– Почему ты не уходишь сразу, как тебе перестаёт быть нужным моё тело? Я не хочу тебя слышать! – Мне интересно. И не в моём стиле пользоваться чужой вещью, не перекинувшись словечком с её владельцем. Лив вновь вспоминает, как всё это началось. Как впервые услышала этот голос: тихий, спокойный, такой безопасный. Своё единственное неосторожное «да», которого оказалось достаточно. С тех пор он больше не спрашивал разрешения. «Ты говорил, что не причинишь мне вреда!» – кричала она в следующий раз: не потому, что надеялась услышать оправдания, просто от бешенства и бессилия. «Разве я причинил тебе вред?» «Ты говорил, что вытащишь меня из темноты!» «Разве после ты не вернулась обратно?» …и он смеялся. Каждый раз, когда говорил с ней в черноте. Иногда просто интересовался, как дела. Иногда задавал другие вопросы. Поначалу она не отвечала: просто кричала и пыталась приблизиться, чтобы сделать с ним… что-нибудь. Потом, когда поняла, что это бесполезно, продолжила кричать, но теперь – в ответ. – Мы уже близко, – говорит Лив, мстительно сжимая кулачки. – Так и есть. Вы пошли по ложному следу, но моё вмешательство вернёт Арона на верный путь. – И когда мы убьём Зельду, настанет твоя очередь. – Какая кровожадность. – Он снова смеётся. – Я в девять лет таким не был. Музыка потихоньку стихает – и Лив понимает: скоро она вернётся в свет. – Ты не веришь мне? – Верю. Ты бы с радостью меня убила – во всяком случае, сейчас ты сама в это веришь. Но тебе это не под силу… ни тебе, ни твоим новым учителям. – Зато дяде Арону под силу. – Ещё бы я ему позволил. – Её слова явно его забавляют. – И не уверен, что у него хватило бы духу. Он может хорохориться, что убьёт меня, может сколько угодно меня ненавидеть, но он знает: пока этому миру без меня не обойтись. И знает, что в происходящем виноват он сам. – Он сам?! Это ты убил его любовь! – Я к этому причастен. Тоже, – голос делается непривычно мягким. Завод «шкатулки» истекает: едва слышная мелодия уже не поёт, а заикается. – Будь хорошей девочкой, ладно? И держись своего дракона. Лёгкая рука касается её макушки. Лив оборачивается, пытаясь её перехватить. Последняя нота механического мотивчика оборванной струной звякает во тьме – и Лив дёргает, тащит куда-то… Первой пришла жгучая боль в шее. Схватившись за неё, Лив поняла, что всё ещё в Штольнях – и лежит на чьих-то тёплых коленях, пока над ней нависает обеспокоенное лицо Иллюзиониста. – Тише, тише. – Волшебник перехватил её ладони. – Ты не ранена, просто чувствуешь боль Кеса. – Жжёт! – Лив трясло; по рукам и ногам разливалась жуткая слабость. – Потерпи. Ты стойкая девочка, ты сможешь. Испытывая жуткое желание расчесать себе кожу в кровь, Лив завертела головой. Посмотрела на чешуйчатый драконий бок и двух Мастеров, дремлющих рядом. На тёмный туннель, освещённый тремя волшебными огоньками. На огромную тушу скользкой чешуйчатой твари чуть поодаль. – На нас напали, – предугадав вопрос, сказал Иллюзионист. – Виверн. Подземный дракон. Он мёртв. – Кес… ранен? – Скоро оклемается. – А где дядя Арон? – Ушёл вместе со Странницей. Обещал скоро вернуться. Лив отчаянно вцепилась в руки волшебника, чтобы не дать собственным пальцам всё-таки протянуться к шее. – Я думала, если Кеса ранят, у меня тоже будет кровь. – Не будет. Но ты будешь чувствовать его боль так, словно тоже ранена. – И если он умрёт, то… – Да. – Иллюзионист не пытался отнять рук, хотя пальцы девочки вцепились в его ладони до боли. – Тут ничего не поделаешь. – Мне казалось, Кесу никто никогда не сможет навредить. – Немногие могут это сделать. Но кто-то всё-таки может. Лив смотрела на мёртвого виверна с брезгливым любопытством. …всё равно это лучше, чем если бы она осталась в Школе. Там ей тоже было бы больно – и она даже не знала бы отчего. – Когда он приходит… – Лив хотелось хоть с кем-то поделиться своими мыслями по этому поводу, – я оказываюсь в темноте. И там звучит музыка. – Твоё сознание должно где-то пребывать, пока он занимает тело, – печально сказал волшебник. – Темнота, говоришь? А голоса ты слышишь? – Плохо. Иногда. – Чтобы после ты не смогла никому ничего рассказать. – Иллюзионист покачал головой: – Ничего не поделаешь, Лив. Когда-то ты дала ему разрешение. Теперь придётся терпеть. – Я и терплю. Я вообще не жалуюсь. Просто… Один мой друг… Его брат когда-то умер, и он пустил его в своё тело. И теперь их телом управляет то один, то другой. – Лив надеялась, что объясняет более-менее понятно. Хотя бы менее. – Я подумала… – Двоедушие? – Заклинатель, который до сего момента казался спокойно дремлющим, моментально открыл глаза. – Ты говоришь о Двоедушии? – Вряд ли девочка знает, что это, – мягко напомнила Мечница, в свою очередь закончив притворяться спящей. – Это богомерзкий обряд, запрещённый Ликбером Великим. Вот что это. – Заклинатель впивался в лицо Лив пристальным взглядом тёмных глаз. – Кто этот друг? Кто сделал это с ним? – Его учитель, – нехотя буркнула девочка, мигом пожалев, что завела этот разговор. – Он их с братом воспитывал. – Имя! – Я не знаю. Даже если бы Лив знала, конечно, она всё равно не сказала бы. Не после услышанного. Однако сейчас взять с неё действительно было нечего. – Он колдун? – Ага. – Поскольку Джеми с Алексасом любили своего учителя, лучше не помогать Заклинателю его найти. А обмолвишься о том, что учитель братьев – альв, и круг поисков значительно сузится: вряд ли по Аллиграну разгуливает так много альвов. – А как зовут твоего друга? Не обманываясь ласковым голосом волшебника, Лив промолчала. – Ну же. Скажи. Мы не сделаем ему ничего плохого… просто поговорим. – Не скажу, – тихо и упрямо вымолвила девочка. – Не скажешь – и вылетишь из Школы, ещё не поступив. – Интонация Заклинателя в один миг сменилась на ледяную. – Если ты забыл, Джейд, вопрос о принятии ученика решается голосованием Шестерых. – В голосе Иллюзиониста тоже хрустнул ледок: едва слышно, почти совершенно скрывшись за привычной шутливостью. – На твоё слово есть слова остальных пятерых. …вид Заклинателя вдруг чем-то напомнил Лив дракона, которому только что посулили дюжину сочных овечек, а потом посадили на цепь и оставили глотать голодные слюнки. – Так когда мой друг не управляет своим телом, – сказала девочка, решив всё же закончить вопрос, – он тоже оказывается в темноте? – А бывает так, что братья разговаривают друг с другом? Как будто человек говорит сам с собой? – Постоянно! – Вот видишь. Будь твой друг в темноте, вряд ли он смог бы разговаривать с братом. – И где же он тогда?