Стреляет Сверчок знатно, но всё же дронов в коридоре — как крыс нерезанных. Просачиваются мимо него, наскакивают сзади, на спину, норовят повалить, и конечно же, добрых десятка три нацеливается на меня. А у меня и пушки нет, так мне её и не дали — какая шпаку пушка? Так что я замираю на полсекунды, а потом вспоминаю одну штуку… Перед самой погрузкой в вертушку, ещё в Москве, я пересилил гордость и подошел к Ярославу. Показал меч, подарок профессора, и спросил, как бы мне приспособить его к комбезу. Полковник усмехнулся — что зубочистка против реактивной винтовки? И нажав пластину на бедре, показал небольшую нишу. Якобы, для сбора образцов. Хлопнув по бедру, я активирую панель, мускулы брони расходятся и в ладонь мне падает заветная рукоять. Умеет Сверчок стрелять. Но и я теперь не безоружный, и в две секунды мы выкашиваем коридор начисто. Роботы — не людишки, их не жалко. Накосили столько, что космолёт можно построить. Если расплавить, конечно. Идём дальше. Курсор упорно ведёт куда-то вглубь бункера, помещения, которые мы проходим, высвечиваются одно за другим. Как гирлянда сосисок. Все светятся зелёным — ребята здесь уже побывали и всё зачистили. Останки дронов свалены в аккуратные кучки. В одной из лабораторий — автоклавы, оцинкованные столы и пластиковые шторки — две сломанные куклы. Киборги. Такие же, как Оссеан. Только у этих затылки выжжены начисто. Работали с умом: уничтожали ядро искусственной личности. Глаза киборгов широко распахнуты, оба напоминают фарфоровых кукол. Проходя мимо, я провожу ладонью по обоим лицам — пусть покоятся с миром. Выйдя в очередной коридор, Сверчок вновь принимается палить из винтовки. Мне ничего не видно из-за его спины, только слышится металлическое шебуршание, а курсор на карте упорно показывает вперёд… — Поаккуратнее, — я только хочу это сказать, а лицевой дисплей уже навёлся на Сверчка, высветил его иконку отдельным желтым кружочком. — Нам бы ещё материалы собрать. — Спокуха, хрящ, — шепчет напарник. — Это только преамбула. Амбула дальше, за дверью. А её ещё взломать надо. И правда: перед нами дверь. Круглая пластальная плита, курсор на дисплее прямо в неё и долбит. Остальные ребята разбежались по периметру — я их не вижу, только иконки помаргивают спокойными зелёными огоньками. Значит, это задание только для нас с тобой, Сверчок. Точнее, для меня… И вот тут-то, братец, твоя помощь бы и пригодилась. Но сколько я не звал тебя по всему Плюсу — и из вертушки, и падая в кротовую нору, ты — как рыба об лёд. — Ладно, — говорю. — Пропусти. Попробую подобрать код. Сверчок пускает меня к двери. Головоломка. Один пульт, миллион в квадрате комбинаций. Дверь толстая, как в банковском хранилище. Это чувствуется по основательности, с которой её утопили в пенобетонную стену. Наружу торчит лишь пульт под стеклом — сенсорное управление. Никакой «сетчатки глаза» или отпечатка пальцев. Глаз можно у человека изъять насильственным путём. Так же, как и палец — да хоть бы и всю руку. А вот код… Специальная мнемотехника позволяет держать в памяти порядок из тридцати цифр, и она же — мгновенно забыть всё подчистую. Но код, скорее всего, шестизначный. Обычно этого — за уши. — Давай ракетой долбанём, — предлагает Сверчок. — Две секунды — и сталь поплывёт, как клюквенный кисель. — Погоди, — отмахиваюсь. — Раз её здесь поставили — значит там, внутри, что-то важное. Попробуем открыть. Через минуту не получится — долбанёшь. Остальные ребята заняты, кто чем: выведя на дисплей карту, я вижу, как зелёные фигурки рыскают по помещениям — винтовки в руках кажутся игрушечными. Синяя фигурка направляется прямо к нам. И я почему-то чувствую, что грёбаную дверь нужно открыть до того, как она до нас доберется. — Минута, — соглашается Сверчок. То ли у него приказ был, меня слушаться, то ли он это прямо сейчас согласовал — по дальней связи… Но он уступает мне место и встаёт спиной ко мне, лицом к проходу. Винтовка наготове. Охраняет, значит. Ладно… Пристально смотрю на щиток с цифрами. Дисплей, предугадав моё желание, увеличивает его так, что я вижу микротрещины, сколы и соринки, прилипшие к стеклу с внутренней стороны. Откидываю этот самый щиток и осматриваю кнопки. На первый взгляд — все одинаковые. Но если приглядеться… Три кнопки стёрты больше, чем другие семь. На одной толстый слой кожного жира, покрытого тонкой плёнкой чёрной пыли — значит, её нажимают первой. Одна остаётся совсем новой — к ней ни разу не прикасались. Теперь используем дедукцию… Если бы код придумывал военный, преобладали бы тройки, единицы и семёрки — военные прямолинейны, и в то же время суеверны. Но и тройки и семёрки выглядят почти как новые — ими почти не пользовались. Учёные любят цифру восемь. Она напоминает знак «бесконечность», что все яйцеголовые считают офигительной шуткой. И как раз на ней грязи — больше всего… Итак, методом исключения. Я нажимаю шесть цифр — звучит резкий сигнал, дисплей озаряется тревожно-красным. Вторая попытка. Как правило, даётся три, но я точно знаю: осталась всего одна. Тоже шутка. Рассчитываешь на три попытки, а вместо третьей получаешь струю газа из перцового баллончика. Учёные — они такие. С придурью. Как только я поднимаю руку, чтобы снова нажать цифру «восемь», она же — знак «бесконечность», вновь раздаётся сирена и рядом с дверью открываются такие лючки — как дверцы для кошек в загородных коттеджах. И из этих лючков лезут… Собаки — не собаки, в общем, дроны на четырёх лапах. А вместо голов — пушки хренадцатого калибра. И начинают эти пушки по нам палить. Коридор — километровая кишка в обе стороны, ни колонн, ни углов. Спрятаться абсолютно негде. Остаётся отбиваться. Собачек этих — десятка три, не меньше. В каждой норке их не по одной сидело. Выскакивают одна за другой, лапки топырят и начинают плеваться свинцовым дождиком. Сверчок лупит в них из винтовки, собачки падают, но на их место заступают другие и тоже начинают плеваться… Я трогаю его за плечо — Сверчок чуть не подпрыгивает — и показываю ему меч. Нехотя напарник уступает плацдарм мне. Пули — плок, плок, в псевдомышцы комбеза, но я двигаюсь слишком быстро, меч летает, как бабочка, и отрубленные пушки осыпаются с собачек, как с белых яблонь дым. Ослепшие бедняги топчутся на месте, спотыкаются, валятся друг на друга, но без пушек они — просто сборище вьючных дронов. Сверчок от полноты чувств хлопает меня по спине — пластины комба инстинктивно смыкаются и отбрасывают его руку, как наэлектризованную. И только я поворачиваюсь обратно к двери — недолго музыка играла, недолго продолжался бал, — как отъехала еще одна панель. Пошире и побольше чем те, что собачек выпустили. Вылезло из неё… Такое, знаете, чудо-юдо рыба-кит. Помесь танка с носорогом. На башне — по-моему, австрийский «Зигфрид». Плюётся плазменными снарядами, как деревенская бабка — семечками. По бокам — пулемёты с роторными барабанами, «Брунельда» и «Рунхильда». Колёса как у малой самоходки, защищены кокетливой юбочкой из листовой брони. И вертится во все стороны — турель «Зигфрида» закреплена на шарнирной башне. Выбирается, значит, это чудо из стены, смотрит на нас миг… другой… и открывает огонь. В воздухе становится тесно и очень жарко, мы со Сверчком падаем на пол и резво уползаем за баррикаду из порубанных собачек. Но это не помогает: железки разлетаются, как груда сухих листьев, только искры во все стороны. Сверчок кидает мину-липучку, та примагничивается к корпусу самоходки, раздаётся высокий пи-и-иск… Коридор содрогается, самоходка откатывается метров на десять. Один из пулеметов у неё срезало подчистую, ствол «Зигфрида» задирается в потолок, и похоже, обратно возвращаться не хочет. Но второй-то целёхонек, и лупит в нас, как новенький. Мы падаем мордами в пол, прикрываем головы — по спине долбит дождь: плок-плок-плок… Панель лицевого дисплея озаряется красным, но боли, опять же, я не чувствую, только горячо становится. Как в СПА — когда тебе на позвоночник раскалённые камни укладывают… Почему никто не приходит на помощь? — мысль такая же плоская, каким желаю стать и я в этот миг — плоским, прозрачным и незаметным… И вдруг самоходка подскакивает до самого потолка. Под дном у неё будто реактивный ранец включается. Подскакивает, грохочет там, под потолком, а потом рушится на пол грудой бесполезного железа. — Благослови, Святой Макаронный монстр, реактивный гранатомёт, — шепчет рядом со мной Сверчок, поднимаясь на колени. И только сейчас я понимаю, что везде — по всему периметру — идёт перестрелка. Грохочут взрывы, лупят пулемёты, пули визжат, впечатываясь в стены. Вот почему к нам никто не пришел на помощь — самим бы кто помог… А из стены, обрушив здоровенный кусок пенобетона, весь в облаке пыли, выбирается полковник — нефтяной комб блестит, движения уверенные, походка стремительная. Громовержец. Сверчок вытягивается во фрунт — только что честь не отдаёт, и рапортует: — Плацдарм зачищен. Разрешите помочь остальным? — Отставить, — Ярослав направляется прямо к двери. — Первоочередная задача — откупорить помещение. Он так и говорит: откупорить. Будто просит шампанское открыть. Ну, раз оно ему надо — значит, и я не ошибся. Что-то там важное находится, к бабке не ходи.