Поскрипывая досками пола и не включая свет, она прошла на кухню, вытащила из ящика высокий ребристый стакан, налила в него воды из чайника, накапала 15 капель корвалола, достала таблетку фенибута и сделала глоток. Тук, тук – глухой отрывистый звук все не прекращался, как будто строители ночь напролет возводили какой-нибудь безликий серый шпиль неподалеку от их дома. Тук, тук. Груша скользнула под ее ногами, и нежный пушок кошачьего хвоста пощекотал лодыжки. – Что ты, девочка? Спать, иди спать. Майка присела на корточки, чтобы погладить кошку, которая с жадным любопытством обнюхала ее пальцы, видимо, пропахшие корвалолом, и встала, не в силах успокоиться и отдышаться, положила руку на грудь, взглянула за окно. При мысли о том, что где-то там на крыше Татьяна Олегович и татуированный остались вдвоем, тело пронзила странная боль. Тук, тук… А может быть, это просто стучало и никак не могло успокоиться ее сердце. Быть блондинкой, быть зверем, который знает только одно – радость охоты, оказалось гораздо проще, чем быть самой собой в бесцветном, сером мире, где нет родителей, но есть холод и боль в желудке как единственное ощущение, связывающее с реальностью. Но и не быть блондинкой тоже было хорошо, потому что чужие эмоции и чувства больше не примешивались к ее собственным и не мешали думать. «Господи, пусть только он останется жив, пожалуйста, пусть только он останется жив», – думала Майка. Она дотронулась ладонью до своего разгоряченного лба, пытаясь унять внутренний жар, и уперлась руками в широкий кухонный подоконник. Ее сердце зашлось при мысли о том, что могла с ним сделать блондинка – слишком много ярости было в ее сердце. Она подумала, что ее сейчас вырвет, отошла от подоконника и наклонилась над раковиной, но в желудке было совершенно пусто, и тогда она выпрямилась и снова повернула голову к окну. Перед ее глазами раскинулся ночной город – сизый, мигающий огоньками, и все, чего ей хотелось, так это поглотить его, выпить до дна, притянуть к себе башенки и здания, чтобы найти, обнаружить тех двоих, которые удалялись от нее все больше. Кружилась голова, и, прислушиваясь к громкому стуку своего сердца, Майка вернулась в постель, улеглась под одеяло и, чтобы отвлечься, потянулась к телефону на прикроватной тумбочке. Экран засветился мягким голубоватым светом, был почти час ночи. Но когда она быстро ввела код и зашла в телеграм, под иконкой рыжей все еще горела зеленая точка. Агата тоже не спала. Майка выдохнула и начала набирать сообщение: «Помнишь татуированного из метро? Он мне снова приснился. Завтра можем созвониться? Кажется, знаю, как его найти». Все за окном казалось зыбким и утопало в песке, который появился в Москве неведомо откуда. Пушок из тростника, который окружал маленькое болотце во дворе их дома, пригибался к зеленой жиже, и даже на этой зеленой жиже была какая-никакая рябь. Ветер ударялся в окна, и Майка, чувствуя себя лучше, чем вчера, прижала нос к стеклу, чтобы вглядеться в туман, висящий над городом. Маяками в этом тумане служили только огромные фонари, рассеивающие вокруг себя желтый свет. Было двенадцать часов дня, но фонари, как желтые одуваны, все еще горели. После того как голубоглазый мэр Москвы потерял своего племянника в одном из темных переулков, завернувших в никуда, он приказал держать свет включенным все двадцать четыре часа в сутки. День начинался и заканчивался хаотично, и предсказать что-либо не в силах был ни один гидрометцентр. Старенький ноутбук на ее столе вдруг ожил и сказал звонким энергичным голосом: «Привет, Май, ты тут? Покажись». Майка нехотя оторвалась от созерцания довольно гипнотического пейзажа за окном и взглянула на экран. Со времени последнего созвона со своими бывшими одноклассниками у нее на лице красовалась виртуальная леопардовая маска с лохматыми ушами и усатым носом в крапинку. – Nice! – засмеялся Костя, отложил распечатки А4 в сторону и с довольным видом сложил руки у себя за головой; его джинсовая рубашка распахнулась, под ней была давно не стиранная белая футболка. – Поймал с поличным. Майка улыбнулась и показала ему язык. Убирать маску она не стала, так как ей было приятно, что Костя впервые за долгое время улыбался, один бог знает, как им обоим это необходимо. – Секунду, окей? Я схожу за чаем и теплые носки надену. – Тебе холодно? – Костя с неприязнью взглянул поверх своего экрана, и Майка вспомнила, что в том направлении у него окно. Если он видел тот же тревожный песочный пейзаж, что и она, то выражение неприязни на его лице было ей очень даже понятно. – Погодка интересная для середины лета, да? – Ну! Ты видел этот песок? – Видел, у меня у самого намело целую дюну на балкон. – Кость, я сейчас. Чай заварю только и приду. Майка стянула с неубранной кровати свой халат, накинула его поверх пижамы, вытащила из карманов пару изношенных теплых носков и вышла на кухню. – Привет, Волчок, будешь манную кашу? Только что сварила. Бабушка стояла у раковины и усердно отскабливала от накипи старую кастрюлю. Увидев, как, в отличие от нее, бабушка тяжело трудится уже с утра, Майка почувствовала легкий укол совести. Бабушка всегда казалась ей молодой и высокой, но в какой-то момент Майка ее переросла, и, скорее всего, не потому, что действительно сильно выросла, а потому, что последние шесть месяцев легли на бабушку тяжким грузом. Когда Майка увидела ее постаревшую спину, которая еще год назад была прямее, ровнее, ее охватили нежность и благодарность за то, что бабушка с ней рядом, что она жива и любит ее безусловной любовью. Майка подошла к ней и обняла эту слабую спину, дороже которой у нее теперь ничего не было во всем мире. – Что делаешь? – Да вот намываю, смотри, сколько накипи. – Помочь тебе? – Нет, детка, давай кашу для желудка? И чай из горных трав с земляничным вареньем? У меня еще творожник в мультиварке и красная рыба со вчера. Хочешь, бутерброд сделаю? – Спасибо огромное, буду, – ответила Майка. Она уже знала, что раз бабушка наготовила кучу всего с самого утра, значит, волновалась, очень волновалась и пыталась предпринять всяческие рекреационные меры, чтобы Майке стало лучше. – Ой, стой, нет, можно чуть позже? Там у меня Костя висит в зуме. – Да, Май, только обожди секундочку, спросить хочу. – Бабушка выключила воду, вытерла руки полотенцем и повернулась к Майке. – Ты как себя чувствуешь? Получше? Я вчера у Клавдии Матвеевны была, не стала уж будить тебя, когда вернулась, но ты целый день спала, детка, ты вчера снова в Макдоналдс ходила? У тебя был приступ? – Н-нет, не волнуйся, вчера было другое… как объяснить? Я рано встала, поехала на теннис, была… так скажем, тренировка, а потом мы с Агатой еще в кафе часа три сидели, разговаривали долго, и разговор был тяжелый, но мне кажется, спать хотелось не поэтому. – Майка на секундочку остановилась, раздумывая, следует ли ей лишний раз волновать бабушку и обо всем рассказывать. – Мне кажется, мы на корте попали под действие одной из аномалий – вот этих, про которые все говорят. Это ужас что, бабуль, я думаю, что нам с тобой нужно начать заказывать продукты онлайн и больше не выходить никуда. – Майка натянула на себя носки, включила электрический чайник и вытащила из буфета чистую чашку. – На корте были вороны и они, типа, заморозили весь наш мир на какое-то время, ты прикинь? Глебас, и Борька, и Кошка, и блондинка – все, все застыли, как истуканы, это было очень страшно. А хуже всего то, что мне и самой хотелось застыть, понимаешь? Погрузиться в воспоминания, никогда не возвращаться в реальность. – Что за воспоминания? – тихо спросила бабушка, и Майка вскинула на нее глаза. Ей казалось, что та страшно испугается и будет убеждать ее больше не ездить на теннис, но бабушке было интересно и важно совсем другое, и новая волна любви и благодарности поднялась в Майкиной душе. – Воспоминания о папе с мамой, – тихо ответила она, делая колоссальное усилие, чтобы голос звучал нормально и не дрожал. – Но на самом деле мы с рыжей просто отлично справились. Она мне очень помогла. А я ей. Такое ощущение, что на нее эта штука вообще не подействовала. – Как тебе с ней, комфортно? Честно говоря, странно, что вы подружились, я думала, она тебе не нравится совсем. – Я тоже так думала, бабуль, но сейчас все такое странное, сама не пойму. Она очень помогла мне вчера. Понимаешь… – Майка запнулась, решая, стоит ли говорить и об этом тоже, но слова уже полились ручейком, и ей было не остановиться. – У меня совсем не осталось сил, прости, бабуль, ты это все выслушивать не заслуживаешь, но иногда мне бывает так больно, что я просто хочу, чтобы все закончилось, и вчера был повод, понимаешь, был повод сдаться… Я просто иногда хочу, чтобы все закончилось… Но Агата – она вытащила меня оттуда, когда я тоже как бы окоченела от всех этих воспоминаний… когда уже не хотела возвращаться. По бабушкиному лицу было видно, что слова Майки произвели на нее сильное впечатление. – Со временем станет чуточку легче, – проговорила она с таким выражением глаз, будто сама во всем была виновата. – Иди сюда, Волчок, иди обниму, нужно верить, что обязательно станет чуточку легче, детка, не совсем легко, но чуточку легче. Просто прямо сейчас нужно еще потерпеть, продержаться. – Как ты так хорошо держишься, ба? Как ты так хорошо справляешься, ведь она… она твоя дочка? – Иногда совсем не справляюсь, но у меня есть ты, мой лучик, я держусь ради тебя, у меня есть Ваня, видишь, он все-таки приезжает к нам, поддерживает нас с тобой и морально, и финансово. Это, конечно, не поможет тебе, Волчок, никто и никогда не сможет заговорить боль никакими словами, нету таких слов, которые принесли бы тебе облегчение, но можно я скажу, что думаю? Она отстранилась от Майки, взяла ее за плечи и посмотрела в глаза. Майка подавленно кивнула. – Иногда я думаю о том, что у меня было, как о чуде. У меня в жизни случилось настоящее чудо: я встретила твоего дедушку, Петра Васильича, мы так любили друг друга, из этой любви-глыбы у нас родились сын и дочь. А потом и у нашей дочери в жизни случилось чудо: она встретила Сашу и родила тебя. Ты сейчас не видишь этого, потому что тебе очень тяжело, но я это вижу и всегда помню: ты мое чудо, Волчок, ты чудо, ты добрая, сильная, настоящая красавица, я так горжусь тобой. Папа с мамой тоже гордились тобой, а я гордилась ими. У нас было так много любви, детка, а то, что кое-кого из наших любимых больше нет с нами рядом, еще не означает, что любовь закончилась. – Да, наверное… Просто… жить без них… очень тяжело. – Майка хлюпнула носом, вытерла глаза и вгляделась в окно, чтобы скрыть свои слезы. Бабушка всегда была к ней добра, но еще никогда не говорила так ласково и мягко. Видимо, Майка совсем расклеилась. – Ты видишь, что за ужас творится на улице? – Да уж… – Бабушка кивнула. – Ты сегодня ведь никуда не пойдешь, надеюсь, в такой песчаный буран? – Если он не закончится, мне понадобится верблюд, чтобы куда-нибудь выйти. – Майка пожала плечами, подошла к закипевшему чайнику и налила себе чая. – А у меня его пока нет. – Возьми лимон! И зови Костика на творожник. – Спасибо, ба! Позову, а то он прямо как-то сильно похудел на вольных хлебах. Глава 8. Анализ данных Костя отпил черный кофе из огромной белой чашки с застарелыми подтеками и, почесывая заросший подбородок, продолжил: – Нет, смотрите, это все же как раз-таки триада. Тут есть информация по каждому телу, читать? Агата кивнула, и вместе с ней в сторону наклонилась ее виртуальная кошачья маска, которую она поставила себе, вдохновившись Майкиным леопардом. – Может, у тебя там найдется что-то про ворон и всякие другие аномалии? – Было что-то… Так, а, вот! «Анализ данных, пришедших в последующие две недели из крупнейших космических агентств мира, показал, что триада очень похожа на Луну по своему составу и внешнему виду. Как и центр Луны, центр каждой из трех планет находится на расстоянии в 384 467 км от центра Земли, их средняя орбитальная скорость составляет примерно 1200 км в секунду, а в реголите Уробороса содержится довольно много кислорода в составе диоксида кремния. На международном форуме, который был организован Роскосмосом, NASA и UNOOSA, швейцарский астрофизик Герберт Лум сделал заявление о том, что Уроборос похож на Луну во всем, кроме своего воздействия на Землю. По словам Лума, по истечении восьми месяцев наблюдений за Уроборосом он и его команда отметили такие природные метаморфозы на нашей планете, которые было бы сложно объяснить таянием ледников. На настойчивый вопрос о природе метаморфоз астрофизик предпочел не давать прямого ответа и лишь под сильным давлением репортеров заметил, что приборы на его научной станции в Тихом океане зафиксировали искажение магнитных полей вокруг Земли, которое не просматривалось до появления трех лун Уробороса. Лум добавил, что эти поля могут вызывать не наблюдаемые ранее на нашей планете явления. Прокомментировать, какие конкретно явления он имеет в виду, астрофизик категорически отказался. Слова Лума стали обретать смысл лишь через несколько месяцев после доклада, когда на месте биозаподведника Вади Муджиб, расположенного в южной части долины реки Иордан, без видимых признаков землетрясения появилась идеально круглая чаша озера радиусом в 50 миль и с конусовидным дном, уходящим на 12 миль вглубь. Подводная флора и фауна озера, к изумлению ученых, уводила на миллионы лет назад в верхнетриасовую эпоху. В конце того же года новые аномалии стали появляться на все большей территории планеты: выпадение снега в Центральной Африканской Республике, появление тропических пляжей на западных берегах Канады и свидетельства очевидцев из Латинской Америки, Северной Америки и России о птичьих стаях, часто появляющихся в местах аномалий. На территории Китая, Индии, Израиля, России, Северной Америки, Европы и Афганистана также были отмечены пространственно-временны́е сбои, изменение ландшафта и массовое исчезновение людей. К началу следующего года динамика изменения ландшафта флуктуировала, то увеличиваясь, то уменьшаясь по непонятным причинам, однако количество пропадающих без вести людей уверенно продолжало расти: в США, предположительно вследствие аномалий, пропали 13 тысяч человек. В России за тот же период – 10 тысяч человек, из которых в Москве – около 5 тысяч, в Санкт-Петербурге – 3 тысячи, в Новосибирске – 1342 человека…» – Стой, подожди! – Подушечками пальцев Майка дотронулась до своих потяжелевших век, и Костя остановился. – Господи, это сколько же горя? Ты не говорил мне раньше, что пропало столько людей. И ты все равно взялся за меня? – Скажем так, мы очень интересовались аномалиями и внимательно относились к каждой зацепке. – Костя нахмурился. – Но, если честно, дело даже не в этом. Во-первых, Ваня – мой лучший друг. А, во-вторых, когда я увидел твое лицо тогда… ты… ты бы видела свое лицо. – Так, one sec, ребят. – Агата включила микрофон. – Кость, там ведь что-то было про ворон, да? Что они, типа, появляются в местах аномалий? Значит, то, что мы видели, в принципе, видел и кто-то кроме нас, правильно? – Там было просто про птиц. – Окей, ну а можно уточнить про ворон у того, кто писал отчет? Ты можешь с ним поговорить? Что он про это знает? – Поговорить не выйдет, – недовольно сказал Костя и отвел глаза в сторону от камеры. – Ты же в курсе или нет, Агат, что я достал этот отчет фактически нелегально? У меня остались свои контакты в ФСБ, но с автором я поговорить не смогу. – Почему тебя, кстати, уволили? – спросила Агата, подозрительно сощурив глаза, и Майка поежилась. – Что там у тебя случилось? Почему так не вовремя? – А ты не знаешь? – Костя вскинул брови. – Она не знает, Май? – Слушайте, кажется, я поняла, почему мне приснился этот сон сегодня, – спешно вставила Майка, просто чтобы сменить тему. – После того что было на корте, я допускаю, что в мире, по крайней мере на каком-то уровне, существуют вещи, которые мы не понимаем до конца. Короче, если распутывать эту логическую ниточку дальше, то я допускаю, что видела этот сон из-за того, что блондинка кинула в меня своим волшебным мячом перед тренировкой. Я думаю, между нами теперь как бы образовалась связь, и я могу видеть какие-то фрагменты ее жизни. Думаю, что она этого не хотела, это получилось случайно. Но, короче, я хотела поговорить с вами о том, что нам надо найти Самбо, нам надо его найти. Я видела все ее глазами сегодня ночью, и она гналась за ним, он в опасности, она хотела причинить ему вред, и я должна удостовериться, что у него все в порядке. – И как нам найти его, Май? – Костя задумчиво почесал лоб. – Во-первых, мы даже не знаем, существует ли он на самом деле. Прости, я понимаю, что сейчас все возможно, но все-таки ты видела его только во сне.