– Вот, значит, как. И что теперь со мной будет? – Это правильный вопрос. Но для начала ты откровенно ответишь о возможностях твоей мастерской и литейной. – Я все откровенно рассказал Ирине. В день моя мастерская способна изготовить один арбалет. – С редуктором или без? – Все равно. – Металл? – Одна печь дает в сутки три плавки с крицей весом около одного кентинария[40], при обработке на выходе получается примерно одна артава[41] железа. За день удается получить порядка одного медимна стали[42]. – То есть ты хочешь сказать, что за день одна-единственная печь и несколько калек способны выдать три артавы железа и медимн стали. – Два кентинария железа и один медимн стали, – уточнил Михаил. – Значит, Ирина поняла все правильно. А я уж усомнился, не заразилась ли она глупостью от своих подруг. – Правильно, но не совсем. Дело в том, что в сталь заготовка превращается только через три дня перековки. Но если процесс запущен, то да, ежедневный выход составит один медимн. – Но если процесс запущен, то он непрерывен? – уточнил Комнин. – Да. Идет чередование прокаливания одних заготовок и проковки других. Но на выходе непременно лишь один медимн стали. – Отчего так? – Для большего выхода нужно увеличивать количество горнов, молотов и работников. – И ты даже при одной плавильне сумеешь выдавать до двух кентариев стали в сутки. Я правильно тебя понимаю? – В день. – Что в день? – Этот результат можно получать за световой день. – А если организовать суточную работу? – Можно. Но тогда понадобится минимум вдвое больше людей и животных. А еще жилища нужно будет выносить за пределы мастерских. Под грохот железа невозможно нормально отдохнуть. Даже если людей не жалко, это приведет к непременному снижению качества изделия. Но как временная мера, на случай выполнения срочного заказа, да, вполне возможно. А вообще и имперские мастерские смогут получать такой же результат, если усовершенствовать печь на манер нашей. И даже при имеющихся печах, устроив механические молоты, значительно увеличат выход стали, потому что мулы не устают так, как молотобойцы. Да и заменить их несложно. Им ведь не нужно соизмерять каждый свой удар. Просто идут по кругу, вот и вся их работа. – Хм. И ведь ничего особенно сложного. И не придумал ты ничего такого, чтобы не было уже известно. Просто увеличил силу поддува, число фурм и подогрел воздух. Все? – Все, господин. – Невероятно. Значит, так. Подумай, как все организовать должным образом. Зосима займется поставками всего необходимого от людей до гвоздей. Ты устроил выделку железа в стороне от Пограничного. Это хорошо. Теперь увеличишь подворье. Поставишь казармы. Изготовь дополнительное оборудование. Я хочу, чтобы эта мастерская выдавала по четыре кентинария стали в день. Кроме того, наладишь там же производство арбалетов до двух… Нет. До трех в день. Мастерскую поставишь на том же подворье. Люди будут. Раз уж сумел научить своих мальчишек и увечных, справишься и с этими. – Господин, я вообще-то должен охранять границу. – А эту ответственность с тебя никто и не снимает, – вперив в него твердый взгляд, строго произнес Алексей. – Я уволю тебя со службы и внесу в список пограничников со всеми полагающимися обязанностями и льготами. То, что производит твоя мастерская в самом Пограничном, твоим и останется. С каждого произведенного кентинария стали и единицы арбалета ты будешь получать одну номисму. Таково мое решение. – Слушаюсь, господин. – Вот теперь можешь забирать своих людей и отправляться обратно. Капитан, доставивший вас в Константинополь, ждет в той же гавани. Вот и поговорили. В процессе разговора Михаил уже успел принять решение о том, что если он все же сумеет уйти со стены не в качестве узника, то непременно подастся в бега. Бог весть, насколько его поддержат пограничники. Но присутствовала надежда, что они все же последуют за ним. Ведь это он, а не Комнин, выкупал их из плена. Он, а не Алексей, делил с ними тяготы и лишения. Он, а не молодой аристократ, возился с их ранами и не подумал бросать после того, как они стали увечными. Не оставил вдов и сирот. Однако вышло все совершенно иначе. Похоже, Комнин решил сначала взвинтить ситуацию по максимуму, а потом начал понемногу отпускать. Под конец положение уже не казалось столь уж безвыходным или настолько серьезным, что требовало радикальных решений. По большому счету получалось так, что он вроде как и остается при своих. Хотя на деле конечно же теряет. Спрос рождает предложение. С увеличением товара упадет и цена на него. Хотя сомнительно, чтобы даже сотня арбалетов в месяц могла существенно повлиять на прибыль. Тем более сомнительно, чтобы Комнин реализовывал этот товар через известного Михаилу венецианского купца. Скорее уж наладит прямые поставки в Европу, где это оружие популярно. О стали и говорить нечего. Но тут дело такое. Весь металл должен поступать в казну и реализовываться уже оттуда с соответствующей наценкой. Это он теперь знал точно. Нет, чтобы раньше выяснить. Расслабился, отчего-то решил, что имеет солидную крышу. А она вроде как есть, но протечет на раз. И страховки, кроме доброй воли Алексея, по факту никакой. Хотя тот вроде всем своим видом показывает, что его благоволение Романову безгранично. Шутка сказать, но ведь Комнин доверяется ему в столь серьезном и щекотливом деле, как казнокрадство. Арбалеты и сталь пойдут мимо казны императора. И если с оружием беды на самом деле нет, то железо и сталь не просто монополия государства. Они запрещены к вывозу. Только для внутреннего пользования или в изделиях согласно строго утвержденного списка, да и то в большинстве своем подобные торговые операции совершают императорские мастерские. Вот только это лишь кажется, что Михаил держит влиятельного аристократа за причинное место. Как бы не так. Стоит немного подумать над этим вопросом, и сразу становится понятно, что Комнина к этому делу никак не прикрутить. Он везде остается в стороне. Зато Романов и Зосима горят ярким пламенем. Впрочем, справедливости ради он должен был признать, что плюсы от предложенного ему расклада перевешивают минусы. А потому сформировавшееся было желание послать все к нехорошей маме отошло в сторону. Нет в жизни совершенства. А полное спокойствие и безопасность можно гарантировать только на кладбище. Словом, игра продолжается. Хм. Кстати, об игре. Интересно, что задумал Комнин? По самым скромным прикидкам, после того как будет отлажен и запущен производственный процесс, доходы Алексея значительно увеличатся. Ежедневная прибыль от мастерской, по самым скромным подсчетам, составит порядка двух сотен номисм. В месяц шесть тысяч золотых неучтенных доходов. Ох, чует его задница, тут что-то затевается. Учитывая же склонность ромеев к дворцовым переворотам, складывается весьма интересный пасьянс. Тем более что Комнин выступал против Никифора, и если бы прежний император Михаил не смирился с переворотом, имел все шансы разнести заговорщиков в пух и прах. Но получил приказ не препятствовать. Потом стал одним из влиятельнейших лиц империи. Но согласен ли он оставаться на вторых ролях? Паренек более чем амбициозен. Вывод? У него есть все шансы занять престол. Иное дело, что он реально печется об интересах империи, а потому постарается проделать все максимально бескровно и с минимальными потрясениями. Есть ли смысл его в этом поддержать? Никифор стар, малодушен и управляем не самым умным окружением. Так что да. Смысл есть. – Нет, ну т-ты только посмотри на нашего волчонка! Михаил резко обернулся на знакомый голос, вещающий на варяжском. И на его лице тут же появилась радостная улыбка. Йенс Грот собственной персоной! Кузнец подошел к парню и, сграбастав его в объятия, подбросил, словно он ничего и не весил. А потом прижал к груди, да так, что и доспех не сумел предохранить от этих живых тисков. Михаил же все это время глупо лыбился, окидывая взором улыбающиеся знакомые бородатые рожи. Когда Йенс его отпустил, Романов пошел по кругу, пожимая руки и отвешивая дружеские хлопки по плечу. Разумеется, получая обратку, отчего его едва не сносило с ног. Вот, поди догадайся, кто больше рад встрече. Оказавшись перед Сьореном, на секунду замялся, не зная, как поступить. Наставник для него всегда был особняком из-за несносного характера. – Подрос, волчонок, – хмыкнул он, ткнув парня пальцем в лоб, да так сильно, что Михаил даже слегка отшатнулся. Правда, при этом продолжал радостно улыбаться. А вот рад он! Даже этому бирюку! – Слышь, ты, морда варяжская, грабки при себе держи, пока я их тебе не выдернул, – вдруг раздалось за спиной Романова. В ответ Сьорен вздернул бровь, единым плавным и сильным движением отвел Михаила в сторону, чтобы он не заслонял обзор. – Не слышал, что тебе человеческим языком сказали? Грабки держи при себе, – надвинулся на Аксельсена Гаврила. Десяток пограничников за его спиной дружно звякнули железом, берясь за мечи. Варяги не остались в долгу. Только тот факт, что их больше, не испугал людей Михаила, в глазах которых читалась мрачная решимость идти до конца. И, между прочим, только половина из бывших дружинников князя Романа, остальные еще недавно были крестьянами. Оскорбивший их командира оскорбил их. – Гаврила, стой! Братцы, отставить! Мечи в ножны! – поспешил Михаил вклиниться между двумя воями. – Это мой наставник. Мы из одной дружины. – Вона как, – сконфуженно удивился Гаврила. – Твоя дружина, Маркус? – вновь вздернул бровь варяг. – Не знаю, насколько она моя. Но да, мы из одной дружины, и я вроде как командир. – Твоя, Михаил, можешь не сомневаться, – твердо произнес Гаврила. – И наставнику твоему лучше думать наперед, как вести себя с учеником, превзошедшим его. Потому как это и его лицо. – Сьорен, – протянув руку, представился варяг. – Гаврила, – ответив рукопожатием, представился русич. Вообще-то Михаил полагал, что этот жест восходит к более позднему рыцарству. Но как оказалось, очень даже распространен и имеет то же самое значение, что и в мире Романова. Хотя, быть может, это одно из отличий. Ведь профессор говорил, что они могут быть как серьезными, так и незначительными. А вот в полной идентичности миров он серьезно так сомневался. Кто-то тронул Михаила за локоть. Обернувшись, увидел того самого лучника, схлопотавшего стрелу в горло. На лице благодарная улыбка. Положил руку себе на грудь, потом приложил к груди Михаила, после чего сжал в кулак и слегка потряс им. – Он говорит, что отныне твой должник до конца дней, – пояснил Йенс. – Жизнь ты ему спас, а вот голос он потерял. – Ясно. Михаил протянул руку и обменялся с улыбающимся парнем крепким рукопожатием. Приятно сознавать, что вот стоит перед тобой тот, кого все успели похоронить и которого ты спас. Кстати, а ведь дружинники не все. Романов не наблюдает как минимум четверых. И ярла нет. – Ларс, ты посмотри, кого мы тут нашли, – радостно объявил Расмус, которому Михаил когда-то врачевал ногу. Михаил в который уже раз за короткий промежуток времени обернулся и встретился взглядом с ярлом. Тот окинул его оценивающим взором. Улыбнулся в бороду и, приблизившись, пожал руку: – Возмужал. Совсем взрослым стал. – Он еще и тебя подсиживает, сам в ярлы выбился, – решил подначить Расмус. – Так. Кажется, у нас есть серьезный повод посидеть в кабаке. Ты как? Романов обвел взглядом пограничников. Их ждут семьи. И в глазах читается неприкрытое волнение. И так уж который день себе места не находят. Граница это дело такое. – Мне нужно переправить центурию на тот берег пролива. А потом я с вами. – Вот и ладно. Нам тоже нужно еще разместиться в казарме. – Я вас найду. – Договорились. Когда они уже подходили к причалу, у которого стоял доставивший их сюда корабль, Гаврила тронул Михаила за локоть, отзывая в сторону: