– А «да»? – По той же причине. * * * «Всё слышал, Найдж?» – спросила Таша, завершив безмолвный рассказ, цепляясь за янтарную подвеску на шее, словно за верёвку над пропастью. «Слышал, – откликнулся колдун откуда-то с другой половины замка. – И всё равно ни единому слову этого эйрдаля не верю. Даже насчёт Врат». Алексас сидел на постели рядом с Ташей. В руках чётки, одеяло наброшено на плечи, неподвижный взгляд устремлён в огонь, мерцавший тёплыми медовыми сполохами. За время её рассказа он не произнёс ни слова. Он-то владел собой куда лучше, как Таша имела возможность убедиться, – и кричать от таких новостей, как она, всяко не стал бы. «Я верю, – сказала Таша. – Слишком многое сходится». «И что теперь?» – наконец подал голос Алексас. «Держим завтра ухо востро. Андукар обещал зачаровать Картера, чтобы тот напал на нас с Алексасом во время маскарада, и Кэйрмиль, чтобы она в назначенное время пришла к зеркальному проходу. Потом защитить нас, погнаться за Картером, прикончить Картера, настроить проход и переправить Кэйрмиль в Венец». …до этого момента Таша не подозревала, что старейшие эйрдали могут очаровывать даже других эйрдалей. Но эта способность Андукара решала несколько проблем разом. «Звучит просто, – хмыкнул Найдж. – Только как бы нас не раздумали защищать». «Вот поэтому и будем держать ухо востро. В крайнем случае мы и сами защититься сможем… и после такого у нас в любом случае появится уважительная причина сбежать отсюда». «Если нас выпустят». «Не выпустят, сбежим сами. О том, что мы таскаем на себе янтарные порталы, даже Андукар не знает». Судя по молчанию колдуна, аргументы у него закончились. «Ладно. Если позволите, я пожелаю вам хороших снов и свяжусь с Герландом, – резюмировал Найдж спустя момент томительной тишины, в которой только трещали глодаемые огнём дрова. – Чтобы в случае чего он смог объяснить Основателям причины нашей безвременной кончины». «Найдж», – протянул Алексас со смесью укоризны и угрозы. «Уже и пошутить нельзя. – Удивительно, но Найдж посмеялся вполне искренне, тепло и заразительно. Смехом, который странно было слышать в этом замке – даже в своей голове. – Подумайте в таком случае над костюмами для маскарада. Нехорошо будет посрамить честь Венца перед Зельдой, верно?» Ощущение некоей пустоты оповестило Ташу, что одним участником беседы стало меньше. «И что ты собираешься делать с долгом госпоже Ингран?» – спросил Алексас, отстранённо перебирая чётки. Янтарь в его пальцах отблескивал солнечными бликами – словно привет из далёкого лета. «Уже сделала. – Таша запоздало поняла, что выдирает пальцами шерсть с одеяла, скатывая её в катышки. Сложила руки на коленях. – Я попросила Андукара держать Киру и Тальрин поближе к себе. Забрать их с собой, когда он будет сбегать из замка от людей Шейлиреара». …Андукар ничем не проявил удивления, услышав про дополнительное условие. Впрочем, Таша постаралась озвучить его максимально небрежно, упирая на свою щепетильность в отношении долгов, особенно когда долги касаются её жизни. Девушка в чёрном едва ли стала бы по-настоящему волноваться о судьбе какого-то малознакомого оборотня и малознакомого ребёнка. «А если он не сдержит слово?» «Он обещал служить мне». «Но ничто не мешает ему после сказать, что он приложил все усилия, однако не сумел уберечь Ингранов от клинка кеаров, – заметил Алексас резонно. – Надёжнее было бы попросить его переправить их сейчас. Вместе с Кэйрмиль». …Таша ненавидела себя за ответ, который ей предстояло дать. За ответ, который она нашла ещё там, в библиотеке. Ведь даже если у них всё получится, они всё равно обрекут на смерть невинных, подневольных, заложников. Обрекут – чтобы тысячи людей продолжили жить по ту сторону гор, в ничего не подозревающей Долине. Но ради того, чтобы Врата остались закрытыми… «Я думала об этом. Если бегство Кэйрмиль и Картера можно обосновать, то каким образом из замка сумели выбраться Кира и Тальрин… А их хватятся обязательно и быстро… – Таша стряхнула катышки с одеяла, точно вместе с ними могла избавиться от тяжести, гадюкой свернувшейся в груди. – Мы не можем навлекать на себя подозрения. Подставлять под удар Венец. Рисковать тем, что нас разоблачат и убьют прежде, чем мы выберемся и расскажем миру, что ему грозит». …ради того, чтобы Врата остались закрытыми, стоит рискнуть не только своими жизнями, но и чужими. Что куда тяжелее. Перед глазами вдруг всплыло лицо Лиара, полускрытое капюшоном. То, которое она видела во сне, когда у озера он говорил ей, что тьма и свет – стороны одной медали. Теперь и ей, Таше, предстоит бросить монетку на каждую чашу весов. Смириться с меньшим злом, дабы предотвратить большее. Добавить в этот мир капельку тьмы, чтобы он не погрузился в неё целиком. Ненавижу тебя, подумала Таша устало. Ненавижу тебя, враг мой. За всю боль, что причинил мне и другим. За то, что я надеюсь на твою помощь, если мне будет угрожать смерть. А больше всего – за то, что ты прав. Бывают моменты, когда твою правду жизни действительно невозможно осуждать. «Это мудро, моя королева. – Алексас смотрел на неё неотрывно и мягко. – Ставки слишком высоки». Скинув сапоги, Таша забралась под одеяло. Натянула его по самый нос, передёргиваясь от холодной дрожи. Снова взялась за подвеску. Сказать последующее вслух она не решилась бы. Но это слишком ощутимо разъедало её изнутри, просясь быть высказанным. «Если всё так, как сказал Андукар… Если Врата действительно под Клаусхебером… Если Лиар привёл нас с Ароном в Пвилл, чтобы мы разоблачили Кэйрмиль и помогли Леограну стать новым герцогом… – Таша закрыла глаза. – Лиар ведь тоже должен помнить, где именно находились Врата». «И что?» «Выходит, всё это время он пытался не только возвысить меня, но и спасти мир? Уберечь человечество… Делать то, что и положено амадэю. – Она повернулась на бок, свернувшись калачиком, обняв руками часть одеяла, словно плюшевого зайца в детстве. Как будто это могло вернуть её в простой, понятный, безопасный мир маленькой Таши, ещё носившей фамилию Фаргори, не знавшей ничего, кроме тихой жизни в яблоневом саду. – А было так удобно считать его чудовищем». О сказанном зазеркальной тенью, добавлявшем дополнительные причины для сомнений, Таша и вовсе предпочитала не думать. Не сейчас. Пока ей хватало остальных, и так вдребезги разбивавших сложившиеся представления о происходящем. Хорошо ещё, что Алексас тоже решил к этому не возвращаться. В темноте перед закрытыми веками, манившей вымотанное тело в беспамятство, Таша услышала, как стих негромкий перестук янтарных бусин. – Просто чудовища бывают разными, – сказал Алексас. …отдаваясь во власть убаюкивающей тьмы, Таша ещё успела почувствовать, как он снова ложится рядом, обнимая её, прижимая к себе крепко и бережно. Куда крепче, куда бережнее, чем маленькая Таша – самые любимые свои игрушки. И снова не стала ни препятствовать этому, ни отстраняться, вдруг вспомнив горькую улыбку, мелькнувшую на его губах, пока они поднимались по лунной лестнице и говорили о Двоедушии. Улыбку, которую можно было трактовать по-разному, но легче всего было объяснить горечью от мысли, приходившей и в Ташину голову. Они оба отдали бы всё, чтобы вернуть Джеми. Но в такие моменты, как сегодня, – и в такие моменты, как сейчас, – он всегда будет незваным, нежеланным третьим. * * * Лив ненавидит это. Ненавидит черноту, в которую проваливалась без возможности выбраться по собственной воле. Ненавидит странную музыку, звучащую в эти мгновения в её голове. Хотя она сама в этот миг находится в своей голове. Вся она. Музыка была действительно странной – прилипчивый, навязчивый, механический мотивчик. Как будто Лив запихнули в музыкальную шкатулку и захлопнули крышку. Со временем мелодия играла всё медленнее и тише, как в настоящей музыкальной шкатулке, пока не становилась искажённой до неузнаваемости, а слух не мог уловить нот. Когда музыка прекращалась и шкатулка останавливалась, Лив просыпалась, но до этого момента находилась в странном… ничто. Это не был сон – к ней прорывались обрывки голосов, которые слышали её уши, и тепла, которое ощущали её губы. Отголоски ощущений, которые испытывало её тело. Но всё это время она стояла в черноте, не имеющей направлений и границ, не имея возможности разглядеть даже собственной руки, не имея возможности сделать хоть что-нибудь. Поэтому она даже радовалась, когда в какой-то момент из темноты начинал звучать голос. Как сейчас. – Ты боишься меня? Лив чувствует его присутствие. И голос… он звучит так реально, так близко, что, кажется, протянешь руку – и коснёшься его обладателя. – Нет. …зато чернота в этот раз пугает. Шею дважды сводило назойливой ноющей болью, после чего Лив ощутила слабость и дрожь в руках. А она уже поняла: все ощущения здесь значительно приглушены в сравнении с тем, что чувствует в это время её тело. Сюда доносится лишь эхо реальности. Если она испытывает такое здесь… – Забавно. Меня боялись многие. Боятся по сей день. – Я тебя ненавижу. Бояться глупо. Лив действительно не боится его. Хотя ей рассказывали, что он делал с мамой и с Ташей. Это не пугает её, а злит. – Храбрая девочка. – Её собеседник тихо смеётся. – Жаль, что храбрые дети чаще всего плохо заканчивают. У них нечасто достаёт храбрости, чтобы не прятаться под кроватью при появлении зла, но ещё реже им достаёт сил, чтобы этому злу противостоять. – Убирайся, слышишь? Скоро мы тебя найдём. Мастера с Кесом и дядей Ароном тебя в порошок сотрут. – Сомневаюсь. Лив вздрагивает: голос звучит прямо у неё за спиной. И это странное ощущение в кончиках волос…