишили! Ваше благородие! Питомец пропал! Городовой был сметен моим напором еще на «ограбили!», а я ринулась в бой: — Йосиф Хаанович! Коридор заканчивался большой залой с беспорядочно стоящими в ней диковинными столами. У ближайшего стояли околоточный с Зориным. — Барышня Абызова? А я замерла, не в силах продолжать представление. На столе лежал покойник. Женщина, прикрытая до подбородка белой простыней. — Как можно. — Гнум заступил мне путь, я легко обогнула его. Каштановые длинные волосы, высокие скулы, длинные ресницы отбрасывают тень на восковую кожу, брови густые, собольи. — Мяу, — всхлипнула я. — Вот мы и встретились, страдалица. Бедная ты, бедная… Нянька заглянула через мое плечо, затем обняла, утешая. — Вы утверждаете, госпожа Абызова, — скрипуче спросил околоточный, — что именно эту женщину нашли сегодня утром? — Утверждаю. Я распрямилась, взяв Маняшу за руку. Гнум покачал головою: — Уверяю вас, что сие никак не возможно. — Отчего же? — От того, что тело обнаружено ночным дозором третьего дня. Или вы, барышня, мертвых… Он запнулся, затем дернул простыню. Нянька зашептала молитву, я уголком глаза заметила, что господин столичный чиновник смотрит на меня не отрываясь. Господин Фальк наклонился над столом. Покойница была без одежды, околоточный внимательно, вершок за вершком, исследовал ее. Как барышня приличная, я должна была бы сей же миг упасть в проникновенный обморок, но я как завороженная смотрела. — Задачка решена! — Наконец провозгласил гнум и ткнул пальцем к красноватое пятнышко у щиколотки. — Покойная девица Зигг была ведьмой, а всем известно, что порода сия и после смерти способна некоторое время существовать в виде неких эфирных эманаций. Он посмотрел на Зорина, ожидая восхищения, тот кивнул, видимо, принадлежал к сонму этих «всех, которые знают». — А Серафима Карповна, — Фальк поклонился в мою сторону, — являясь барышней современной, следовательно нервической и мечтательной, эту эманацию уловила. Маняша сильно сжала мою руку. — Девица Зигг? — переспросила я. — Гертруда Зигг, прибывшая на Руян первого жовтеня, как следует из учетных книг. Зорин многозначительно кашлянул, видно намекая гнуму, что красоваться, делясь со штатскими барышнями служебными секретами, несколько неуместно. Околоточный намек понял, засуетился, накрыл покойницу простыней, широким жестом указал к выходу: — Прошу, дамы и господа, пройдемте в кабинет. Барышня Абызова, не будете ли вы любезны мне протокольчик подписать? Наш лекарь-то, оказывается, при осмотре напортачил, метку просмотрел. Так мы его к ответу… Я обернулась к накрытому телу, прошептала: — Покойся с миром, сестра. Коридор замельтешил потолочными огоньками.